Изумрудная паутина - Муратова Ника. Страница 25

— Он совершенно не общается с ребенком, это же несправедливо! — чуть не плача жаловалась Полина подругам.

— Но дорогая, ты должна понять его, — успокаивала ее Инна, — не все мужчины сразу становятся идеальными папашами, а твой Никита, извини меня, достаточно избалованный вниманием и гиперопекой мужик. И твоя вина тут тоже есть — вспомни, как ты бегала вокруг него до рождения Гели, а тут вдруг центр внимания в семье смещается. Ему дискомфортно, но он пройдет этот период, надо просто подождать. Думаешь, мой сразу стал таким послушным папочкой? Воспитывать их надо, воспитывать, и все придет со временем.

Джульет, однако, была возмущена не меньше Полины.

— Он не прав, ребенок общий и требует общих усилий. Тем более такой долгожданный ребенок. И занятость мужа тут не при чем. Просто Никита думает только о себе. Он не имеет права так поступать! — говорила она, и ее выразительный французский выговор английского делал ее слова еще более экспрессивными.

— Ну, может, потому что я несколько надавила на него, он уже не так хотел ребенка, не знаю… — мялась Полина, не в силах взглянуть правде в глаза. Страшно было подумать, что Никита так до сих пор и не простил ее и именно поэтому не принимает ребенка. Но, несмотря ни что, холодность Никиты была возмутительной. Сама Полина так любила свою Гелю, что просто растворялась в ней. Она не просто так мечтала о ребенке, это было тем самым недостающим звеном в ее жизни, не хватающего для полного счастья. Любая улыбка, движение руки, взгляд, все вызывало в ней новые и новые всплески любви и нежности, неведомые ее раньше. Бессонная ночь моментально забывалась, когда наивные синие глазенки радостно смотрели на нее поутру, а беззубый ротик расплывался в улыбке. Словом, Полина была счастлива. Если не считать нарастающее число и интенсивность размолвок с мужем. Однажды она застала его внимательно разглядывающим Гелю, которая в это время беззаботно играла с погремушками в своей кроватке. Он о чем-то напряженно думал, брови его были нахмурены, а выражение лица напоминало ищейку.

— О чем ты думаешь? — ее вопрос застал Никиту вздрогнуть, словно Полина застала его врасплох, и выражение лица его моментально сменилось на равнодушно-приветливое.

— Ни о чем, просто смотрю. Когда не подхожу, ты жалуешься, когда подхожу — тоже недовольна.

— Но тебя что-то тревожит. Не хочешь поговорить? Ты так и не изменил своего отношения к Геле. Я никак не пойму, в чем дело. Почему ты не хочешь принять ее в свою жизнь? Неужели в твоей жизни столько ценного и радостного, что для ребенка там нет места? В конце концов, ты ее отец, так почему же ты так упорно отвергаешь ее?

— Я никого не отвергаю. И моя жизнь меня устраивает. Это у тебя вечные проблемы с самореализацией. Все ищешь непонятно что. Это ты была так одержима идеей о ребенка, что согласилась даже на чужую кровь. Поэтому ты так и носишься с ней, что боишься проблем. Я отношусь к ребенку спокойно, потому знаю, что с моей стороны все в порядке и я не страдаю паранойей. Я обеспечиваю свою семью, даю тебе свободу делать, что ты хочешь, чего еще ты от меня хочешь? Чтобы я прыгал до потолка от любви к отпрыску домработницы?

— Не забывай, что это и твой отпрыск тоже, раз уж на то пошло. А вообще — это очень жестоко с твоей стороны говорить мне об этом. Знаешь, ты становишься просто невозможным. Я тебя не узнаю, и мне все труднее и труднее понимать тебя. — Полина взяла Гелю из кроватки и направилась с ней в другую комнату.

— А я и не требую от тебя понимания, — крикнул ей вслед Никита. — Я и без твоего понимания обойдусь как-нибудь. У меня и так уже ощущение, что у меня нет жены. Потому что ребенок заменил тебе все, включая мужа. И если уж говорить о жестокости — то это была ты, кто первая поступила жестоко по отношению ко мне. Так что тебе не на что теперь жаловаться. И у тебя не осталось никаких прав требовать от меня чего-либо.

—Что? — Полина остановилась, как ошпаренная. — Что ты говоришь? Что ты имеешь в виду?

— То, что ты слышала. Ты не глухая. Знаешь, после моего отношения к тебе, после всего, что я для тебя сделал, я не заслужил, чтобы моя жена так по свински предала меня. Я не заслужил, чтобы меня постоянно попрекали и требовали от меня невозможного. И я уже сыт по горло твоими нервными срывами, психопатическими криками Гели и вообще всей этой обстановкой. Ты хоть помнишь, когда у нас был в последний раз секс? Ты помнишь, когда ты в последний раз просто лежала со мной в кровати и разговаривала со мной не детских болячках, а о нас, наших с тобой проблемах? Когда ты в последний раз спросила меня, как прошел мой день? Когда ты вообще смотрела на меня не потому, что тебе что-то нужно, а просто так, как на любимого мужчину?

— Ты сам отбил у меня охоту обсуждать с тобой твои дела. Ты плевать хотел на мой интерес к твоей жизни еще до появления Гели, ты отгородился от меня с самого начала, запер свою жизнь на сто замков, так чего ты требуешь теперь? И ты всегда так же плевать хотел на мои проблемы и мою жизнь, прикрывая это подобием нежности и желанием видеть меня сидящей дома. Всегда только и мечтал превратить меня в безмолвную домохозяйку. И обманула я тебя только потому, что знала, как ты среагируешь, знала, что ты даже не попытаешься понять меня. А я хотела ребенка и не могла ждать, пока ты созреешь для разумных решений. Ты всегда был законченным эгоистом, просто я не хотела этого видеть. И сейчас ты совершенно не хочешь понять, что я устаю и что мне нужен отдых. Если бы ты хоть немного разделял со мной уход за Гелей, ты бы по-другому все это воспринимал. Но как же — от тебя же убудет, если ты дашь капельку тепла и любви маленькому человечку только потому, что его происхождение тебя не устраивает. Может, я не идеальная мать и жена, но я, по крайней мере, стараюсь. А ты — ты привык думать только о себе и не хочешь меняться! — Полина гневно сверкала глазами. Надоело! Недовольство Никиты и его снобизм переходил все границы. Она долго терпела его однобокое отношение к ней, Полине, его нежелание понять ее мир и чувства, но терпеть то же самое по отношение к ребенку она не хочет. Да и не может, подумалось ей. Ей почему то захотелось оказаться дома только с Гелей, наедине, чтобы не нервничать из-за каждого ее крика, боясь разбудить Никиту, чтобы не бояться каждый раз потревожить его, если надо ехать к врачу, чтобы не выпрашивать у него деньги, объясняя, что подгузники и детское питание невероятно дороги и что деньги на них уходят с быстротой молнии, чтобы… Чтобы просто начать жить спокойно и радоваться материнству. Потому что роль жены уже давно перестала приносить ей радость. Даже если она поняла это только сейчас.

— Что еще ты хочешь мне сказать? — Никита скрестил руки на груди и прислонился к стене. Лицо его было непроницаемо. — Может, ты и от меня устала? Ну, скажи это! Тебе никогда не хватало смелости сказать и сделать то, чего ты хочешь на самом деле, поэтому и сидишь серой мышью на своей кухне. Ну, так скажи — я тебе надоел? Произнеси это! Ты так поглощена сменой подгузников, что на что-то еще тебя уже не хватает?

— Чего ты хочешь, Никита? — Полина все еще держала на руках Гелю и подумала, что продолжать перебранку в ее присутствии не имело никакого смысла. Спорить о том, что ролью «серой мышки» она во многом обязана его желанию иметь неработающую жену, можно долго и безрезультатно. Он, похоже, все равно не поймет этого. — Если у тебя есть конкретное предложение, чтобы разрешить наши проблемы, так и скажи. Если нет, то подумай об этом на досуге, а я пойду и накормлю Гелю.

— Скажите, пожалуйста, как мы заговорили. Прямо большой начальник, раздающий указания! С каких пор ты у нас такая деловая?

— Никита, у тебя все?

— Во-первых, не смей разговаривать со мной в таком тоне, ясно? Я все еще твой муж. Во-вторых, действительно, надо что-нибудь решать, и так как у меня нет условий и времени поразмышлять над этим в этом сумасшедшем доме, то мне придется удалиться куда-нибудь, чтобы все обдумать. Ты тоже подумай. И, прежде всего о том, что ты готова сделать, чтобы сохранить нашу семью.