Дорога дорог - Мороз Игорь. Страница 33

Механически ответив на приветствие северянина, стражники словно окаменели, а когда пришли в себя от неслыханного нахальства, перед ними из пыльного зноя возник всадник с болезненно-бледным лицом, сидевший на невзрачном пегом тонге. Он бросил к ногам старшего стражника кожаный мешочек, в котором что-то мелодично звякнуло, и тихо спросил:

– Узнал этого человека?

– О да! Это же тот самый негодяй, что проник в родовое святилище Амаргеев и был отправлен на съедение кротолюдам!

– Пошли кого-нибудь во дворец, пусть сообщит, что преступник, выбравшийся из недр Гангози, вернулся в Исфатею.

Стражник подхватил мешочек, ощупал его и, радостно осклабившись, кивнул. Белолицый тронул бока тонга сапогами и скрылся в глубине улицы. Вскоре он нагнал северянина, который, помятуя наказы Саргона, направлялся к исфатейскому базару.

Здесь, как всегда, было шумно и многолюдно, и если раньше в душе Мгала теплилась надежда, что счастливый случай сведет его тут с Гилем и Эмриком, то, глядя на продающие, покупающие, отчаянно торгующиеся толпы людей, он вынужден был признать, что ожиданиям его сбыться не суждено. Северянин проехал по ювелирному ряду, где было несколько менее людно, чем в других местах, приценился к двум-трем безделушкам и, убедившись в том, что его заметили и узнали, направил коня к одной из фруктовых лавок. Кинул пожилой усатой женщине мелкую монетку, выбрал три больших персика и с аппетитом вонзил зубы в сочную мякоть, краем глаза наблюдая за тем, как вокруг, перешептываясь и указывая на него пальцами, стал собираться жадный до всяких новостей базарный люд.

– Эй, друг, ты никак из Гангози выбрался? – окликнул его пестро одетый бородач, державший на плече высокую клетку с крикливой птицей.

– Выбрался, как видишь, – ответил Мгал. Швырнул косточку в пробегавшую мимо собаку и принялся за второй персик. И тут же поощренные его ответом люди засыпали северянина вопросами:

– Ну как там в горе-то? Перебил кротолюдов? Где остальные? Зачем ты вернулся, или указа не знаешь? Что вырядился, как петух, гляди, проведает о твоем возвращении Бергол!

– К нему-то во дворец я и направляюсь, – сообщил Мгал и, видя, как выкатываются от изумления глаза, вытягиваются лица и раскрываются рты, готовые обрушить на него новую лавину вопросов, похлопал коня по шее, направляя его в одну из боковых улочек. Теперь он мог быть уверен, что, попав на базар, друзья наверняка узнают о его появлении в Исфатее.

Весть о его возвращении разнеслась по городу быстрее, чем он мог ожидать. Когда Мгал добрался до Центра города, застроенного каменными двухэтажными домами, порталы и башенки которых были украшены голубой мозаикой, а из-за окружавших их высоких заборов неудержимо выплескивалась буйная зелень фруктовых садов, за ним следовала не только стайка горластых мальчишек, но и небольшой отряд верховых гвардейцев, посланных, по-видимому, Берголом, чтобы силой доставить нежданного гостя во дворец, в случае если тому вдруг вздумается изменить свой маршрут. За их спинами северянин не мог различить человека с болезненно-бледным лицом, ехавшего на неказистом пегом тонге, но он не сомневался, что тот находится где-то поблизости и не спускает с него своего цепкого взгляда.

Мимо выложенных плитами арыков, мимо журчащих питьевых фонтанчиков, узорных решеток, каменных и глиняных оград, мимо стройных, тянущихся к выцветшему безоблачному небу храмов Дарителя Жизни, купола которых ласкали глаз переливами сине-зеленой керамической отделки, двигался Мгал ко дворцу Бергола, и чем ближе подъезжал, тем отчетливее чувствовал, как сжимается вокруг него кольцо из высланных Владыкой Исфатеи воинов и соглядатаев. Сейчас, даже если бы он захотел, отступать было поздно, и миг встречи с Берголом, которого едва ли могли порадовать условия Хранителей Горы, все приближался и приближался. Неотвратимость предстоящей встречи и воспоминания о грязной, вонючей камере, кандалах и скудости заплесневелых лепешек заставили Мгала поежиться при виде покрытого каменной резьбой здания с узкими оконцами-бойницами – дворца и тюрьмы Владыки Исфатеи. Однако делать было нечего, северянин сплюнул в пыль косточку от последнего персика и, спешившись, повел коня к дворцовой коновязи.

Словно от заразного, шарахнулись от него стражники, бесшумно отворились высокие, глубоко утопленные в толстую стену двери, и выступивший навстречу Мгалу из полумрака просторной залы горбатый человечек сказал не терпящим пререканий голосом:

– Следуй за мной, Владыка Исфатеи желает видеть тебя немедленно.

2

Маленький квадратный глазок приоткрылся, Мгал, повернув голову, поймал выжидающий взгляд тюремщика.

– Эй, чужеземец, есть в чем нужда?

«Проверяют, жив ли еще. Ну погоди же!» – Северянин потянулся к кувшину, в котором ему оставили воду, и изо всех сил метнул его в дверной глазок. Глиняная посудина с треском разлетелась, из-за двери послышался истошный вопль, крики: «Убил! Убил!» Глазок захлопнулся, по коридору загрохотали сапоги убегавших людей.

– Похоже, они и правда хотели напоить меня отравой, – пробормотал Мгал, глядя на темные потеки, оставшиеся на двери камеры. – Ведьмин чих! На этот раз мне действительно не выкрутиться. – Он опустился на каменный пол, возвращаясь к прерванным размышлениям.

…Встреча с Берголом произошла совсем не так, как ожидал северянин. Владыка Исфатеи принял его в небольшой, лишенной всяких украшений тускло освещенной комнатке, причем из прежних советников при нем были только обезьянолицый старик и косоглазый юноша. Выслушав требования Хранителей Горы, все трое не выказали ни малейшего удивления, как будто ничего иного услышать от Мгала и не рассчитывали. «Значит, к Магам ты отношения не имеешь… Ай-ай-ай, какая жалость!» – задумчиво проговорил Бергол, потирая обрюзгшее лицо пухлой, усеянной перстнями рукой, после чего, хмуро усмехнувшись, предложил «дорогому гостю» подождать в «специально отведенном ему помещении». Мгал не питал иллюзий относительно того, что это за помещение, однако драться со стражниками, которыми кишел дворец, не имело смысла, тем более что меч ему еще раньше пришлось оставить в приемной. Таким-то вот образом он снова оказался в уже знакомой ему камере, бежать из которой было совершенно немыслимо: единственное крохотное отверстие, располагавшееся под самым потолком, было забрано решеткой и выходило во внутренний двор резиденции Бергола, а каменную кладку не разрушили бы и стенобитные орудия.

Обдумав поведение тюремщиков, отобравших у него браслеты, плащ и пояс – словом, все представлявшее хоть малейшую ценность, – Мгал пришел к выводу, что участь его решена, причем вовсе не так, как предполагали Хранители Горы и созерцал Фалигол в Пророческой Сфере. Разумеется, Бергол не отпустит его с миром – требования файголитов не явились неожиданностью для Владыки Исфатеи, и, видимо, он успел принять какие-то меры против обитателей Горы. Если бы он собирался превратить казнь Мгала в поучительное зрелище для горожан, то едва ли позволил бы тюремщикам обирать узника. Стало быть, его, Мгала, решено убить прямо здесь, в темнице, а потом объявить народу, что казнь состояться не может, потому как Даритель Жизни за многие прегрешения прекратил счет дней жизни дерзкого ослушника. Как объяснит Бергол возвращение северянина в Исфатею – не столь уж важно, что-нибудь его советники придумают, а вот почему он решил лишить исфатейцев представления – праздника, который бы ему ничего не стоил?.. Испугался, что файголиты отобьют своего посланника? И почему он не передал его в руки Донгама? Если раньше Бергол принимал Мгала за приспешника Черных Магов, которых явно побаивался и, быть может, мечтал стравить с Белыми Братьями, то теперь сомнения его на этот счет рассеялись. Удивительно и то, что Донгам не присутствовал при последнем разговоре северянина с Владыкой Исфатеи…

Вопросов было много, но больше всего беспокоило Мгала, каким образом попытается разделаться с ним Бергол. Судя по тому, как часто заглядывал в камеру тюремщик и как кричал потом, когда жидкость из кувшина попала ему в лицо, его действительно хотели отравить – самый простой способ избавиться от заключенного. Однако теперь им придется поискать другое средство. Знать бы какое… Мгал заворочался – во рту пересохло от жажды, тело ломило от холода каменных плит.