Ванесса - Арсан Эммануэль. Страница 24

— Тогда можно ли вообще чему-нибудь отдавать предпочтение?

— Что ты сказал, Гвидо? В конце концов ты заговоришь так же, как я. Мне не нравится выбирать, потому что я не хочу ничего исключать. Не хочу заранее что-то принимать и устанавливать для себя моральные ограничения. Как я могу отделить хорошее от дурного в огромном бурлящем котле Вселенной? Я не ведьма и не пророчица. Не всегда можно запустить сепаратор и отделить сливки от сыворотки, а истину от лжи. Пример этому — моя жизнь…

— Посмотри-ка! — с мальчишеским восторгом закричал Гвидо. — Маки и маргаритки. А вон тополя и абрикосовая роща! Повсюду множество фиг и фиников. А маслин не меньше, чем в окрестностях Дельф. Да, это настоящая страна оракулов. Не удивительно, что Александр Македонский приезжал сюда посоветоваться с крупнейшими авторитетами того времени.

Вана, конечно, не могла промолчать.

— Это был политический жест. Признавая себя сыном Амона, он хотел ублажить египтян, но лишь для того, чтобы легче было завоевать их страну. Акт благочестия, продиктованный стремлением к власти, не должен так умилять тебя, Гвидо.

— Все в этом мире в конечном счете определяется стремлением к власти. Все подчиняются силе. Гораздо обиднее, когда люди покоряются, сами того не осознавая, — как твои предки покорились грекам.

Гвидо стал читать по памяти, словно говоря сам с собой:

— «Это был не остров, но огромное животное, раскинувшееся на поверхности моря… Когда ты вновь обретешь свободу, мои губы заново научатся улыбаться. Предназначение поэта — восставать против власти и заставлять тех, кто подчинился ей, стыдиться своей покорности. Но напрасны его усилия. Казанцакис не боялся, хотя и ни на что не надеялся».

Вана продолжала говорить, словно не слышала слов Гвидо.

— …Эта сестра сирен была на самом деле его сиамским близнецом. Женское тело находилось внутри мужского, и они никогда не разделялись.

— Мне нравится твое описание сотворения мира, — задумчиво проговорил Гвидо. — В конце концов ты обратишь меня в свою веру.

Но Вана по-прежнему не слышала его.

— Может быть, ты приехал в Сивах, чтобы найти ее? Ту сиамскую сестру-близнеца внутри самого себя?

— Мы уже приехали? — спросил Гвидо.

— Нет. — Вана подняла глаза к побелевшему от зноя небу и больше не проронила ни слова.

Они проехали еще одну пальмовую рощу и несколько больших клумб с цветущими розами, прежде чем Гвидо спросил:

— Значит, это не тот оазис, в который мы ехали?

— Не тот, в который мы едем, — поправила его Вана. — Мы все еще движемся к нему. А это — один из его форпостов. Отсюда до Сехет-Ам еще больше двенадцати лиг.

— До чего?

— Сехет-Ам — это древнее название Сиваха. В переводе означает «Страна пальм».

— А где мы сейчас?

— В Джебель-Мута, — ответила Ванесса. — Мы еще вернемся сюда посмотреть гробницы птолемеевского и римского периодов, такие же, как в Агхорне и в храме Ксар-Руми.

— Это христианская или римская крепость?

— А я и не знала, что ты понимаешь по-арабски, — удивилась Вана. — Это что, еще одна тайна?

— Не выдумывай всякую ерунду! Я знаю только то, что почерпнул в детстве из приключенческих романов. Этот храм всегда ассоциировался с могилой, а Руми — это человек, крестоносец или еще кто-нибудь, который по воле судьбы был зарублен ятаганом. Будем надеяться, местные жители отказались от обычая так встречать приезжих.

— Кто знает? — задумчиво ответила Вана. — Может быть, чтобы по-настоящему ввести тебя в эту страну, нужен был бы Цезарь.

— С кем ты говоришь, Вана? Со мной или со своей сиамской сестрой-близнецом?

— Как хорошо ты меня понимаешь, Гвидо! Мы созданы, чтобы путешествовать вместе.

— Стоп!

— Что случилось?

— Смотри!

Рядом с дорогой из сделанной в песчанике ниши на них смотрело странное божество — гермафродит. Они решились коснуться руки, ставшей гладкой и темной после двадцати веков таких приветствий. Вана с трудом разобрала надпись на греческом языке: «Ты, кто явился сюда в поисках Амона, знай, что я есть разум этого бога».

— Примите мои поздравления, — ухмыльнулся Гвидо. — А теперь, месье или мадам, пусть ваш мозг укажет нам дорогу.

— Оставь этот камень наедине с древними воспоминаниями, — остановила его Ванесса. — Мы сами отыщем свой путь. Кажется, уже нашли его. Раз мы добрались сюда, нам уже не придется спрашивать, как проехать к оазису Сивах.

Мимо них по тропинке трусила овца. Немного поодаль за ней шел пастух. Вана его окликнула, но мужчина лишь равнодушно посмотрел на нее и не ответил.

— Первый контакт — первая неудача, — подытожил Гвидо.

— Меня подвела моя речь, — ответила Вана. — Я замечала, что не всем в здешних краях по душе арабский язык. Надо будет еще раз попробовать.

Гвидо с неожиданной теплотой посмотрел на ветви пальм, сомкнувшиеся над дорогой. Он не ожидал, что будет чувствовать себя так свободно в этих местах.

Изредка им навстречу попадались феллахи из окрестных деревень. У всех были черные или седеющие бороды, при виде которых Гвидо вспомнил лица Никоса и Незрина. На некоторых была европейская одежда, другие носили традиционные белые домотканые халаты и восхитившие Вану браслеты на лодыжках.

Они еще раз остановились, чтобы осмотреть маленькие усыпальницы, выстроившиеся в ряд вдоль стены из засохшей грязи. Тощие псы и длинноногие кошки подошли обнюхать незнакомцев.

Среди множества птиц, прыгавших по ветвям, они узнали удодов, зимородков, казавшихся очень дружелюбными, сов и ястребов. Машина объезжала пруды, где в скульптурных позах застыли цапли и ибисы; поля клевера, где Вана опасалась останавливаться, потому что на них любят гнездиться змеи; маисовые поля, по которым бродили маленькие ослики…

— Незаметно, чтобы здесь кого-то беспокоили затраты и экономия, — громко сказал Гвидо.

— Ты чувствуешь, дует прохладный ветер? — ответила Вана. — В этой стране он предвещает благополучие. А кто станет беспокоиться о том, чтобы копить ветер?

Впереди появились два холма или, скорее, утеса, нависших над кронами пальм, словно верблюжьи горбы. В просвете между Холмами виднелась песчаного цвета крепость, из-за знойного марева пустыни казавшаяся больше своих размеров.

— Сивах-эль-Кабир, — произнесла Вана.

— Хат-ан-Шо, — пробормотал Гвидо.

Он старался держаться спокойно, но дрогнувший голос выдал его.

— Ты счастлив, — улыбнулась ему Вана. — Я рада за тебя.

Машина подъехала к древней стене. Перед городскими воротами оказался пропускной пункт.

— Кажется, пропуска нам все-таки пригодятся, — сказал Гвидо.

Вана протянула документы полицейскому, уже издали заметившему приезжих. Тот обошел вокруг машины, бегло взглянул на сидевших в ней людей и, не посмотрев на протянутую ему пачку бумаг, помахал рукой:

— Проезжайте!

— И это все? — воскликнул Гвидо. — Не сложнее, чем на швейцарской границе. Если бы мы заранее это знали, Незрину Адли пришлось бы в одиночестве изображать нудистский пляж у себя в бане.

Улицы были узкими, как аллеи парка. Они круто поворачивали то вправо, то влево без всякой видимой причины и системы, и «лендровер» с трудом пробивался через этот лабиринт.

Затормозив, Вана указала на арку, за которой стоял старинный одноэтажный дом.

— Понте дель Риальто, — воскликнул Гвидо. — Или Палаццо Веккио во Флоренции.

— Или Рим, вилла Джулия, — мягко добавила Вана.

Особенности архитектуры явно повторялись, и Гвидо заметил, что это здание намного древнее, чем любой из существующих в Италии образцов подобного стиля. И более выразительное, потому что контуры его выше и стройнее.

— Какая гармония, — прошептала Вана.

— Куда подевались твои принципы? — съязвил Гвидо— Ты, помнится, отрицала эстетические оценки как признак религиозности и духовной тирании.

Она засмеялась, указывая вдаль на небесно-голубые минареты с позолоченными куполами, украшенные трилистником и геометрическими фигурами, барельефами из дерева и слоновой кости.