Братство Камня - Моррелл Дэвид. Страница 8

Он внимательно посмотрел на дверь. Шесть лет он открывал ее только в тех редких случаях, когда монастырские правила требовали его присутствия на ритуалах, установленных для всех монахов. Никто не смел не подчиняться многовековым порядкам картезианцев.

Он провел рукой по вспотевшему лбу. Привычка к дисциплине велела подождать до того времени, когда все братья соберутся на заутреню. Да. Такое решение немного успокоило его. Пожалуй, сейчас оно было самым благоразумным.

Сгустились сумерки, стало темно. Капли дождя стучали в окно. Погруженный в свои мрачные мысли, он не включал света.

Колокол молчал, хотя ему казалось, что уже должна была наступить пора заутрени. Он говорил себе, что смерть Крошки Стюарта слишком потрясла его и лишила выработанного годами ощущения времени. Просто для него оно тянулось медленнее, вот и все. В келье не было часов, поэтому он не мог быть уверенным, что заутреня действительно не состоялась.

Он сосчитал до ста. Подождал. Начал считать снова. И бросил.

Затем тяжело вздохнул и, нарушив основной закон своего шестилетнего затворничества, открыл дверь.

18

В коридоре горел свет. Но на глаза никто не попадался. Стояла абсолютная тишина.

В этом не было ничего необычного. Правда, когда звонил колокол, ему нередко случалось встречать монахов, покинувших свои кельи и спешивших в часовню. Но бывало и так, что, немного задержавшись или выйдя раньше других, он шел по коридору в одиночестве.

Вот и сейчас, подчиняясь привычке, он направился к часовне, которая находилась впереди, в пятидесяти шагах от кельи.

Его не переставали тревожить дурные предчувствия. Неожиданно для себя он принял новое решение и, резко повернув направо, спустился в трапезную. Как и следовало ожидать, в это позднее время она была пуста. Тем не менее, помня о данном ему хлебе, он внимательно присмотрелся к освещенному окошку в дальнем конце помещения. Там была кухня. Пройдя между столами, он толкнул незапертую дверь. Оглядел массивную газовую плиту, несколько вместительных холодильников, широкий стол и шкаф с посудой. И двух мертвецов, лежавших на полу.

Они не были отшельниками, но, как у всех картезианцев, их одежда состояла из белого балахона, наплечника и капюшона. У обоих балахоны на груди были залиты кровью, на капюшонах расплылись красные пятна.

Дрю удивился самому себе. Возможно, он подсознательно ожидал чего-нибудь подобного, а может быть, его прежняя натренированность оказалась утраченной не настолько, насколько хотелось бы. Во всяком случае, рассудок оставался совершенно спокойным.

Хотя в животе что-то перевернулось.

Он подумал, что выстрелы, скорее всего, были заглушены. Чтобы не поднять на ноги весь монастырь. И было, по крайней мере, двое нападавших. Оба монаха лежали почти в одинаковых позах. Это наводило на мысль, что их застигли врасплох. Никаких признаков паники или попытки спастись бегством. Значит, были убиты одновременно. Дрю кивнул. Да, по крайней мере, двое убийц.

Хладнокровных и опытных. Ранение в грудь не всегда бывает смертельным. Поэтому протокол требует контрольного выстрела — чтобы не оставалось сомнений. И чтобы прекратить мучения. Вот так — по одной пуле в каждый висок. Профессионально сработано, ничего не скажешь.

Подавленный увиденным, Дрю повернулся и покинул кухню. Теперь ему предстояло сделать то, что он задумал еще в келье. Это решение он оттягивал до тех пор, пока у него не стало другого выбора. Оно было нарушением всех картезианских правил. Таким же грубым и непростительным, как выход из своей кельи во время, не установленное ритуалом.

Он противился этой мысли. Но ее нужно было проверить.

Он пошел назад по коридору и вскоре достиг того поворота, за которым начинались кельи отшельников. Остановился у первой двери. Внимательно изучил ее ручку.

И открыл дверь. В рабочей комнате горел свет. Живший здесь монах, вероятно, включил его после захода солнца. Сейчас этот человек был распростерт на полу. Рядом лежал опрокинутый стул. Рука все еще сжимала надкушенный ломоть хлеба. Под балахоном растеклась лужа мочи.

Дрю стиснул зубы и закрыл дверь. Проглотив горькую слюну, подошел к следующей двери. На этот раз лампа в рабочей комнате не горела. Однако света, падавшего из коридора, было достаточно, чтобы разглядеть монаха, который лежал, навалившись грудью на стол и уронив голову на миску с хлебом.

Он открывал и закрывал каждую дверь, переходил к следующей и снова шел дальше. Свет иногда горел, иногда — нет. Тела лежали то на столе, то на стуле, изредка — на полу. Иногда кружка валялась рядом, и тогда расплескавшуюся воду нельзя было отличить от мочи.

Все они — девятнадцать монахов, искавших здесь уединения, — были отравлены хлебом. Или водой, подумал Дрю. Что было бы вполне логично. В таком деле никогда не лишне подстраховаться. А здесь работали профессионалы.

Его одолевало множество вопросов. Но главным из них был — зачем?

Теперь он понял, почему в сумерках не стал зажигать света. Тогда он убеждал себя, что только скорбь по Стюарту-младшему не позволяла ему встать с лавки и повернуть выключатель. Однако сейчас он уже знал, что от этого предостерегали его подсознательные инстинкты. Ведь тот, кто отравил хлеб, мог расположиться снаружи и наблюдать за монастырем. Лампа, зажженная тогда, когда должна была оставаться погашенной, озадачила бы убийц.

И еще. Почему они использовали яд? Почему не застрелили каждого монаха, как тех двоих, на кухне? Почему так долго ждали? Почему сразу не убедились в действии яда?

Зачем убивать всех подряд? И где находились налетчики?

Чем больше дверей он открывал, тем неминуемей возвращался к своему прежнему образу мыслей. Шесть лет назад, после побега от “Скальпеля”, у него не было бы сомнений в том, кто мог быть целью нападения. Но тогда он был очень осторожен. “Скальпель” не знал, что он вступил в монастырь. “Скальпель” считал его погибшим.

Но кто же еще мог охотиться за ним? Может быть, мишенью все-таки был не он, а какой-нибудь другой монах? Другой — с таким же прошлым? Нет, едва ли. И почему убивали каждого? Подобная тактика не отвечала здравому смыслу.

Тем не менее, он осознавал смысл такой тактики и, осознавая его, ощущал какой-то холодок в затылке. Нападавшие не могли знать, какую келью кто занимал. Отшельники были безымянны, на дверях не было никаких обозначений. Убийцы не могли проверить каждый блок — сложная и чересчур рискованная операция. Слишком много шансов на ошибку. Одно дело — расправиться с двумя людьми на кухне, находящейся в полуподвальном помещении и достаточно удаленной от других комнат. Такой риск был оправдан. Но монахи жили вместе, в одном крыле здания — это было совсем другое дело. Поочередно входя в каждую келью, группа уничтожения должна была быть готовой к тому, что какой-нибудь перепуганный отшельник успел бы закричать, чем переполошил бы других монахов. А среди них и того, подумал Дрю, за которым они, возможно, пришли.

Меня.

Он страдальчески наморщил лоб. Из-за моих грехов? Это из-за них все должны были умереть? О Господи, что я наделал, придя сюда!

Теперь он ясно понял, почему использовался яд, а не какое-либо иное средство. Таким образом весь монастырь уничтожался сразу (за исключением двоих, предварительно убитых на кухне). Не менее важно было и то, что смерть направлялась издалека. Без непосредственного контакта.

Потому что наемные убийцы уважали мастерство человека, которого пришли уничтожить. Потому что они не знали, насколько его таланты были утрачены за шесть лет пребывания в одиночестве. Они хотели принять дополнительные меры предосторожности.

Но все остальные должны были умереть.

Из его груди вырвался сдавленный стон.

Внезапно он осознал, что убийцы, где бы они ни скрывались, скоро должны были обнаружить себя. Когда они сочтут, что прошло достаточно времени, то начнут методично обследовать монастырь. Им требовалась гарантия того, что человек, за которым они пришли, был действительно убит.