Человек семьи - Мур Робин. Страница 67

– Послушай, – говорил ей Пат, – что касается меня, то я никого не бью и не мучаю. Но если я попадаю в стычку и знаю, что противник вооружен, то вопрос в том, останется жив он или я, – вот и все, детка.

К середине декабря стали приходить рождественские открытки. Пат был удивлен тем, как много появилось v него знакомых. Пришли открытки почти от всех членов Итало-американской лиги, от знакомых с Малбери, от друзей по университету, школе и колледжу, а также от некоторых членов Семьи.

В прошлые годы рассылкой открыток занималась Конни, но сейчас, потеряв чувство времени с заслюнявленным ребенком в постели, она не могла думать о рождественских херувимах и Санта Клаусе. В этом году Пат Рождество не встречал.

Новый год Пат проводил в одиночестве, попивая виски и глядя на Гая Ломбарде по телевизору. У него было множество приглашений, но он знал, что если уйдет в эту ночь, Конни будет возмущена. Немного выпив, Пат решил зайти к ней. Открыв бутылку Асти Спуманте, он поставил ее на поднос вместе с двумя охлажденными стаканами и без пятнадцати двенадцать вошел в ее комнату.

– Счастливого Нового года, дорогая, – сказал Пат.

Конни тупо посмотрела на него, и он понял, что она уже приняла успокоительное. Осторожно поставив поднос у кровати и налив вина, Пат дал ей стакан. Она подняла его, тупо на него глядя, стакан наклонился, и немного пенистого вина пролилось на ее бледную грудь. Пат промокнул ее салфеткой, как ребенка, и ощутил возбуждение при виде этой все еще крепкой груди и безукоризненной кожи. Подняв стакан, он чокнулся в ней и еще раз сказал:

– Счастливого Нового года.

Конни пила вино, ничего не говоря, но глядя на него поверх стакана.

– Послушай, – сказал Пат, – это был тяжелый год, но были же и хорошие события. Я получил повышение, и скоро у меня будет степень юриста. У нас здесь прекрасный дом...

Пока он говорил, Кон ни допила вино, поставила стакан на ночной столик и скользнула под одеяло, натянув его до подбородка. Пат, осекшись, допил вино и сказал:

– Что же, спокойной ночи и счастливого Нового года.

– Ты бы выключил верхний свет, когда будешь уходить, – попросила Конни, и Пат так и сделал.

Когда он выходил из темной комнаты, Конни горько сказала ему вслед:

– Маленький Себастьян тоже говорит: "Счастливого Нового года".

Из своего кабинета Пат позвонил Элли Фогель и, к его удивлению, она оказалась дома и была одна. Схватив бутылку шампанского, он сел в свой "линкольн" и поехал в Вилледж. Элли ждала его, лежа голой в кровати.

Встав, Элли достала из холодильника красную икру, крекеры и плавленый сыр и поставила пластинку с музыкой Вивальди. Пат ни о чем не думал, а просто наслаждался моментом – не самый худший способ встречи Нового Года.

К своему дому Пат подкатил около десяти часов утра, чувствуя себя очищенным, отдохнувшим и совершенно измотанным – Элли мало чем отличалась от своих растений-хищников. Он сделал остановку на Бродвее у открытого маркета, чтобы купить апельсинов и свежего итальянского хлеба с семенами сезама. Придя домой, он сложил все это на кухне. Собираясь идти наверх, Пат услышал какие-то звуки из своего кабинета и заглянул в него. Конни стояла там в своем шерстяном купальном халате с распущенными по плечам волосами. Она смотрела через окно в сад.

– Что ты делаешь, детка? – спросил он. – Ты чувствуешь себя лучше?

Она обернулась:

– Я подумала, что могла бы прибрать в кабинете. Здесь такой беспорядок.

Но Пат заметил, что она не взяла с собой ни швабры, ни пылесоса.

"Ладно, – подумал Пат, – по крайней мере, она начинает проявлять хоть какой-то интерес. Может быть, это хороший знак".

Глава 17

Осенью 1954 года принесли письмо, написанное крупным, округлым почерком Китти Муллали. Оно пришло из Пасадены и было адресовано им обоим. Пат открыл и прочитал его перед тем, как нести наверх. Китти писала, что в последнее время много работает в театре и у нее было несколько ролей без слов в кино, но ей надоело побережье и она возвращается на восток, чтобы попробовать себя в одном второстепенном театре, который стал испытательным полигоном для актеров. Конни, прочитав утром письмо, обрадовалась этим новостям. В этот день она была более уравновешенной и веселой – такой ее Пат давно уже не видел.

– Хотелось бы знать, когда она сюда приедет, – сказала Конни. – Я думаю, она перед отъездом нам позвонит. Мы не будем писать ей туда. К тому времени, когда дойдет наше письмо, она уже уедет.

Впервые за многие месяцы Констанца говорила и думала ясно. Возбужденно повернувшись к Пату, она воскликнула:

– Интересно, будет ли она снова встречаться с Реганом, ведь он сейчас в Нью-Йорке. Ты его не видел?

– Нет. Мы с ним не контактировали.

После той ночи много лет назад Пат с Реганом больше не встречались, но Дойл прислал рождественскую открытку, вероятно, только ради Конни.

Вернувшись, Китти опять поселилась в своей квартире, которую сдавала во время отсутствия в Нью-Йорке, и через месяц получила роль дублера в "Трехгрошовой опере" в Театре Делю на Кристофер-стрит.

Несколько раз Китти приходила к ним на ленч, но почему-то тогда, когда Пат был на дежурстве. "Не делает ли она это намеренно?" – думал он. Он звонил ей несколько раз, но ни разу не дозванивался и оставлял ей сообщения на автоответчике. Она иногда звонила им домой, и так получалось, что всегда ей отвечала Конни.

Наконец однажды ранним утром Пат дозвонился до Китти, ее голос был еще хриплым со сна.

– Китти, это я, Пат, – сказал он.

– Я слышу, – сонно проговорила она. – Как дела?

– Представляю, чего ты наслушалась. Странно, но ты столько раз была у нас, а я тебя еще не видел.

– Да, ну и что, – сказала она, помолчав.

– Послушай, я хочу тебя увидеть. Мне надо с тобой поговорить.

– Пат, ничего хорошего из этого не выйдет. Не стоит начинать все сначала. Думаю, на этот раз это может действительно доконать Конни.

– А кто говорит о том, чтобы начинать снова? Я просто хочу увидеться с тобой.

– Я тебя знаю, – сказала Китти потеплевшим голосом. – Ты не тот человек, который может просто "увидеться со мной".

– Слушай, сейчас утро, и ты, наверное, скоро пойдешь на работу. Как насчет того, чтобы я принес тебе пару пирожных? Готов спорить, что в Пасадене таких пет. Мы можем вместе позавтракать.

– Я не понимаю, какой в этом смысл.

– Просто поговорим о старых временах, о том, чем ты занимаешься. Я знаю, чего ты боишься. Не будет никаких приставаний.

– Ты уверен?

– Разве я стану тебе врать?

Китти рассмеялась:

– Глупейший вопрос. Ладно. Приезжай, но не забывайся. Никаких глупостей.

Он примчался к ней через полчаса. Паркуя машину, Пат разместил свой значок детектива на лобовом стекле. Поднимаясь по лестнице, он прыгал через две ступеньки.

На Китти были джинсы и свободная мужская рубашка. Волосы были завязаны сзади, лицо чисто вымыто, без косметики, синяя оксфордская рубашка оттопыривалась на кончиках грудей, как драпировки на римских античных статуях, и Пат представил дымящееся пространство между рубашкой и ее телом. В комнате стоял аромат свежего кофе, и сервированный столик стоял у окна, выходившего на Одиннадцатую улицу.

Дружески отпихнув Пата, Китти целомудренно его поцеловала, но он отметил про себя, что она ненадолго на нем повисла.

– Пат, как чудесно тебя видеть. Проходи, садись. Надеюсь, ты не против консервированного сока.

– Против, но от тебя приму, – улыбнулся Пат.

Пат чувствовал великую радость и близость, которые всегда его окружали, когда Китти была поблизости, – такого не бывало ни с Элли, ни с другими и уж, конечно, ни с Конни. Они болтали, как пара подростков, пока Китти возилась с завтраком.

– Это все, что я смогла изобразить за такое короткое время.

– Восхитительно, – сказал он.