Край обетованный - Мураками Харуки. Страница 34
Моя натура решительно восставала против «инициации Христа». После нее я был в полной растерянности – что теперь делать: оставаться или бежать отсюда? То, что произошло, потрясло меня до слез. «Что же они делают?!» Эта инициация вызывала большие сомнения не только у меня, но и кое у кого из руководителей «Аум», даже у «просвещенных», которые ловили каждое слово Асахары. Казалось, секта начала разваливаться.
Приход в «Аум» был для меня своего рода авантюрой. Система, созданная для того, чтобы открыть тебе совершенно неведомый мир, заслуживает прощения – ведь в чужой монастырь со своим уставом не ходят. И я принял эту систему, хотя это не значит, что меня полностью устраивало ее мировоззрение и подход к жизни. С одной стороны, мне хотелось приспособиться к особому, «аумовскому», образу жизни, лучше узнать его, в то время как другая половина моего «я» пятилась, трезво глядя на происходящее вокруг.
Меня часто спрашивают: «Почему же тебе не промыли мозги в секте?» Да я и сам толком не знаю. Может быть, «Аум» была для меня одним из этапов религиозных исканий. Хотя я могу говорить об этом так свободно, потому что был в послушниках всего год. Еще не известно, что было бы, уйди я в секту года на три раньше. А так, только один год. Какие-то свои мысли в голове еще оставались.
Прошел месяц, как я перешел в послушники, и наступило разочарование. Из-за «инициации Христа». Я стал всерьез подумывать о том, что пора сматываться. Но как бы это выглядело? Приходит человек и бодренько заявляет: «Отрекаюсь от мира, примите в послушники». А через месяц: «Ошибочка вышла. Я передумал». Так ведь не скажешь. Стыда не оберешься. Должна же быть какая-то гордость. Хотя вера и гордыня изначально не совместимы…
Так или иначе, после «инициации Христа» у меня появились большие сомнения в отношении «Аум»; на работу больше смотреть не хотелось. Душа отказывалась принимать Ваджраяну, допускающую убийство во имя освобождения. Поговорить на эту тему, посоветоваться было не с кем, а Учитель сидел слишком высоко, чтобы можно было надеяться на общение с ним. Когда я решался высказать кому-нибудь свои сомнения насчет «Аум», ответ всегда был один: «Мы с братством одно целое. И другого пути нет». Я понял, что пока не выйду на кого-нибудь из высокого руководства, толку не будет.
Тем временем Ниими, Эрико Иида и мастер Наропа устроили мне еще одно испытание. Стали давить на меня: «Почему ты не живешь жизнью братства? Чем тебя не устраивают наши практики? Почему ты отлыниваешь? Ты не веришь в Гуру!» Надо пользоваться шансом, подумал я и решил выложить им все начистоту: подождите, есть у меня кое-какие сомнения, поэтому все силы на дела братства бросить не могу. Так прямо и сказал что думал. Эрико Иида в ответ: «Пойми, мы все в таком положении. Но для нас есть только одна дорога – следом за Гуру».
«Как вы можете следовать за Гуру, если ничего о нем не знаете? – спросил я у нее. – Я тоже верю в Гуру, но не знаю, что он за человек. Как я могу слепо идти за ним?» Но как я ни добивался, ответ был все тот же: «Нам ничего не остается, как верить ему и следовать за ним».
После этого я совсем пал духом. Если уж Эрико Иида – «просвещенная», пользовавшаяся уважением всех, постигшая Махамудру 100, – так говорит… Какой толк задавать ей вопросы. Я попробовал обратиться к Хидэо Мураи, своему прямому начальнику в Министерстве науки и техники, – вообще никакого ответа не получил. Он лишь промолчал. Оставалось только идти прямо к Учителю. От этой идеи я отказался и решил без лишних слов заняться духовными практиками.
Единственным духовно близким мне человеком в секте был Ёсихиро Иноуэ. Я собирался задать свои вопросы ему, однако Ананда 101 получил какое-то секретное задание, и связаться с ним не удалось. Так, в неопределенности, прошло несколько месяцев.
Я провел в секте уже около года, когда Хидэо Мураи приказал мне заняться сбором данных о сейсмической обстановке. Но я знал, что сосредоточиться на работе не удастся. Понять, куда идет секта, было невозможно. Мешали беспорядок и неразбериха, абсолютная неясность с тем, что будет дальше. Поэтому я, недолго думая, подошел к Мураи: «Мне кажется, у нашего братства есть какие-то тайные, темные стороны. Как вы думаете?» В то время я занимался астрологическими изысканиями, что дало мне возможность приблизиться к Учителю и ежедневно наблюдать, чем занимаются «вожди», находившиеся для обычных членов секты вне досягаемости. Все их действия обставлялись с такой претензией, отгораживались от людей толстым занавесом. Мураи производил впечатление человека, который держит в руках ключи от той самой сумеречной зоны. Это-то и побудило меня обратиться к нему. Задать ему такой вопрос в лицо духу не хватило, так что я позвонил по телефону. Помолчав, он сказал: «Ты не оправдал моих надежд». Я понял, что моя жизнь в секте кончилась. Иначе говоря, меня перестали считать «рабочей лошадкой».
Я не рассматриваю преступления, совершенные «Аум», просто как вспышку насилия. За ними стояла некая четкая задача религиозного характера. Не скажу, что все было заорганизовано до последней мелочи, стихийный порыв тоже присутствовал, но все же этими действиями наверняка управляла вера. Вот что меня больше всего интересует. И объяснить это в полном объеме, скорее всего, могли бы лишь Асахара и Хидэо Мураи. Другие члены «Аум» были простыми пешками, но только не эти двое. Они отдавали приказы сознательно, прекрасно понимая чего хотят. Мотивы, которые двигали этими людьми, и есть то, с чем я боролся, чему в одиночку противостоял в секте.
Большинство из тех, кого арестовали за участие в зариновой атаке, были абсолютно преданы Учителю. Что бы ни говорили о секте, они закрывали на это глаза, отбрасывали любые подозрения и делали все, что им говорили. Тору Тоёда 102 от них отличался – имел свое мнение. Как-то я поделился с ним сомнениями, он задумался и потом сказал: «Послушай, Такахаси, Армагеддон уже наступил. Чего уж теперь говорить». Тоёда мог давать такие ответы, опираясь на свою систему мышления. Не то что многие другие, которые, не задумываясь, были готовы тупо следовать за Учителем. С такими говорить не о чем. Разный народ собрался в секте.
Я хорошо знал Тоёду – мы пришли в «Аум» примерно в одно время. После того как он стал послушником, его довольно быстро выдвинули в руководящую группу. «Я сам толком не понимаю, что происходит в братстве, – говорил он. – Но раз уж произвели в начальство, буду выполнять эту роль». Помню, услышав его слова, я подумал, что ему тоже приходится туго. Еще хуже, чем мне. Этот разговор состоялся незадолго до зариновой атаки. Одно время я был у него шофером.
Почти все, кто входил в руководство, долго пробивались наверх, а Тоёда как по лестнице взбежал. Шустрым оказался. Этим секта и воспользовалась.
А если бы Мураи приказал вам распылить зарин, как бы вы поступили? Не подчинились? Сбежали?
Наверное. Хотя легко сказать… Исполнителей застали врасплох, они оказались в ситуации, когда уже не убежишь. Мураи собрал их в своей комнате и объявил, что им предстоит. «Это приказ сверху». В «Аум» эти слова звучали как заклинание. Исполнителей выбирали из числа самых фанатичных. Говорили: «На вас возлагается особая миссия». Взывали к чувству долга. Полная покорность высшей воле была в «Аум Синрикё» основой веры. У них все делалось под этим флагом.
Потому-то меня и не включили в группу исполнителей. Я был мелковат для этого, не достиг нужной стадии. То есть в секте мне еще не очень доверяли. Такие для этого дела не годились.
Я одного не понимаю. Когда я брал интервью у людей, пострадавших от газовой атаки, некоторые, по опыту работы в своих компаниях, говорили мне, что будь они членами «Аум» и получи в таких условиях приказ пустить в ход зарин, вполне возможно, не смогли бы отказаться. А вы, хоть и состояли в секте, заявляете, что сбежали бы. Почему?
100
В переводе с санскрита «Великая Печать» или «Великий Символ» – высшее духовное учение тибетского буддизма, которое заключается в непосредственном пребывании практикующего в состоянии истинной природы ума.
101
Псевдоним Иноуэ. – Прим. автора.
102
Входил в состав одной из созданных «Аум Синрикё» «двоек», распыливших зарин в токийском метро. Приговорен за это преступление к смертной казни.