Высокая ставка - Монтечино Марсель. Страница 46

Он работал, как говорится, на публику. Смешно и грустно. И тяжело. Потратить жизнь на то, чтобы посмотреть, сколько на счету окажется женщин? В жалком стремлении к ненужным успехам промотать свой талант в заведении Ники Венезия? И, как у проститутки, к концу жизни у него не останется ничего, кроме опустошенного сердца и покрытого шрамами тела.

Кто-то положил руку на плечо Сэлу. Сэл вздрогнул и испуганно обернулся, но увидел перед собой дружески улыбающееся лицо капитана Маклиша.

— Как ты?

Семья Маклиша эмигрировала из Шотландии, когда он был ребенком, но временами в его речи слышался легкий акцент.

— Я — о'кей, кэп. — Это мучительное дребезжание голоса. Словно призрак Даго Реда поселился у Сэла внутри.

Маклиш облокотился о поручни и смотрел, как корабль разрезает волны.

— Знаешь, в Новой Шотландии, когда я был мальчишкой, мне нравилось ловить омаров. Я любил сидеть на носу лодки, глядя на белую пену, вот как сейчас. Думаю, я на корабль пошел для того, чтобы видеть воду, когда захочу. — Капитан обращался с Сэлом, как с равным, — их объединяла любовь к музыке.

Маклиш сунул руки в карманы своего форменного кителя и устремил взгляд на темное небо.

— Кое-кто из пассажиров жалуется на непогоду. Я объяснил, что от Северной Атлантики в октябре другого ждать не приходится.

Сэлу нравился капитан. Дружелюбный, влюбленный в свою профессию, он охотно пел перед публикой, ухаживал за женщинами. Эти возможности ему предоставила служба на корабле. Сэлу и прежде доводилось аккомпанировать любителям выступать перед публикой. Маклиш управлял кораблем, но не был ни политиком, ни убийцей, и потому заинтересовал Сэла. В его представлении только политики и убийцы могли управлять чем-то.

Маклиш продолжал смотреть в небо — серое покрывало над головой.

— Штормит. Но мне это даже нравится. А тебе, Марко?

Пытаясь раскурить на ветру еще одну сигарету, Сэл ответил:

— Не беспокойтесь обо мне, кэп. Я с детства привык к дождю.

Маклиш взглянул на него.

— Ты говоришь, что вырос в Ванкувере?

Сэл вытащил изо рта сигарету.

— Ванкувер, Сиэтл, Буффало... Мой старик постоянно разъезжал.

Маклиш улыбнулся.

— А-а, значит, цыганская жизнь. А чем занимался отец?

— Торговал. Вот и ездил с места на место.

Маклиш положил руку на плечо Сэла с таким видом словно они были друзьями. Это значило, что сейчас он заведет разговор о музыке. Точнее, о своем пении. Будто это было самое важное для него. Не исключено, впрочем, что именно так он и думал.

— Как по-твоему, можно транспонировать «Желтую птичку»? А то звучит очень высоко.

О том, что на «Антонии» есть работенка, Сэл услышал в Союзе моряков в Монреале, где он тщетно пытался устроиться буфетчиком на какое-нибудь судно. Он решил покинуть Северную Америку и заодно подработать, но только не в качестве музыканта корабельного оркестра с болтливыми музыкантами и всевозможными контрактами. Даже имея фальшивые документы с новым именем, Сэл боялся, что по его манере играть в нем сразу признают уроженца Нью-Орлеана. За денежное вознаграждение один из членов Союза снабдил его рабочей карточкой, дающей право на получение работы в сфере обслуживания. Сэл как раз размышлял, справится ли он с дерьмовой работой официанта, когда услышал, как один матрос, смеясь, сказал другому: «А пианист у Маклиша сбежал в Эдмонтоне с богатой вдовушкой». Сэл поставил им выпивку и узнал, что единственная вакансия пианиста на товарном судне «Антония» свободна с тех пор, как старый пьяница пианист женился на пассажирке и отправился на Запад, чтобы зажить там роскошной жизнью.

«Единственная вакансия, — подумал Сэл, — это просто замечательно. Я буду один, и не о чем беспокоиться. „Капитан наймет тебя как буфетчика или кого-нибудь еще, — сказал один из матросов. — Пароходная компания не хочет тратиться на пианиста только для того, чтобы капитан мог распевать перед дамами“. Значит, никаких контрактов с Союзом музыкантов. Чертовски здорово».

Когда Сэл пришел на корабль поговорить с капитаном, тот немедленно отложил все дела — он проверял счета по погрузке товаров — и быстро повел вниз, к пианино. Точнее, к небольшому спинету, к удивлению Сэла, прекрасному инструменту.

У Маклиша, как у истинного профессионала, были особые папки с пожелтевшими, написанными от руки нотами. Капитан не любил новых мелодий. Листов с музыкальными записями было не больше сорока. Они дошли только до половины первого, когда Маклиш перестал петь и с усмешкой повернулся к Сэлу:

— Ты здорово играешь, Марко. Это даже любопытно.

Сэл получал жалованье буфетчика — всего двести пятьдесят долларов в неделю, но он быстро научился работать с пассажирами, разузнавал, у каких сентиментальных седоволосых пар намечается годовщина свадьбы или день рождения, и таким образом, за время длительного путешествия через Атлантику к берегам Англии и потом к южноамериканскому континенту, зарабатывал еще тысячу долларов чаевыми. Не разбогатеешь, конечно, но жить вполне можно.

Работа на корабле давала ему все, кроме одежды. В отличие от всей команды у него было маленькое, но собственное жилье — своего рода взятка личному аккомпаниатору капитана. Матросы относились к Сэлу с некоторым пренебрежением, но это его нисколько не трогало. Напротив. По крайней мере, он мог поразмышлять в одиночестве.

Маклиш, стоя на продуваемой ветром палубе, все еще держал руку у него на плече.

— Ну что? Стоит транспонировать «Желтую птичку»? — снова спросил капитан.

Как всякий не уверенный в себе артист, Маклиш нуждался в одобрении.

— Да нет, кэп. Она звучит превосходно.

Маклиш просиял. Затем спросил с похотливой улыбкой:

— Марко, мальчик, ты не заметил вчера на вечере одну штучку? Ну ту, в черном. — Капитан любил поговорить с Сэлом о женщинах, изображая многоопытного ловеласа. Возможно, он считал это частью шоу-бизнеса.

— Ее нельзя не заметить, кэп, — ответил Сэл, подумав при этом: «Сучка, которая носит на себе целое состояние, муж — совершеннейшая развалина». Тот самый тип женщин, с которыми Сэл постоянно общался в Нью-Орлеане.

— Неужели тебе не хочется зарыться лицом в ее груди — настоящие две горы. А? — Маклиш закатил глаза.

«Вряд ли он бывает так откровенен еще с кем-нибудь, — размышлял Сэл, слушая капитана. — Это тоже часть моей работы».

— Неплохая идея, кэп.

Маклиш убрал руку с плеча Сэла и покачал пальцем у него перед носом:

— И не думай, Марко, мой мальчик, что я не заметил прелестного цыпленка, который пискнул тебе прошлым вечером через всю комнату.

Сэл удивился.

— Какой цыпленок, кэп?

— Как какой? — расхохотался капитан. — Богатая маленькая принцесса южного полушария.

— Клянусь Богом, кэп, я не знаю, о чем вы говорите!

Капитан наклонился к нему с хитрой улыбкой:

— Дочка Джемелли. Говорят, сущий кошмар.

— Джемелли?

Капитан, притворяясь, что все еще не верит Сэлу, покачал головой:

— Да, да, Джемелли де Жанейро, мой мальчик. Маленькая смуглая цыпочка — единственное дитя старого Джемелли.

Действительно, вчера вечером в столовой была хорошенькая маленькая латиноамериканка, лет шестнадцати или семнадцати, но Сэл не обратил на нее внимания. А вот капитан обратил. «Должно быть, я старею», — решил Сэл.

И тотчас же, глядя через плечо капитана на холодное свинцовое море, Сэл услышал: «Я никогда не думал, что будет именно так, я никогда не думал... ля... ля... ля...» И он не без удивления понял, что никогда не слышал этой мелодии. Значит, он снова стал сочинять. Ему срочно нужно пианино.

— Говорю тебе, — хмыкнул Маклиш, — лошадка эта горячая.

— А... кэп, нельзя ли мне сейчас спуститься в столовую? Так хочется поиграть.

Маклиш вытащил из кармана трубку, выбил ее о поручень. Трубка. Надо же! За всю свою жизнь Сэл видел только одного человека, курившего трубку, — это была старая негритянка в Нью-Орлеане, уличная торговка дешевыми ювелирными украшениями.