Кукла госпожи Барк - Мугуев Хаджи-Мурат Магометович. Страница 34

Итак, слова Али подтвердились.

Сеоев, довольный своим открытием, медленно шел по улице Шапура, рисуя себе изумление, которое охватит полковника, когда вечером он доложит ему об открытиях сегодняшнего дня. Когда он выходил из хиабана Истамбули (проспект Стамбула), ему навстречу показался маленького роста полковник в неведомой форме, шедший рядом с мистрис Барк. Встреча эта была так неожиданна, что великан-сержант заметил их тогда, когда они подошли к нему вплотную, и не мог уже спрятаться от них. По-видимому, и мистрис Барк также не ожидала этой встречи. Она быстро и пристально глянула на сержанта и сейчас же отвернулась, сказав что-то по-английски своему спутнику. Полковник равнодушным, безразличным взглядом обвел Сеоева и, ответив на его воинское приветствие, прошел мимо. В полковнике сержант узнал того самого маленького человечка в штатском костюме, которого три года назад встретил в Мохаммере вот с этой самой женщиной. Веселое, довольное настроение сержанта исчезло. Эта дама, конечно, тоже не забыла его. Это было ясно и по ее быстрому, настороженному взгляду и по фразе, которую она сказала полковнику.

Сержант оглянулся, но военного и его дамы уже не было. Сеоев медленно пошел вдоль площади, стремясь выйти сокращенными путями к дому. На повороте навстречу ему ехал большой, открытый автомобиль. К своему удивлению, сержант увидел в нем своего знакомого, ажана Алекпера. Полицейский весело закивал ему, махнул рукой и что-то неразборчиво крикнул. Не успел Сеоев ответить, как автомобиль остановился и Алекпер, возбужденный и веселый, выскочил из него.

– Ты что, наследство получил, Алекпер, что раскатываешь в машинах? – спросил сержант, пожимая руку подбежавшему ажану.

– Хуже… женюсь! – засмеялся Алекпер. – Сегодня вечером помолвка… На два дня отпуск получил… Слушай, ага, ты мне друг? – спросил он сержанта.

– Друг! – ответил Сеоев.

– Так посети вечером мой убогий дом… Я очень прошу тебя, не откажи… Окажи честь, будешь самым почетным гостем.

– Не могу, приятель… Сам знаешь, у меня начальство, надо получить увольнение.

– Ну, и получи, попроси твоих начальников. Скажи, самый лучший друг женится… хочешь, поедем вместе… вот на этом самом автомобиле?..

– Откуда он у тебя? Ты что, разбогател, что ли?

– Не-ет!.. Богатым потом буду, когда мой будущий тесть помрет, у него две чайханы да еще зеленная лавка возле караван-сарая, – засмеялся веселый ажан, – а эту машину мне на пять часов одолжил бесплатно фокусник, китайский гадальщик, возле дома которого находится мой пост.

– Го Жу-цин? – воскликнул Сеоев.

– Ага! – самодовольно подтвердил Алекпер. – Хороший господин, много зарабатывает денег и совсем простой, не гордый. Никогда не пройдет мимо поста, чтобы не сделать какой-нибудь подарок или просто дать денег. Он и сегодня обещал прийти ко мне вечером на свадьбу. Хороший человек, – продолжал хвалить ажан.

Сеоев встрепенулся. Теперь уже имело смысл побывать на свадьбе полицейского, потолкаться среди гостей, познакомиться с прохвостом-кудесником, и, кто знает, может быть, даже войти в доверие к нему. Вряд ли полковник, узнав о такой ситуации, не разрешит ему отлучиться на свадьбу.

– Ну, решай же, друг!.. Ты мне сделаешь во-о какое одолжение, если посетишь мой бедный убогий дом. – С персидской пышностью Алекпер умолял сержанта «осчастливить его заброшенную, убогую хане своей высокостепенной персоной».

Будь сержант несколько опытнее в подобных делах, ему, несомненно, бросилась бы в глаза странная настойчивость, с которой Алекпер приглашал его, а также подозрительная случайность их встречи.

– Хорошо. Я буду у тебя на свадьбе, – сказал он и, записав адрес жениха, направился домой.

Полковника все еще не было, а генерал, работавший у себя на другой половине дома, не появлялся, и сержант, потолкавшись в канцелярии, чувствуя, что он мешает работающим, вышел в сад. Сев на скамью, он задумался, опустил голову и незаметно для себя заснул. Когда же проснулся, было уже около пяти часов. Узнав, что полковник давно вернулся из города, Сеоев пошел к нему, но дежурный сказал, что полковник пошел обедать к генералу. Сеоев нерешительно постоял возле дежурного и, написав несколько строк, отдал ему записку.

Уже вечером дежурный передал мне записку сержанта.

«В гостях у известного Вам человека», – прочитал я. «У кого же это, «у известного»?»

И только на следующий день, уже после того, как генерал сообщил об избиении фокусника, я понял смысл таинственно и неуклюже написанной бумажки сержанта.

Ажан Алекпер жил недалеко от Топ-хане (Пушечной площади), и сержант, пройдя хиабан Пехлеви, вышел к дому, возле которого стояла толпа. Мимо Сеоева и любопытных, заглядывающих во двор, откуда слышались звуки зурны, двигалась процессия. Десятка два мужчин и женщин несли, держа над головами, ткани, узлы, зеркала, стеклянные лампы, сундуки, окованные медью. Впереди степенно идущих людей с несвойственной ее годам резвостью семенила старуха, озабоченно и громко пересчитывавшая вещи.

Это была сваха, исполнявшая одновременно и роль посаженной матери, а люди, несшие вещи, по старинному обычаю демонстрировали зевакам и прохожим приданое невесты.

– Зеркало инглизи, в такое сам шах только по пятницам глядится, – забегая вперед, кричала старуха. – А такого материала нет даже у жены самого сепех-салара! [14] – расхваливала она имущество невесты.

– Ну, конечно, такую рвань она не носит, – подтвердил под смех толпы кто-то из окружающих, – у нее получше…

– И ничего ты не знаешь, собачий сын! – не глядя ни на кого, скороговоркой закричала старуха и опять забормотала привычным голосом: – Все смотрите, все и убедитесь, что дочка почтенного Азиз-Кербалая приходит в уважаемый дом Алекпер-аги не как-нибудь, а одетая, словно куколка, с богатым приданым…

Процессия приостановилась.

Сеоев, хорошо знавший обычаи иранцев, протиснулся сквозь толпу, стоявшую на тротуаре, и вошел во двор, в глубине которого горели фонари-лампионы, мелькали фигуры. Оттуда тянуло приятным запахом жарившегося люля-кябаба и плова.

– Ас-салам-алейкюм, хош амедид [15], – подбегая к сержанту, проговорил, по-видимому, дожидавшийся его у входа молодой иранец лет двадцати и, отрекомендовавшись братом жениха, учтиво кланяясь, повел его на мужскую половину, где собирались наиболее уважаемые гости.

Свадьба, вернее посещение муллы и весь обрядово-религиозный ритуал совершался днем, а сейчас начинался свадебный пир. Восемь человек музыкантов, кто с бозорг-кеме (большая сопилка), кто с бубном, а кто с саазом и дудуки, составлявшие оркестр, заиграли нечто невообразимое, и брат жениха, улыбаясь сержанту, вежливо сказал:

– Это для вас… Играют русскую песню. – Но как Сеоев ни напрягал память, дикие, визгливые ноты и резкие удары бубна не напомнили ему ни одной знакомой песни.

Алекпер сидел на ковре, опираясь рукою о мутаку. Возле счастливого жениха полулежал одетый в штатский костюм его раис-назмие, судя по затуманенным, полусонным глазам, успевший изрядно хлебнуть ширазского вина или хамаданского коньяку. Слева от него находился молодой иранец со значком на груди. Еще трое сильно подвыпивших гостей сидели возле жениха, о чем-то шумно и вразброд споря. Го Жу-цина не было, и Сеоев уже пожалел, что согласился прийти на это мало для него привлекательное торжество.

– А-а, хош амедид, раффик! Хош гялды, елдаш! [16] – закричал, завидя сержанта, Алекпер и, приподнявшись с места, пошатываясь, двинулся навстречу Сеоеву. Алекпер был уже изрядно пьян и, обнимая сержанта, тыкался великану то в грудь, то в плечо. Бормоча приветствия, он стал усаживать его возле себя. Гости подвинулись, и Сеоев уселся на ковер рядом с полицейским начальником, который сразу же стал потчевать его коньяком.