Братство Камня - Моррелл Дэвид. Страница 7

Лето выдалось жарким, и его волосяное рубище к вечеру намокало от пота. Однажды он сидел на лавке в рабочей комнате и собирался приступить к своему спартанскому ужину, как вдруг почувствовал какое-то движение рядом со своей ногой. Взглянув вниз, он увидел, что мышь обнюхивала полу его рубища. И понял, что она решила остаться с ним.

Вот и еще один отшельник. Он даже не знал его пола, но, учитывая монастырское окружение, хотел видеть перед собой самца. Как-то раз, вспомнив о мышонке из давно прочитанной книги Е. Б. Уайта, он мысленно дал ему имя.

Крошка Стюарт.

Тогда я был невинным ребенком, подумал он.

16

— Здесь у меня нет сутаны.

— Где? — спросил Дрю.

— Здесь, в этой комнате.

— Значит, мы с вами сходим за ней. Так или иначе нам придется уйти отсюда — чтобы вы исповедовали меня в церкви, на той стороне улицы.

— В этом нет необходимости, — сказал отец Хафер. — Сейчас порядки не так строги, как прежде. Мы можем совершить таинство прямо здесь, в моем офисе. Это называется публичной исповедью.

Дрю покачал головой.

— Что-нибудь не так?

— Будем считать, что я слишком старомоден.

Они пересекли оживленную улицу и направились к собору, стоявшему невдалеке. Под высокими полутемными сводами их шаги звучали торжественно и гулко. Войдя в тесную исповедальню, Дрю опустился на колени. Священник сел на лавку за черной шторой кабинки.

— Благословите меня, отец, — прошептал Дрю. — Я грешен и последний раз исповедовался тринадцать лет назад. Теперь настало время рассказать о моих грехах.

Он начал говорить и не прерывался до тех пор, пока не стал описывать фотографии, лежавшие у него в кармане, и пока священник не стал громко стонать.

17

Это было осенью, в октябре, на шестом году его пребывания в монастыре. Отсветы заката догорали в верхушках пожелтевшей кленовой рощи на склоне горы. Он услышал знакомый щелчок отпираемой щеколды. Негромко звякнули металлические чашка и миска, поставленные на полку под окошком в двери.

Он опустил топор, которым расщеплял дрова для своей маленькой печки, и посмотрел на норку, черневшую в стене. Оттуда почти сразу вынырнул Крошка Стюарт. Он уселся на задние лапки, а передними принялся разглаживать свои длинные усики.

Дружище, тебе не хватает только ножа, вилки и салфетки, мысленно пошутил Дрю. Его забавляла готовность, с какой Крошка Стюарт принимал скрип отворяемого окошка за приглашение к ужину.

Дрю взял миску и чашку. Хлеб и вода: еще один день поста. Усевшись на лавку, он увидел у своих ног Крошку Стюарта и не без сожаления протянул ему кусочек хлеба. Затем наклонил голову, сложил ладони и принялся молиться.

Знаешь, малыш, подумал он, закончив свой обязательный ритуал, ты становишься уж слишком нетерпеливым. Мне следовало бы заставить тебя подождать до конца молитвы. Ведь немного религиозного чувства тебе не повредит, верно? Что ты на это скажешь?

Он взглянул на пол.

И нахмурился. Мышь неподвижно лежала на боку.

Дрю тоже замер. В груди сразу стало тесно. Он задержал дыхание, вздрогнул и, нагнувшись, осторожно потрогал Стюарта.

Тот остался неподвижным.

Он погладил его мягкую, лоснящуюся шерстку, но и тут не последовало никакой реакции. Ему показалось, что у него в горле застряла горсть сухого песка. Через силу сглотнув его, он взял Стюарта в руки. Тельце было легким и обмякшим. Его податливость нельзя было спутать ни с чем.

Дрю ощутил какой-то тошнотворный холод в желудке. Мышь, всего лишь минуту назад бегавшая у его ног, была мертва.

От чего она умерла? От старости? Он почти ничего не знал о мелких грызунах, но понимал, что их жизнь должна быть недолгой. Год или два.

Но ведь это на воле, в окружении хищников? В условиях холода, голода и болезней? Были ли такие опасности здесь, в келье? Перебирая в уме различные варианты ответов, он говорил себе, что даже в тепле и при заботливом уходе Крошка Стюарт все-таки не мог не умереть. Неизвестно, сколько лет было этому маленькому затворнику, когда он в первый раз появился здесь. Вполне возможно, что по человеческим меркам сейчас он был девяностолетним стариком.

Чему я так удивляюсь? Давая ему обильную пищу, я всего лишь отсрочил. Если не сегодня…

То это случилось бы завтра.

До боли прикусив нижнюю губу, он положил это крохотное тельце обратно на пол. В случившемся он чувствовал свою вину. Каждый картезианец был призван закрывать глаза на весь мир. Только Бог имел значение. Вероятно, мышь была искушением, которого Дрю не выдержал. И теперь Бог наказывал его за эту мимолетную забаву.

Мимолетную, беспечную и легкомысленную.

Дрю пожал плечами. Нет. Он все делал так, как ему велела совесть. И был доволен тем, что заботился о своем младшем собрате.

Он не мигая смотрел на безжизненное тельце. В его голове появилось множество предосудительных мыслей. Как нужно было поступить со Стюартом? Во всяком случае, он не собирался отдавать его монастырскому служителю, даже если бы тот закопал его в куче мусора. Крошка Стюарт заслуживал лучшей участи. Он был достоин христианского погребения.

Но где? Сквозь пелену слез он посмотрел в окно рабочей комнаты. Да, он похоронит Стюарта там, в зарослях вечнозеленого кустарника. И будет вспоминать его во время долгой холодной зимы.

У него пересохло в горле. Он взял кружку с водой и поднес к губам. Взгляд упал на ломтики хлеба, лежавшие в миске.

И рука застыла в воздухе.

По спине пробежали мурашки.

Он уставился на кусок хлеба, брошенный Крошке Стюарту. Внимательно посмотрел на кружку с водой, которую держал в руке. Осторожно, стараясь не расплескать ни капли, поставил кружку на стол. И непроизвольно вытер пальцы о левый рукав рубища.

Нет, подумал он. Этого не может быть.

Но если и вправду так?

Он устыдился своих подозрений. Неужели на шестом году епитимьи он еще мог сохранить тот образ мыслей, который был привычен ему в прошлой жизни? Неужели все его труды пропали даром? Неужели те полузабытые инстинкты так глубоко укоренились в его сознании?

Но если просто предположить? Всего лишь на секунду, только для того, чтобы рассеять собственные тревоги. Какой разновидностью это могло быть? Была ли смерть результатом физического контакта?

Напряженно сощурив глаза, он посмотрел на свои руки. Нет, он притрагивался к Стюарту. И к хлебу. Не далее, как минуту назад. Но мышь умерла почти мгновенно. Стало быть, ему следовало бы благодарить Бога за свое спасение. Если бы яд убивал при физическом контакте, то, несмотря на превосходство в весе, сейчас бы он уже был мертвым.

Он выдохнул.

Значит, это должно было попасть в желудок.

(Перестань так думать. Перестань!)

И было очень сильным. Мгновенного действия.

Допустим, что это яд.

Конечно, лишь допустим. Ведь, в конце концов. Крошка Стюарт мог умереть естественной смертью.

(Но что бы ты подумал шесть лет назад?)

Он попробовал отогнать от себя свои страшные воспоминания. Нет. Господь снова испытывает меня. Он послал эту смерть, чтобы узнать, насколько я очистил свою душу. Человек, отрешенный от мира, никогда не стал бы так думать.

(Но тогда, в прошлом… Все это время ты так и думал.)

Он опять посмотрел на мышь, неподвижно лежавшую на полу. Затем, нахмурившись так, что начала болеть голова, перевел взгляд на окошко в двери.

Окошко было закрыто. Из-за него не доносилось ни звука.

(Нет. Это какая-то бессмыслица. Здесь? Сейчас? Кто? Зачем?)

Разумеется, он просто строил различные догадки. Но как же убедиться в том, что его хлеб не был отравлен?

Попробовать? Самый верный способ. Вот только — способ чего? Отправиться на тот свет?

Поискать какого-нибудь другого мышонка? Слишком долгое занятие.

Был еще один способ. Можно обследовать монастырь. Его одолевали сомнения. И он хотел избавиться от них.

Обстоятельства требовали от него какого-нибудь решения.