Путь Эвриха - Молитвин Павел Вячеславович. Страница 80

Кари удалось узнать от Эвриха, что такими вот бронзовыми, смертоносными «куколками» Зачахара «беспощадные» забросали хамбасов, однако для чего они понадобились ему самому, сообразить так и не смогла. Аррант же не только не желал объяснять ей, над чем ломает голову, какие дела связывают его с придворным магом и где пропадает он изо дня в день, но, казалось, вообще перестал обращать внимание на девушку, невзирая на ее недвусмысленные намеки, взгляды и прикосновения.

Он вел себя просто возмутительно, и Кари решила закатить ему грандиозный скандал, устроить безобразную во всех отношениях сцену, как делали это время от времени сегванки в Соколином гнезде, женщины ко-куров и, надобно думать, всех прочих племен и народов. И закатила. И возрадовалась, ибо Эврих, записывавший перед этим какие-то цифры на покрытой воском дощечке, довольно долго внимательнейшим образом слушал ее, склонив голову набок. Не спорил, не возражал, не оправдывался, что было очень разумно с его стороны. Радовалась она, правда, недолго, потому что когда пришла пора дать слово для покаяния обвиненному ею во всех смертных грехах арранту, тот задумчиво произнес:

— Рванет так, что Вечному Небу жарко станет. — И тут же, словно споря с невидимым собеседником, которым, разумеется, Кари не была, добавил: — Рвануть-то рванет… Но сколько еще жизней будет загублено? Кто ответит за них перед Всемилостивым Отцом Созидателем? С кого он полной мерой спросит за содеянное?..

Говоря это, аррант кривился, как от зубной боли, и было совершенно очевидно, что, размахивай перед ним Кари в этот момент мечом или отплясывай в чем мать родила какой-нибудь чувственный саккаремский танец, чего, к сожалению, делать не умела, он и тогда бы обратил на нее внимания не больше, чем на ползающую по краю его чаши муху. Мысленно махнув рукой на сумасшедшего арранта, девушка ушла в свою крохотную каморку и ревела, пока ее не сморил сон.

А вчера, вернувшись от Энеруги с золотой пайзой, Эврих устроил пир. Присутствовали на нем, впрочем, только Атэнаань, Тайтэки, Алиар с Кари и он сам. По словам арранта, игравшего на дибуле, рассказывавшего смешные истории и забывшего, казалось, обо всех снедавших его заботах, угощение с возлиянием было затеяно по случаю прощания их с Матибу-Тагалом, но Кари почему-то не покидало чувство, что веселится Эврих через силу и прощается он не столько с городом, сколько с ними — женщинами, которых успел полюбить и расставаться с которыми ему крайне тяжело. Алиар, похоже, тоже что-то заподозрила, но, не желая портить вечер, с расспросами к арранту не лезла. Помалкивала и Кари: не желает Эврих им ничего говорить, и не надо, не больно-то хотелось. Ей вполне хватало забот с Атэнаань, давно уже наложившей бы на себя руки, если бы не шевелившееся в ее чреве чадо Фукукана, и с Тайтэки, столь успешно топившей свои многочисленные горести в вине, что физические страдания от выпитого не оставляли места для душевных мучений.

Подмешал ли аррант что-нибудь в питье или сумел увлечь бесконечными байками, смешными и грустными, страшными и откровенно непристойными, но, как бы то ни было, вечер удался на славу. А потом он мышкой поскребся в дверь ее каморки, и она впустила его. Впустила потому, что глупо считаться обидами перед вечной разлукой. Глупо отказывать себе в наслаждении только потому, что он, не замечавший ее больше десяти дней, тоже получит удовольствие от общения с ней. Глупо, наконец, и потому, что это была последняя возможность расспросить его, чего, к стыду своему, сделать она так и не сумела. Поначалу, когда истосковавшиеся тела вжимались друг в друга, было не до разговоров, а потом глубокий и спокойный, как могучая река, сон унес ее в Верхний мир, где не было места насилию и смертоубийству…

— О Великий Дух! — Эврих натянул поводья коня и хлопнул себя ладонью по лбу. — Я же совсем забыл… Ах ты незадача какая! Придется возвращаться…

«Вот оно! — Кари стиснула зубы, чувствуя, как тяжко и гулко забилось сердце. — Как же мне его остановить? Что понадобилось ему в Матибу-Тагале? Для чего ему золотая пайза, если из него получится такой же личный лекарь Энеруги, как из меня — доблестный тысячник?..»

— Эврих! Скажи, зачем ты хочешь вернуться? — Она остановила своего вороного конька рядом с белоснежным скакуном арранта, отметив, что направляемая твердой рукой Алиар повозка продолжает медленно катиться вперед. — Что ты затеял? Думаешь, я слепая и ничего не вижу, не чувствую, ни о чем не догадываюсь?

— Я забыл в доме Имаэро шкатулку. Серебра в ней немного, но жаль оставлять то, что нам может пригодиться в Верхнем мире, — пробормотал аррант, глядя мимо Кари на прихваченную морозцем степь. — Да ты не волнуйся, я быстренько вас догоню.

— Врешь! — бросила девушка и на глаза ее навернулись слезы. — Не оставил ты в доме Имаэро шкатулки. Деньги, которые он тебе дал, я сама по твоему настоянию в повозке припрятала. Но если все же ты что-то забыл, позволь мне съездить и привезти.

— Разве твой вороной сравнится с моим белым? Тебя еще, чего доброго, ждать придется, а я мигом туда и обратно слетаю. Опять же шкатулку тебе искать надобно будет… — Эврих повернул голову, и, заглянув ему в лицо, Кари подумала, что плохо знает своего возлюбленного.

За мягкими речами и обходительными манерами ей трудно было разглядеть твердость характера, отвагу и упорство, которые тем не менее лекарь-улигэрчи выказывал уже не раз и не два и которые, по всей видимости, сразу подмечали в нем пастухи и табунщики. Но сама-то она долгое время принимала его за баловня судьбы, любимца богов, везунчика, у которого любое дело спорится лишь благодаря легкой руке. Она дулась и сердилась на него, как глупый избалованный ребенок, а он, улыбаясь и подшучивая, работал, как каторжный, и именно эта работа неизменно приносила свои плоды, представлявшиеся ей дарами благоволящего к красавцу арранту Великого Духа…

— Почему ты не хочешь сказать мне правду? Что общего у тебя с этим убийцей Зачахаром? Ведь я же знаю, тебя трясет от одного упоминания о нем.

— Я постараюсь вас догнать. Но если что-нибудь меня задержит… Идите в Верхний мир. И помни, о чем я просил тебя. Разыщи Тилорна, отдай ему мой пенал.

— Твой пенал? — Теперь уже Кари испугалась всерьез и, чувствуя, как дрожит ее голос, запротестовала: — Я не буду никого разыскивать! Ты сделаешь это сам! Вернешься в Верхний мир и сделаешь! Да и нет у меня твоего пенала! Я вернула тебе его после того, ках ты излечил Имаэро и тот пригласил нас перебраться жить в свой дом!

— Он лежит у тебя в седельной сумке. Хотя мне было бы спокойнее, если бы ты держала его где-нибудь на себе. Под одеждой.

— Постой, ты что же, тайком положил его… — Кари обернулась, нащупывая пальцами застежку сумки. Ломая ногти, рванула заиндевелый ремень и услышала удаляющийся топот белого скакуна, пущенного Эврихом в галоп.

— Стой! Стой, тебе говорят! Подожди!..

Белый плащ развевался, подобно траурному стягу, все тише и тише становился стук конских копыт по мерзлой, мертвой земле, а Кари продолжала звать Эв-риха, кричать, проклинать и ругаться.

Ой-е, как ненавидела она этого подлого арранта! Отвратительного наглеца, задаваку, сластолюбца, мерзкого совратителя, лжеца, кинувшего ее на произвол судьбы с тремя беспомощными женщинами на руках! Чтоб он сдох! Чтоб его конь охромел, а сам он сломал себе шею! Чтобы у него чирей на самом интересном месте вскочил! Чтоб его…

Она уже не слышала своего голоса, а слезы все лились и лились. И откуда бы в ней взяться такому количеству влаги?.. О Боги Покровители, для чего сделали вы человека столь глупым? Почему он осознает потерю, лишь когда уже ничего нельзя исправить? Почему, вместо того чтобы действовать, до последнего момента уповает он на чудо, не хочет, не может поверить очевидному? О, подлая, подлая надежда! Нет и не может быть иных чудес, кроме тех, которые творим мы собственными своими руками! И если слишком ленивы, слишком робки, неумелы и недальновидны, чтобы творить их, чего ради боги будут являть нам свою милость?..