Город грешных желаний - Арсеньева Елена. Страница 68

– Погоди! – Троянда схватила ее за руку, рванула к себе. – Постой!

Умом-то она понимала, что Джилья беззастенчиво дразнит ее, однако ревность лишала последних доводов рассудка.

– Я пойду сама, а ты не смей туда соваться, ясно?

– Ох, ох! – передернула плечами Джилья. – Не больно-то и хотелось! Забирай себе своего полумертвого русского, но запомни: если я не получу своих денег, он снова окажется в тюрьме – и не здесь, а в подвалах Дворца дожей. А то и прямиком попадет на плаху! Вместе с тобою, святоша! – Она сделала паузу и удовлетворенно улыбнулась, убедившись, что Троянда совершенно раздавлена ужасом. – И когда же ты отправишься к этому ragazzo Прокопио?

– Считай, что я уже там, – пробормотала Троянда, стрелой вылетев из комнаты, а вслед ей несся насмешливый голос Джильи:

– Ох и глупа же ты, подружка! Ведь и не знаешь, куда бежать! Запомни: корабль называется «Святой Георгий» и стоит на рейде Лидо. Поняла? Ну, счастливого пути! Да смотри не перепутай: не пятьдесят, а сто тысяч! Сто! Не забудь!

Как будто Троянда могла забыть об этом.

24. Ночью все кошки серы

Джилья была права: отыскать ход в темницу Григория оказалось куда проще, чем уговорить Прокопия поверить Троянде. Он был до того одержим своей хитростью и расчетливостью, до того убежден, что за каждым словом кроется подвох, что едва сам себя не перехитрил: вдруг стал предлагать ей пятьдесят тысяч не за спасение Григория, а за то, чтобы она уговорила его прислать своеручную запись о согласии на выкуп.

Троянда уставилась на него как на безумного… да сразу поняла, что бедный парень и впрямь не в себе. Ну сколько ему там было годков – пятнадцать, шестнадцать? И столько обрушилось бед! Путешествие с отцом – само по себе опасное путешествие, да еще и закончившееся пленом. Путь обратно, предательство, страх за отца, смерть все время рядом. Потом срочная продажа почти всего имущества: ведь сумму Барбарусса затребовал чудовищную. Обратный путь, снова страх утратить эти последние деньги – и неотвязное беспокойство за судьбу отца, и бесшабашность старшего брата, и врожденное свойство видеть коварство даже там, где его нет, самому навлекать на себя неприятности… И вдруг, когда цель уже была близка и Прокопий чаял вздохнуть свободно, все рухнуло: отец умер, брат в заточении, на грани гибели, а состояние вот-вот уплывет из рук… и что тогда?

Право, Прокопия можно было только пожалеть – но именно слезы жалости, навернувшиеся на глаза Троянды, отрезвили Прокопия. Все-таки он был хотя и юный, и усталый, и потерявшийся в житейских напастях, а все-таки мужчина, и жалость бабья была ему хуже острого ножа. Поэтому он исхитрился принять прежний высокомерный вид и, для надежности застращав Троянду всеми карами земными и небесными, ежели она возьмет на душу грех предательства, дал-таки слово без промедления рассчитаться с Джильей, едва Григорий окажется на борту. Заставив его на всякий случай побожиться – она уже знала, сколь богобоязненны эти русские! – Троянда ринулась во дворец Аретино и сообщила Джилье, что дело слажено.

Зеленые глаза при сем известии прищурились столь сладострастно, что Джилья сделалась похожа на тощую кошку, в кои-то веки объевшуюся сметаны. Троянде смерть как хотелось спросить, а что будет делать Джилья, когда деньги иссякнут: ведь все рано или поздно кончается! Неужто снова воротится к Аретино?! Но не осмелилась задать такого каверзного вопроса: а вдруг Джилья спохватится и запросит прибавки?..

Как ни была коварна эта Пьерина Риччья, какие-то остатки порядочности в ней еще жили, а может быть, это алчность побуждала ее покончить с делом поскорее, но этой же ночью она встретилась с Трояндою в условленном месте и повела ее в один из кабинетов Аретино. Кошачьи глаза Джильи видели в темноте так же хорошо, как при свете. Она шла, не боясь быть пойманной, скользящим шагом призрака. Ну а Троянда, которая двигалась ощупью, изо всех сил стараясь не отстать от Джильи, очень скоро сбилась с пути и никак не могла сообразить, где они находятся. И вдруг тяжелые портьеры преградили ей дорогу. Троянда раздвинула их – что-то неуловимо-знакомое показалось ей в этом прикосновении! – и принялась вглядываться в темноту.

Джилья тем временем подошла к тяжелому шкафу, чьи очертания едва можно было рассмотреть, и принялась в нем шарить. Раздалось дребезжание, очертания шкафа заколебались, как бы сдвинулись; Джилья удовлетворенно хмыкнула – ну а Троянда едва сдержалась, чтобы не надавать самой себе тумаков.

Hеудивительно, что прикосновение драпировок и самый воздух этого помещения показались ей знакомыми! Здесь, закутанная в портьеры, она простояла немалое время, слушая, как Аретино науськивает и стращает рыжебородого пирата Хайреддина Барбаруссу, лживого Луиджи Веньера. И ведь знала, знала же, что здесь есть тайник! Почему же оказалась столь глупа и несообразительна, почему даже не вспомнила об этом поставце с секретной дверцей? Уж, казалось бы, кому-кому, а ей, знакомой с самыми тайными ходами монастыря Мизерикордия, следовало хотя бы поискать ход в темницу. Нет… сидела и ждала! Или впрямь Джилья способна напускать на людей злые чары: на Аретино – невстаниху, а на Троянду – оцепенение мыслей? Оправдать себя она могла только тем, что слова «подземная темница» сочетались для нее со спуском куда-то вниз, а все подходы к подвалам, все двери нижних этажей в доме Аретино были заперты либо неусыпно охранялись. А они с Джильей находились во втором этаже и не спустились еще ни на одну ступеньку!

Впрочем, как выяснилось уже через минуту, спускаться им еще предстояло долго… вернее, одной Троянде, потому что Джилья в тайник и шагу не шагнула. Ну что же, в самом деле: свое обещание она выполнила, ход показала – дальше Троянде приходилось рассчитывать лишь на свою удачу (или неудачу, это уж как бог даст!).

– Смотри не забудь! – наставляла ее Джилья напоследок, сунув Троянде в руки свечной огарочек, столь малый да тусклый, что едва рассеивал тьму. – Стражник тебя пропустит без слова, я с ним все уладила, – но он будет думать, что это я, а потому молчи как рыба, даже если он захочет с тобой полюбезничать. Впрочем, он свое уже вчера получил, а поскольку знает, что у стен могут быть уши, думаю, предпочтет молчать.

С этими словами она втолкнула Троянду в узкий лаз. Та медленно, нашаривая ногой, спустилась на несколько ступеней – и резко обернулась, испытав вдруг мгновенный приступ ужаса: а вдруг Джилья вздумает подшутить и закроет потайную дверь? Что, если механизм приводится в действие только из кабинета?..

Джилья, которая еще не ушла, чудилось, прочла ее мысли и, невидимая, тихо рассмеялась:

– Да ладно тебе! Что я, уж вовсе зверь, что ли? А потом, не забудь: сто тысяч маленьких хорошеньких стражников охраняют тебя! В золотых доспехах!

Да, похоже, Джилью следовало благодарить прежде всего за ее непомерную жадность!

Не описать, сколько страхов и опасений испытала Троянда, меряя ногами бесчисленные ступеньки! И когда из тьмы вдруг выступила еще более темная фигура – стражник, – ее так трясло, что она бы не смогла пуститься с ним в разговоры, даже если бы хотела. По счастью, ему и самому было не по себе, поэтому он только махнул рукой Троянде, приказывая подождать, и принялся отпирать тяжелый замок. Ключ скрежетал, словно рычал какой-то зверь, и у Троянды сжалось сердце, стоило представить, сколько смятения, внезапных надежд и разочарований вот уже который день вызывает этот звук в душе узника.

Каким она найдет его? Отчаявшимся, обессиленным? Или он тоже видит в ней причину всех своих несчастий, а потому Троянду встретят грубость, оскорбления, презрение? А ведь она пришла спасти его. Вот этот черный тяжелый плащ надет не зря: он как бы растворяет человека в темноте, сливает его с мраком. Часовому ни за что не углядеть, чья фигура, мужская или женская, скрыта этим плащом. Григорию тоже придется молчать, и тогда стражник будет оставаться в уверенности, что это Джилья пришла – Джилья и ушла… до тех пор, пока не пройдет достаточно времени и Троянда не сочтет возможным открыться: начнет колотить в дверь, поднимет крик, мол, русский оглушил ее, сорвал плащ и бежал, воспользовавшись темнотой. Конечно, Григорий может заупрямиться, он ведь благородный человек и не захочет подвергать ее опасности, но она скажет, что Аретино ей все простит, потому что любит ее. Ну, побранит, конечно, но не убьет же! Надо говорить как можно более убедительно. Григорий должен поверить, что она хочет лишь отплатить добром за добро, но ничем не рискует…