Короля играет свита - Арсеньева Елена. Страница 27

Никто, никто на всем белом свете, кроме Прошки, не называл его браткою. Но ведь этот рыжий не может быть Прошкою! Тот был худенький парнишка на две головы ниже Алексея, а этот вон – в плечах косая сажень, морда щекастая, голос уверенный, взор смышленый. Впрочем, Прошка и в прежние времена отличался смекалкою. А вдруг?..

Вгляделся пристальнее в растерянные карие глаза нового знакомца. Чудес на свете не бывает. Или бывают все-таки?

– Родом я с Нижегородчины, деревня Васильки. Бывал, может? – решился сказать – и чуть не подавился, с такой силою схватил рыжий его за плечи, так рьяно начал вдруг трясти, выкрикивая:

– Лёха! Братка! Барин дорогой! Да неужели, неужели ты?!

– Прошка? – недоверчиво промямлил Алексей. – Ты как здесь? Откуда?

– Да я в Питере уже другой год живу, – бормотал Прошка, размазывая по круглым конопатым щекам слезинки. – Ох, пронял ты меня, ох, до сердца-печени пронял! Сам-то откуда?! Почему такой ледащий? Я ведь тебя за бродягу поначалу принял!

Алексей только хмыкнул, отщипывая от чудодейственного калача еще кусочек:

– Да я теперь таков и есть.

– Лёха! – Прошкино лицо словно бы враз осунулось. – Что случилось? Отчего ты такой? Что в Васильках? Неужто погорели? А может, старый барин имение, храни и помилуй, в карты спустил, как меня некогда? А? Говори, не молчи, не рви душу!

– Что тебе сказать? – Алексей медленно жевал. – Отец мой помер, Василькам теперь я хозяин, они стоят, как стояли. А в Питере я, брат Прошка, известен нынче как беглый тать и душегуб. Ищут меня, конечно, чтоб заковать в железы, однако вот что я тебе скажу: обвинение сие – ложное. А руки мои пусть и в крови, но не в той, в коей меня винят. Понял?

Прошка громко сглотнул и сдавленно выговорил:

– На дуэли небось? Ну так ведь между вами, господами, оно – дело обрядное. Вроде за это не сильно карают?

– И на дуэли одного прикончил, – с видом заправского протыкальщика чужих внутренностей отозвался Алексей, сам не понимая, отчего ему хочется показаться в Прошкиных глазах хуже, чем на самом деле. Хотя – куда уж хуже-то? – Только, братка дорогой, ищут меня за другого человека...

– Он кто?

– Дядюшка мой, Петр Александрович Талызин. Помнишь небось, тетка про кузена своего питерского всякие байки рассказывала? Так вот, значит...

Он ждал, что Прошка начнет выспрашивать, за что-де прикончил дядюшку, но рыжий молчал. Алексей посмотрел в неподвижные Прошкины глаза и ужаснулся: что наделал?! Зачем выболтал свою тайну? Что будет делать, если парень сейчас вдруг встанет, коленки отряхнет – да уберется восвояси, подальше от записного убийцы? Или, пуще того, гаркнет-свистнет полицейского... Братка он, может, и братка, да кому охота с законом связываться!

– Ты поел? – будничным тоном спросил Прошка. – Тогда вставай, чего тут сидеть. Пошли.

– Куда? – усмехнулся Алексей, поднимаясь с таким усилием, словно за это малое время умудрился врасти в землю.

– На кудыкину гору! – огрызнулся Прошка. – К бабке одной пойдем, на Васильевский. Может, потом что-нибудь еще придумаю, а пока – пока не вижу я лучше места, куда можно спрятать беглого татя, вора, душегуба... ну и кем ты еще теперь называешься, братка?

Ноябрь 1798 года

– Господа, вам известно, что мы высоко ставим нашу российскую православную веру. Мы говеем все четыре поста, содержимые нашей церковью, исповедуясь и приобщаясь. Однако это не мешает нам полагать, что именно латинская, католическая церковь является самым твердым оплотом против таких злоупотреблений ума, какие привели к свержению правящей династии во Франции и распространению вольнодумства в Европе. Мы настаиваем, чтобы католикам были даны в России большие преимущества. Требую умножить число латинских епархий, папскому нунцию предоставлено новое помещение в Петербурге, уступить ордену траппистов несколько новых монастырей. Для капитула Мальтийского ордена отдать дом на Садовой, бывший графа Воронцова, а для погребения рыцарей отвести кладбище при Каменноостровской церкви. Кавалер ордена должен прямо приниматься в русскую службу с чином офицерским или прапорщика, даже если до этого он не имел никакого чина. Безусловно, всякий рыцарь Мальтийского ордена должен знать, что он найдет убежище в России в любой тяжкий час своей жизни. Кроме того, мы приняли твердое решение согласиться принять на себя звание великого магистра этого ордена. Это означает, что мальтийский крест стал вровень с двуглавым орлом Российской империи в гербе его, а к нашему императорскому титулу повелеваю прибавлять слова: «и великий магистр ордена Святого Иоанна Иерусалимского». Да будет так!

...Утром 29 ноября 1798 года на всем протяжении от «замка мальтийских рыцарей» – бывшего дома Воронцова, выстроенного некогда Растрелли в стиле барокко, – в две шеренги стояли гвардейские полки. Вдоль шеренги следовала вереница придворных карет в сопровождении взвода кавалергардов.

Процессия направлялась к Зимнему дворцу, куда уже собрались все самые знатные вельможи, придворные, высшие военные и гражданские чины и духовные лица.

Мальтийские кавалеры в своих черных мантиях, но по случаю особо торжественного дня в шляпах со страусовыми перьями, взошли в тронный зал, где их ожидали на троне император Павел и императрица Мария. На ступенях трона, почтительно взирая на государя и государыню, стояли члены Сената и Синода. Кавалерами Мальтийского ордена в эту пору уже были пожалованы все придворные священники. Один только митрополит петербургский Гавриил не принял ордена, говоря, что русскому архиерею неприлично исполнять католические обряды. Но это был глас вопиющего в пустыне, а Гавриила нынче в Зимнем не было.

Впереди рыцарей шел Юлий Литта. Это был звездный час великого приора! Недавно распоряжением императора ордену были возвращены все доходы острожского приорства, некогда взятые в казну России. Они простирались до 120 000 польских злотых в год. Павел увеличил их до 300 000 злотых, «свободных от всяких вычет и обыкновенных и чрезвычайных сборов». Особенной конвенцией, заключенной с одной стороны Безбородко и Куракиным от имени Павла, а с другой – Юлием Литта от лица ордена, Павел утвердил за себя и своих преемников существование Мальтийского ордена в России на вечные времена.

Влияние великого приора к этому времени достигло небывалых высот. Он получил титул русского графа и звание штатгальтера (заместителя) великого магистра – с годовым содержанием в десять тысяч рублей. Далее, по личному ходатайству Павла мальтийский рыцарь Литта, дававший обет безбрачия, был удостоен разрешения папы римского на заключение брака с Екатериной Скавронской, племянницей самого Потемкина. При этом Литта не должен был выйти из ордена и сохранил все свои звания и регалии. Огромное приданое этой дамы делало ее желанной добычей для иоаннитов. Юлий Помпеевич позаботился и о своем брате. Папский нунций Лаврентий получил при новом великом магистре должность, стоившую десять тысяч рублей в год. Французские рыцари, друзья Литты, также обрели прибыльные посты: де ла Хусайе стал начальником канцелярии ордена, а де Витри – директором пенсионной платы госпитальеров. Чуть ли не впервые после Бирона чужеземец вознесся при русском дворе на такие высоты и был так обласкан царствующей персоной! Однако Анна Иоанновна любила Бирона плотской любовью. На Литту же изливалась та самозабвенная романтическая любовь, которую питал Павел к Мальтийскому ордену вообще. Всякий влюбленный мечтает жениться на предмете своих чувств. 29 ноября в Зимнем дворце совершалось своеобразное бракосочетание русского императора с католической религией.

За великим приором один из рыцарей нес на пурпурной бархатной подушке золотой венец, а другой – меч с золотой рукоятью.

Приблизившись к трону и отвесив нижайший поклон императору и императрице, Литта вновь изложил все, что присутствующие уже не раз слышали: факты о бедственном положении мальтийских рыцарей, скитающихся по всему свету, лишенных своих наследственных владений, для которых забрезжил наконец свет во тьме после того, как император Павел дал согласие возложить на себя священное бремя – звание великого магистра ордена Святого Иоанна Иерусалимского.