Короля играет свита - Арсеньева Елена. Страница 37

Юная, пятнадцатилетняя жена военного министра Дарья, в девичестве фон Бенкендорф, впервые видела своего сдержанного мужа таким. Казалось, ничто не может поколебать человека, взращенного самой Шарлоттой Карловной Ливен, фрейлиной Екатерины, назначенною ею воспитательницей к сыновьям и дочерям цесаревича Павла. Однако Христофор Александрович глотал слезы, словно ребенок, и бормотал, сжимая тонкую руку жены:

– Дашенька, знаешь, что было написано во втором рескрипте? «Индия, куда вы назначаетесь, управляется одним главным владельцем и многими малыми. Англичане имеют у них свои заведения торговые, приобретенные или деньгами, или оружием, то и цель – все сие разорить и угнетенных владельцев освободить и ласкою привесть России в ту же зависимость, в какой они у англичан, и торг обратить к нам». Ласкою, понимаешь? А коли не захотят? Тогда как? Вступать в сражения, надо полагать? Не имея подвоза продовольствия и боевых припасов, во враждебной стране, будучи изнуренными долгим и трудным походом... У нас ведь нет толковых карт. Мы даже не ведаем местности, по которой предстоит пройти войску!

Его молоденькая жена, до смерти испуганная, наивно пыталась возражать:

– А ну как местность там благоприятная? Ну как взятое с собой вооружение удастся сохранить без применения?

– Как же, удастся! – всхлипнул несчастный военный министр. – Ведь в последнем рескрипте нашим казакам заодно предписывалось: «Мимоходом утвердите за нами Бухарию, чтобы китайцам не досталась. В Хиве вы освободите столько-то тысяч наших пленных подданных. Если бы нужна была пехота, то лучше вы бы одни собою все сделали». Ты слышала?! «Мимоходом утвердите Бухарию!» – залился Ливен горячечным, истерическим смехом, но осекся, увидав некую темную фигуру, которая вдруг возникла в углу спальни и, сдержанно наклонив голову, проследовала за дверь. – Кто здесь? Кто здесь был?

– Христос с тобою, милый! – крестила его жена. – Это ведь Петр Александрович, друг твой, Талызин!

– Талызин? – Глаза Ливена сделались безумны. – Когда он пришел? Он что, все слышал, что я говорил?

– Да уж наверное, он тут не меньше часу пробыл, – вконец перепугалась Дарья Христофоровна. – Чего ты боишься, он ведь друг твой!

– Я погиб, – заплетающимся языком пробормотал военный министр. – Я погиб. Теперь с часу на час нужно ждать ареста. Он донесет...

Состояние Ливена резко ухудшилось. Сказываясь тяжело больным, он более не появлялся в службе. Однако и предсказанных им репрессий не последовало. Дарья Христофоровна торжествовала: генерал Талызин оказался благородным человеком! Но дело состояло вовсе не в его благородстве. Просто-напросто Талызин вел в то время куда более серьезную игру. Он уже вступил в число заговорщиков, замышлявших свержение императора Павла, и портить среди них репутацию мелким доносительством, выслуживаясь перед государем по пустякам, ему было ни к чему.

Судьба войска Донского его мало волновала. Всем было известно, что Павел ненавидел казаков с их «республиканством», с их системой управления, и давно мечтал о некоем стечении обстоятельств, которое избавило бы его от этой полудикой, в его понимании, вольницы. По сути дела, Индийский поход был направлен на истребление всего казачьего племени: ведь выступить велено было целыми семьями! Даже если бы им удалось завоевать «Индийское царство», назад, на Дон, уж точно никто не вернулся бы... Этого и добивался император.

Генерал Орлов немедленно приступил к исполнению высочайшего повеления «со всевозможной поспешностью», так как Павел его торопил. В поход сразу вышли 22 507 человек при двенадцати единорогах [46] и двенадцати пушках (41 полк, две роты конной кавалерии, 500 человек калмыков и команда по укомплектованию). В поход двинулись 41 424 лошади.

Все полки разделены были на четыре эшелона, из которых первым, в составе трех полков, командовал генерал-майор Платов, освобожденный для предстоящего похода в Индию императором Павлом из Петропавловской крепости.

1 марта выступили остальные силы войска Донского.

Казаки при движении по степям испытывали страшные лишения. Морозы, метели и крайне дурное состояние дорог затрудняли движение и нарушали правильность следования эшелонов; артиллерия едва двигалась. А по причине раннего вскрытия рек приходилось изменять маршрут, из-за чего казаки по нескольку дней не получали продовольствия и фуража. Некоторые командиры принуждены были из-за бескормицы бросать лошадей.

В марте стала вскрываться Волга, лед не выдерживал тяжести людей и подвод, особенно орудий. Часть полка Денисова провалилась и едва была спасена при помощи трехсот человек крестьян. Тем не менее, несмотря на страшные препятствия, полкам удалось благополучно совершить переправу через Волгу 18 марта. Генерал Орлов донес в Петербург о переправе всех эшелонов и о дальнейшем их следовании вверх по реке Иргиз. Но вместе с тем он сообщал: «Из числа войска, в походе следующего, одни, имея деньги, издерживали они на продовольствие; другие, заимствуя друг у друга, задолжались; прочие, не имея денег и не могши занять, уделяли продовольствие от ездовых, чем одних привели в усталь, а других и вовсе лишились упалыми и брошенными. Таковых число немалое!»

Кажется, с тех пор пошла пословица: «Гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить!»

Донцы в полной мере вкусили плоды экспедиции, задуманной сразу, спешно, без предварительных сношений с азиатскими владетелями, без собрания необходимых сведениях о землях, через которые должны были следовать казаки, без заготовления продовольствия, обозов, лазаретов, даже без маршрутов. Если отрядам пришлось преодолевать такие неимоверные трудности при движении по собственной земле, легко себе представить плачевную участь, ожидавшую несчастных донцов при дальнейшем движении, особенно за Оренбургом!

Так что горячка военного министра была вполне объяснима... Он был беззаветно предан императору и своему долгу, однако первое, что сделал Ливен, узнав об «апоплексическом ударе», это немедленно сообщил новому государю все сведения об экспедиции. Тотчас же был написан, подписан и отправлен приказ о немедленном возвращении казаков.

Кстати сказать, император Александр воскликнул с понятным возмущением:

– Что же вы молчали, граф? Почему отсиживались дома, когда гибли наши казаки?

– Я был болен, – тоскуя от собственной трусости, проронил Ливен, отводя глаза. – Жена может подтвердить.

– Жена? – саркастически воскликнул государь. – Жена!

– Генерал Талызин был у меня, он видел...

Неизвестно, спросил ли государь у генерала Талызина подтверждения, однако отношение его к Ливену вскоре смягчилось. А Талызин в эти дни держался так странно, словно бы угрюмо... чудилось, успешное свершение переворота его вовсе и не радовало. Почему? Впрочем, все заговорщики чувствовали себя более чем неуверенно в своей дальнейшей судьбе, так что на настроения молодого генерала мало кто обращал внимание.

Между прочим, при всей очевидной нелепости и безвредности для британского могущества «секретной» экспедиции в Индию, одно известие о ней произвело в Англии весьма сильное впечатление и усилило до последней степени среди английских государственных деятелей ненависть к России вообще и к императору Павлу – в особенности.

А его это очень мало волновало. Он был вполне счастлив в ту пору... Больше всего императора сейчас занимали две новые игрушки: затянувшееся переселение в Михайловский дворец и прием принца Евгения Вюртембергского.

Май 1801 года

Вот так всегда и бывает в жизни: стоит начать чего-то ждать, некие ехидные небесные силы, приводящие в действие сцепление событий, тотчас начинают ожидаемое отсрочивать. Бог весть почему, отец Флориан не появлялся у своей адептки [47] целую неделю. Алексей уже решил было, что дело не выгорит, как вдруг однажды в обеденное время Прошка ворвался в его каморку с уже знакомым обалделым выражением.