Пьер и Жан - де Мопассан Ги. Страница 7

Женщины не слушали Ролана; они отдавались приятному оцепенению, созерцая океан, на котором, словно звери вокруг своего логовища, суетились корабли; обе они молчали, слегка подавленные беспредельной ширью неба и воды, зачарованные картиной великолепного заката. Один Ролан говорил без умолку, он был не из тех, кого легко вывести из равновесия. Но женщины наделены большей впечатлительностью, и порой ненужная болтовня оскорбляет их слух, как грубое слово.

Пьер и Жан, уже не думая о соревновании, гребли размеренно, и «Жемчужина», такая крошечная рядом с большими судами, медленно приближалась к порту.

Когда она причалила, матрос Папагри, поджидавший ее, протянул дамам руку, помог им сойти на берег, и все направились в город. Множество гуляющих, которые, как обычно в часы прилива, толпились на молу, также расходились по домам.

Госпожа Ролан и г-жа Роземильи шли впереди, трое мужчин следовали за ними. Поднимаясь по Парижской улице, дамы останавливались иногда перед модным магазином или перед витриной ювелира; полюбовавшись шляпкой или ожерельем, они обменивались замечаниями и шли дальше.

Перед площадью Биржи старик Ролан, по своему обыкновению, остановился взглянуть на торговую гавань, полную кораблей, и на примыкающие к ней другие гавани, где стояли бок о бок в четыре-пять рядов огромные суда. Пристани тянулись на несколько километров; бесчисленные мачты, реи, флагштоки, снасти придавали этому водоему, расположенному посреди города, сходство с густым сухостойным лесом. А над этим безлиственным лесом кружили морские чайки, подстерегая мгновение, чтобы камнем упасть на выкидываемые в море отбросы; юнга, прикрепляющий блок к верхушке бом-брамсели, казалось, забрался туда за птичьими гнездами.

— Может быть, вы пообедаете с нами запросто и проведете у нас вечер? — спросила г-жа Ролан г-жу Роземильи.

— С удовольствием; принимаю без церемоний. Мне было бы грустно остаться сегодня в полном одиночестве.

Пьер, который невольно злился на молодую женщину за ее равнодушие к нему, услыхав эти слова, проворчал: «Ну, теперь вдову не выживешь». Уже несколько дней, как он стал именовать ее «вдовой». В самом слове не было ничего обидного, но оно сердило Жана, — тон, которым его произносил Пьер, казался ему злобным и оскорбительным.

Мужчины остаток пути прошли молча. Роланы жили на улице Прекрасной Нормандки в небольшом трехэтажном доме. Жозефина, девушка лет девятнадцати, взятая прямо из деревни ради экономии, с характерным для крестьянки удивленным и тупым выражением лица отворила дверь, заперла ее, поднялась следом за хозяевами в гостиную, расположенную во втором этаже, и только тогда доложила:

— Какой-то господин заходил три раза.

Ролан-отец, обращавшийся к служанке не иначе, как с криком и руганью, рявкнул:

— Кто еще там приходил, чучело ты этакое!

Жозефина, которую нимало не смущали окрики хозяина, ответила:

— Господин от нотариуса.

— От какого нотариуса?

— Да от господина Каню.

— Ну и что же он сказал?

— Сказал, что господин Каню сам зайдет нынче вечером.

Господин Леканю, нотариус, вел дела старика Ролана и был с ним на короткой ноге. Если он счел нужным предупредить о своем посещении, значит, речь шла о каком-то важном деле, не терпящем отлагательств; и четверо Роланов переглянулись, взволнованные новостью, как это всегда бывает с людьми скромного достатка при появлении нотариуса, ибо оно знаменует перемену в их жизни, вступление в брак, ввод в наследство, начало тяжбы и прочие приятные или грозные события.

Ролан-отец, помолчав с минуту, проговорил:

— Что бы это могло значить?

Госпожа Роземильи рассмеялась:

— Это, наверно, наследство. Вот увидите. Я приношу счастье.

Но они не ожидали смерти никого из близких, кто мог бы им что-нибудь оставить.

Госпожа Ролан, обладавшая превосходной памятью на родню, тотчас же принялась перебирать всех родственников мужа и своих собственных по восходящей линии и припоминать все боковые ветви.

Еще не сняв шляпки, она приступила к расспросам:

— Скажи-ка, отец (дома она называла мужа «отец», а при посторонних иногда «господин Ролан»), скажи-ка, не помнишь ли ты, на ком женился вторым браком Жозеф Лебрю?

— Помню. На Дюмениль, дочери бумажного фабриканта.

— А у них были дети?

— Как же, четверо или пятеро по меньшей мере.

— Значит, с этой стороны ничего не может быть.

Она уже увлеклась этими розысками, уже начала надеяться, что им свалится с неба хотя бы небольшое состояние. Но Пьер, очень любивший мать, зная ее склонность к мечтам и боясь, что она будет разочарована, расстроена и огорчена, если новость окажется плохой, а не хорошей, удержал ее.

— Не обольщайся, мама. Американских дядюшек больше не бывает. Скорее всего, дело идет о партии для Жана.

Все были удивлены таким предположением, а Жан почувствовал досаду, оттого что брат заговорил об этом в присутствии г-жи Роземильи.

— Почему для меня, а не для тебя? Твое предположение очень спорно. Ты старший, значит, прежде всего подумали бы о тебе. И вообще я не собираюсь жениться.

Пьер усмехнулся.

— Уж не влюблен ли ты?

Жан поморщился.

— Разве непременно надо быть влюбленным, чтобы сказать, что покамест не собираешься жениться?

— «Покамест». Это дело другое; значит, ты выжидаешь?

— Допустим, что выжидаю, если тебе угодно.

Ролан-отец слушал, размышлял и вдруг нашел наиболее вероятное решение вопроса:

— Глупость какая! И чего мы ломаем голову? Господин Леканю наш друг, он знает, что Пьеру нужен врачебный кабинет, а Жану адвокатская контора; вот он и нашел что-нибудь подходящее.

Это было так просто и правдоподобно, что не вызвало никаких возражений.

— Кушать подано, — сказала служанка.

И все разошлись по своим комнатам, чтобы умыться перед обедом.

Десять минут спустя они уже собрались в маленькой столовой первого этажа.

Несколько минут прошло в молчании, потом Ролан-отец опять начал вслух удивляться предстоящему визиту нотариуса.

— Но почему он не написал нам, почему три раза присылал клерка, почему намерен прийти лично?

Пьер находил это естественным:

— Ему, наверно, нужно тотчас же получить ответ или сообщить нам о каких-нибудь особых условиях, о которых предпочитают не писать.

Однако все четверо были озабочены и несколько досадовали на себя, что пригласили постороннего человека, который может стеснить их при обсуждении дела и принятии решений.

Как только они опять поднялись в гостиную, доложили о приходе нотариуса.

Ролан бросился ему навстречу:

— Здравствуйте, дорогой мэтр.

Он как бы титуловал г-на Леканю этим словом «мэтр», которое предшествует фамилии всякого нотариуса.

Госпожа Роземильи поднялась:

— Я пойду, я очень устала.

Была сделана слабая попытка удержать ее, но она не согласилась остаться; и в этот вечер, против обыкновения, никто из троих мужчин не пошел ее провожать.

Госпожа Ролан хлопотала вокруг нового гостя.

— Не хотите ли чашку кофе?

— Нет, благодарю, я только что из-за стола.

— Может быть, чаю выпьете?

— Не откажусь, но попозже; сначала поговорим о делах.

Глубокая тишина последовала за этими словами. Нарушал ее только размеренный ход стенных часов да в нижнем этаже служанка гремела посудой: Жозефина была до того глупа, что даже не догадывалась подслушивать у дверей.

Нотариус начал с вопроса:

— Вы знавали в Париже некоего господина Марешаля, Леона Марешаля?

Господин и г-жа Ролан воскликнули в один голос:

— Еще бы!

— Он был вашим другом?

Ролан объявил:

— Лучшим другом, сударь! Но это закоренелый парижанин; он не может расстаться с парижскими бульварами. Начальник отделения в министерстве финансов. После отъезда из столицы я с ним больше не встречался. А потом и переписку прекратили. Знаете, когда живешь так далеко друг от друга…

Нотариус торжественно произнес: