Школа суперменов - Гайдуков Сергей. Страница 14

— Вариант второй? — спросил тогда Бондарев.

— Второй... — Директор повернул кольцо на пальце. — Моя жена работает в этом здании. Отпадает необходимость врать, но... Появляются другие проблемы... Впрочем, это уже неважно.

— Так вот, — сделал Бондарев вывод, со значением поглядывая на Белова. — Твой случай — это первый вариант. Надеюсь, у тебя хватит ума не попасться на вранье.

— Я тоже надеюсь, — сказал Алексей, решив не упоминать, что во время недолгого знакомства с Кариной врать ему как-то не доводилось, несмотря на всю экзотику их знакомства. И про бандитскую сущность придумал не он, придумала Карина, а Алексей не стал спорить. Впрочем, у нее для такого вывода были веские основания: кое-какие поступки Алексея иному объяснению не поддавались. Например, ограбление Карининого начальника. Например, убийство. Объяснить эти вещи связью с организованной преступностью было куда проще, чем намекать на некую секретную службу, высшие государственные интересы и прочие недоказуемые обстоятельства.

Правда, в этом случае оставалось непонятным, зачем Карина, образованная девушка с хорошей работой, водит дружбу с парнем, среди достоинств которого — темное прошлое, криминальное настоящее и неопределенное будущее. С другой стороны, встречи их носили непостоянный характер, и Алексей не удивился бы, если в какой-то момент звонки от Карины перестали приходить на его мобильный. Но пока она держалась за него, а он держался за нее, потому что Карина была его единственной знакомой в Москве вне Конторы.

И потому что — да, конечно, — она ему нравилась. Она принадлежала к тому типу деву...

— Хватит в облаках витать, — толкнул его в плечо Бондарев. — Смотри сюда.

— Смотрю.

Они поселились в двух разных гостиницах — Бондарев в только что отремонтированном здании с колоннами сталинского стиля под названием «Заря», а Алексей — в многоэтажном комплексе из стекла и бетона «Юбилейная». Бондарев взял на себя милицию и ФСБ — в том смысле, что должен был попробовать добраться до их архивов. Белову отводилась роль громоотвода, то есть он должен был абсолютно официально и открыто разыскивать свою якобы родственницу, вестей от которой не было с девяносто второго года. Это было проще, но если существовали какие-то тайные обстоятельства, связанные с историей Малика, то аукнуться эти обстоятельства должны были именно на Белове.

— Ты будешь вести себя, как простой «чайник», — говорил Бондарев. — Впрочем, ты и есть «чайник», не знаю, чему уж там тебя Дюк учил все это время... Идешь в Горсправку, просишь дать адрес, тебе говорят адрес или скорее всего говорят: такая не значится. Тогда ты делаешь морду печальным кирпичом и говоришь: «А где бы мне узнать?» Тебя посылают в нужное место, и ты идешь, и спрашиваешь, и спрашиваешь, и спрашиваешь... Мне в гостиницу не звони, если ты мне будешь нужен, то я тебя сам найду.

— А если наоборот? Если вы мне будете нужны?

— В крайнем случае звони на мобильный. Но вообще — чтобы ходить по кабинетам, я тебе совершенно не нужен. Чтобы рыться в бумажках, я тебе совершенно не нужен. Я имею в виду — рыться на законных основаниях. Мы с тобой будем как айсберг ты — надводная часть, я — подводная. Тебя все видят, меня — никто. Но движемся мы в одном направлении.

— Это я все понял...

— А что ты не понял?

— Если мы ее найдем — что мы будем делать?

Бондарев замолчал. Он снова вспомнил Черного Малика, сидящего на полу и держащего автомат на коленях. Вспомнил, как Малик, закончив рассказ, развел руками и сказал:

— Ну да. Я это сделал. И глупо сожалеть или стыдиться этого, потому что нельзя вернуться назад и все исправить. Этого нельзя исправить хотя бы потому, что я так до сих пор и не понял — зачем это было нужно Химику.

Черный Малик сделал это — и не понял, зачем. Интересно, если они с Беловым найдут ее — они поймут, зачем?

Никаких гарантий.

2

Черный Малик добрался до Волчанска только в конце января девяносто второго. Общение с Химиком настолько его подкосило, что он намеренно шумно, весело и размашисто праздновал Новый год сначала с питерскими друзьями, потом с московскими родственниками — все для того, чтобы проветрить голову и изгнать воспоминания о говорящей темноте, о странном шепоте, о звуке падающего скальпеля в пустой квартире...

Он даже стал подумывать о том, чтобы взять на дело кого-нибудь из друзей, но потом решил, что это уже перестраховка. Малику было не по себе в стенах квартиры Химика, но за ее пределами он не боялся никого. Тем более женщин и детей.

А в доме по указанному Химиком адресу жили две женщины и ребенок, девочка лет десяти. Дом стоял на окраине города, в районе частной застройки, плохих дорог, плохого уличного освещения и еще много чего плохого, что было усугублено холодной и снежной зимой. Улицы здесь были широкие, но какие-то уж слишком извилистые, то нырявшие под гору, то взбиравшиеся вверх, то исполнявшие дивной кривизны финт. После обильных новогодних снегопадов передвигаться здесь можно было разве что на лыжах, а если пешком — то медленно, погружаясь с каждым шагом почти что по колено в снег. Старый «ЗИЛ-130» и неразличимой модели «Жигули» стояли у ворот, занесенные по крышу снегом, как памятники невозможности существования автотранспорта в Волчанске. По крайней мере зимой.

После двух дней, потраченных на наблюдение за домом, у Малика зверски болели мышцы ног — московская привычка не вылезать из машины здесь вышла боком. Он протоптал несколько километров тропинок в снегу, не обнаружил ничего подозрительного и на третий день решил заняться делом.

По этому поводу Малик надел короткий китайский пуховик, во внутренний карман которого поместился выкидной нож.

Вскоре после полудня дверь дома хлопнула, и оттуда появилась пожилая женщина в старом зеленом пальто и пуховом платке. Она очень медленно направилась в ту сторону, где улицы сходились в более-менее утоптанный пятачок. Вторая женщина, которая помоложе, еще утром ушла на работу. Девочка была в школе. Таким образом, дом был пуст, и никто не помешал Малику в него забраться.

Что он и сделал.

Внутри он стянул с замерзших пальцев перчатки, включил газ и согрел над плитой пальцы.

Когда кисти пришли в рабочее состояние, он вынул нож, оценивающе посмотрел на лезвие и остался доволен.

Потом он сел на кухонный табурет и начал ждать.

3

Пока Малик ждал, он успел заглянуть в шкафы, пройтись пальцами между сложенными простынями и вытащить две сберкнижки — там какие-то копейки, и Малик положил их обратно. Потом он пролистал семейный фотоальбом — некоторые снимки подписаны, и Малик получил еще одно подтверждение, что вскоре встретится с нужным ему человеком.

Проходит время, и скрипит дверь — в дом входят двое. Малик слышал, как они стучат обувью в прихожей по полу, сбивая снег.

Первой в комнату вошла девочка, она еще не успела снять шубу, только расстегнула. В руке потертый школьный ранец.

Она останавливается и смотрит на Малика широко раскрытыми глазами.

Бабушка что-то бормочет себе под нос, глядит в пол и поэтому не видит Малика. Она наткнулась на стоящую у порога внучку, начала сердито ворчать, подняла голову...

Малик не любил вспоминать следующие пятнадцать минут своей жизни. И он возненавидел Химика, потому что, когда они снова встретились в Питере, Химик заставил его вспомнить эти минуты и рассказать их буквально по секундам.

Бондареву Малик просто сказал:

— Да, я это сделал.

— Ты убил ее? — спросил Бондарев.

— У меня не было такого задания. У меня было задание напугать ее до смерти. И чтобы сделать это, мне пришлось...

Малик отчетливо помнил, как по истечении этих пятнадцати минут он стоял над десятилетней девочкой, держал в руке нож и не знал, что ему дальше делать. Химик сказал — следи за тем, что будет происходить. Но ничего не происходило. Точнее, все уже произошло. Малик вытер нож о кухонную тряпку.