Страна чудес без тормозов и Конец Света - Мураками Харуки. Страница 34

Отослав письмо, я сел в машину, вырулил со стоянки и вернулся домой. От мысли, что теперь ничего суперважного у меня не украсть, на душе полегчало. Поставив машину на стоянку, я поднялся в квартиру, принял душ, завалился в постель и заснул как ни в чем не бывало, — крепко и безмятежно.

Они заявились в одиннадцать. Судя по тому, как развивались события, я чувствовал, что кто-нибудь непременно заявится, поэтому особо не удивился. На кнопку звонка они жать не стали, а сразу принялись выбивать дверь. Да не просто выбивать. То, чем и как это делали, напоминало огромную чугунную бабу, которой сносят старые здания: пол под ногами буквально ходил ходуном. Черт бы вас побрал, ребята, если у вас столько энергии, вытрясли бы из консьержа дубликат ключа от моей квартиры — и дело с концом. Очень бы меня выручили, особенно если подумать, сколько стоит заменить дверь. Не говоря уж о том, что из-за вашей манеры ходить в гости меня, чего доброго, выселят из этого дома.

Пока гости высаживали дверь, я натянул спортивные трусы, футболку, сунул в карман нож, сходил в туалет и помочился. Достал из сейфа магнитофон, нажал на «экстренный сброс» и стер содержимое кассеты. Затем пошел на кухню, достал из холодильника картофельный салат, банку пива и сел завтракать. Я знал, что на балконе есть лесенка пожарного выхода. Ничто не мешало сбежать, если б захотел. Но я слишком устал, чтобы куда-то бегать. К тому же, побег ни черта бы не решил. Мои проблемы (а точнее, чьи-то проблемы, в которые меня втянули) громоздятся перед носом одна мрачнее другой, и я больше не могу решать их в одиночку. Давно уже пора встретиться с кем-нибудь и обсудить все лицом к лицу.

Итак. Я получаю заказ от ученого, спускаюсь в подземную лабораторию и конвертирую некие данные. Заодно получаю в подарок череп единорога и несу его домой. Вскоре приходит инспектор службы газа — очевидно, нанятый кракерами, — и пытается этот череп украсть. На следующее утро мне звонит внучка заказчика и просит спасти ее дедушку, которого похитили жаббервоги. Я назначаю ей встречу, она не приходит. Насколько я понимаю, у меня в руках остаются две огромные ценности. Первая — череп единорога, вторая — результаты проделанного шаффлинга. И то, и другое я прячу в камере хранения на станции метро Синдзюку.

Как, черт побери, все это понять? Хоть бы кто-нибудь подсказал, что делать. Иначе мне останется только убегать от погони всю жизнь в обнимку с проклятым черепом.

Я допил пиво, доел салат и глубоко вздохнул. Но не успел выдохнуть, как раздался взрыв, стальная дверь распахнулась внутрь — и в квартиру ступил человек огромных, поистине исполинских размеров. Стильного кроя гавайка, армейские штаны цвета хаки, на ногах — белые кроссовки размером с ласты аквалангиста. Голова обрита, нос переломан, шея толщиной с мою грудную клетку. Под набухшими свинцовыми веками неестественно ярко белели глаза. Искусственные, решил было я, но его нервно прыгавшие зрачки меня тут же в этом разубедили. Росту в нем было метра два, но плечи такие широкие, что у его гавайки, напоминавшей две сшитые вместе простыни, пуговицы не сходились с петлями на груди.

Верзила глянул на развороченную дверь — так же небрежно, как я гляжу на пробку, вынутую из бутылки с вином, — и перевел взгляд на меня. Особо сложных эмоций я в этих глазах не увидел. Он смотрел на меня, как на предмет интерьера. Да я бы и сам сейчас с удовольствием превратился в какую-нибудь табуретку.

Затем верзила посторонился, и из-за его бедра показался человечек. Совсем коротышка — метра полтора ростом, худенький, с правильными чертами лица. В голубой спортивной рубашке «Лакост», плотных брюках беж и туфлях светло-коричневой кожи. Как пить дать, все куплено в крутом универмаге для детишек богатых родителей. На запястье поблескивал золотой «ролекс»; а поскольку детских размеров фирма «Ролекс» не выпускает, часы смотрелись на нем, как наручный коммуникатор капитана Керка из «Звездного пути» 36. Выглядел коротышка лет на сорок. Ему бы еще сантиметров двадцать — сошел бы за второразрядного телеактера.

Не разуваясь, Верзила прошел на кухню, сграбастал одной рукою стул и поставил напротив меня. Коротышка чинно вошел следом и сел. Верзила встал чуть позади меня, оперся о раковину, сложил на груди ручищи — каждая с ляжку обычного человека — и принялся буравить глазами мою спину в области почек. М-да. Зря я пренебрег пожарной лестницей. Что-то мое шестое чувство совсем перестало работать. Хоть вези его на ремонт в автосервис.

Коротышка поглядел куда-то мимо меня и даже не подумал представиться. просто достал из кармана сигареты с зажигалкой и выложил перед собою на стол. Курил он «Бенсон-энд-Хеджес», а прикуривал от золотого «дюпона». Что окончательно убедило меня: разговоры о том, что в торговом кризисе виновата заграница — явная дезинформация. Коротышка взял зажигалку со стола и принялся с большой ловкостью вертеть ею в пальцах. Прямо-таки цирк по вызову — если, конечно, забыть о том, что я никого не вызывал.

Я нашарил на холодильнике пепельницу с эмблемой «Бадвайзера», подаренную мне в каком-то баре, пальцами стер с нее пыль и поставил на стол. Коротышка щелкнул зажигалкой, прикурил, затянулся и, прищурившись, выпустил дым. Во всем его облике было что-то неестественное. Лицо, руки, ноги — все маленькое. Как если бы человека нормальных пропорций скопировали в масштабе три к четырем. В результате обычная сигарета «Бенсон-энд-Хеджес» смотрелась у него во рту как новенький незаточенный карандаш.

Ни слова не говоря, Коротышка сидел, выдувая сигаретный дым и задумчиво его разглядывая. В фильме Жана-Люка Годара 37перед этой сценой появились бы субтитры: «Наблюдает, как дымится его сигарета»; но, к сожалению или к счастью, картины Годара давно уже вышли из моды. Когда сигарета истлела на треть, Коротышка постучал по ней пальцем и сбросил пепел на стол, проигнорировав пепельницу.

— По поводу двери, — произнес он тоненьким птичьим голоском. — Сломать ее было необходимо. Поэтому мы сломали. Мы, конечно, могли открыть ее тихо. Но необходимости в этом не было, так что не обижайся.

— В доме ничего нет, — сказал я. — Можете искать — сами увидите.

— Искать? — якобы удивился Коротышка. — Искать... — повторил он и, не вынимая сигареты изо рта, быстро потер одну ладонь о другую. — А что мы, по-твоему, должны у тебя искать?

— Ну, я не знаю. Но вы же пришли сюда, чтобы что-то найти? Вон, даже дверь разворотили...

— Не понимаю, о чем ты, — сказал он. — Уверяю, ты ошибаешься. Нам ничего не нужно. Мы просто пришли с тобой поболтать. Мы ничего не ищем и ничего не хотим. Ну, разве от глотка кока-колы не откажемся.

Я полез в холодильник, достал две банки колы, купленные, чтобы разбавлять виски, и поставил вместе с парой стаканов на стол. А себе открыл очередную банку пива.

— Он тоже будет? — спросил я, ткнув пальцем в сторону Верзилы.

Коротышка подозвал Верзилу пальцем. Без единого звука тот вырос перед столом и взял банку. Несмотря на габариты, двигался он на удивленье легко.

— Когда выпьешь, покажи ему фокус, — велел Коротышка. И, взглянув на меня, пояснил: — Маленькое шоу.

Обернувшись, я посмотрел на Верзилу. Тот осушил банку колы в один присест и, убедившись, что внутри не осталось ни капли, поставил банку на ладонь и сложил пальцы. Со звуком разрываемой газеты красная банка за одну секунду превратилась в плоский жестяной блин. При этом ни один мускул не дрогнул на его лице.

— Так может каждый, — прокомментировал Коротышка. Не знаю, подумал я. У меня бы так не получилось даже под дулом пистолета.

Затем Верзила обхватил жестяной блин пальцами и, лишь немного скривив губы, аккуратно разорвал его на мелкие кусочки. Однажды я видел, как рвали пополам два сложенных вместе телефонных справочника. Но чтобы с прессованной жестью обращались, как с промокашкой, я наблюдал впервые. Никогда сам не пробовал, но представляю, чего это стоит.

вернуться

36

Фантастический телесериал (1965—1969) американского режиссера Джина Родденбери (1931—1991) и несколько кино-сиквелов.

вернуться

37

Жан-Люк Годар (р. 1930) — французский режиссер, использовавший сюрреалистические методы при создании своих картин, которые часто критиковали за бессмысленность.