Меч на ладонях - Муравьев Андрей. Страница 57

Вслед ему глядели заплаканные глаза. Только губы тихонько шепнули:

– Беги-беги, дурачок.

– Подъе-е-ем! – Пригодько ворвался в комнату, как сирена сбора на построение в казарме.

Только вместо спорого глума сыплющихся на пол босоногих красноармейцев его приветствовала одинокая подушка. Костя, уставший после бессонной ночи, запустил в причину шума тем, что было под рукой.

При повторной попытке разбудить товарищей в Захара полетел уже табурет.

Только через пять минут криков, мата и угроз применить воду «полочане» продрали глаза и расселись по топчанам.

Сибиряк был краток:

– Помер Кондрат Будимирович. Все думают, что это мы, то есть Костя его отравил.

– Нам-то гэта на кой? – не понял Горовой.

– Говорят, что мы государя и государыню отравить хотели, мелодиями и рассказами одурманили. Приедет Генрих, нас точно под замок и к палачам. На кухне так все говорят… Вот.

После таких слов задумались уже все.

Первым подал голос Улугбек. Он и Горовой были самыми опытными из присутствовавших, и ученый всегда чувствовал на себе ответственность за всех.

– Ситуация выглядит абсурдной. Думаю, нам стоит пойти к императору и объясниться.

Но Малышев не поддержал эту идею:

– Да уж. Объясниться… – Он передернул плечами. – Насколько я помню исторические заметки, нас к нему и на пушечный… на выстрел из лука не пустят. И я не хочу, чтоб мне под ногти засовывали иголки и растягивали на дыбе, а я должен буду излагать при этом свое виденье вчерашнего вечера. Бр-р-р.

Он очень ярко представил характерную картину допроса, сохранившуюся в памяти благодаря книгам о Средневековье.

Улугбек Карлович уверенно заявил:

– Все стереотипы о пытках, которые были распространены в эти века, – глупости и мракобесие.

Подумав, он решил немного развить эту тему:

– Да, на определенных этапах в некоторых странах применялись негуманные, по меркам просвещенного общества, средства допроса…

Костя перебил разошедшегося в ораторском пылу ученого:

– Это дыба и испанский сапожок?

Сомохов пожал плечами:

– Да, и это тоже. – Он постарался вернуться к теме своего заявления. – Но все-таки в большинстве случаев наши предки, а значит, окружающие нас люди, старались решать возникавшие вопросы методом логических рассуждений. И искали прежде всего несоответствие в поступках и заявлениях испрашиваемого. То есть несоответствие того, что говорит допрашиваемый, и того, что он делал. А здесь у нас позиции крепкие.

Малышев хмыкнул:

– Это насчет того, что мы приехали из Полоцка? Или, может, кто-нибудь из нас был в местном Алжире? Или, как вы его назвали, Улугбек Карлович?.. В далекой стране за Измайловым морем?

Ученый задумался.

Горовой молча складывал пожитки. Захар деловито запихнул остатки ужина в свой походный сидор и начал распаковывать пакеты с оружием.

– Позвольте, милейший, это вам зачем понадобилось? – не выдержал Сомохов. Он по-прежнему находился в легкой прострации и на возникшую активность окружающих поглядывал с некоторой долей философского пренебрежения. Но вид оружия в руках деловито шуршащего красноармейца пробудил его от расслабленности.

Захар промолчал.

За него ответил Малышев:

– Это правильно. Может, они сейчас за нами придут.

Сомохов вскипел:

– Ну уж нет. Я не позволю, слышите, не позволю устраивать бойню среди исторических личностей Германской Империи! Может, они будут города закладывать, библиотеки открывать! А вы их на тот свет отправите?

Костя посмотрел на разбушевавшегося ученого, как добрый родитель на непутевого отпрыска. В своих очках разошедшийся археолог и впрямь слегка напоминал гимназиста-переростка.

– Вы знаете, Улугбек Карлович, если мне предложат выбор: отправить на тот свет кого из местного бомонда или пожертвовать, ну, допустим, мизинцем на ноге, то я предпочту мизинец оставить…

Пригодько не понял, зато Горовой расхохотался.

– Костик дело кажеть, ваш бродие, ну что нам за дело да каких-то там немчур поганых? А ежели они нас тут зажучат, то без ружей можем и не выйти.

Улугбек Карлович поперхнулся. Такого пренебрежения историческими последствиями собственных поступков он не ожидал. Добил его Костя:

– Да к тому же мы же уже одного из местных авторитетов отправили в его… эту самую… Вальгаллу. – Он ухмыльнулся, глядя, как вытягивается лицо ученого. – Ну, того самого, который на пиратском корабле был, а его Захар славно так приметил.

– Ну, это же ради спасения, – промямлил археолог.

– Так то ж для того ж, – уверенно добавил казак, деловито проверяя спусковой механизм револьвера.

Они споро запаковали все вещи. Первым идти вызвался Пригодько, выучивший лабиринты местной архитектуры как в пределах замка, так и в городе. Вторым шел Горовой. Он, самый здоровый из отряда, хоть и уступал в росте Малышеву, был, несомненно, самой боеспособной единицей. За ним – Сомохов и Малышев.

Однако, как только они вышли из комнаты, где провели последние дни, в спину раздался повелительный окрик:

– Именем императора, стоять и не двигаться!

Из коридора к ним бежали человек пятнадцать стражников во главе с седоусым рыцарем.

На свое несчастье, ученый замешкался. Вместо того чтобы, как остальные трое, припустить по коридору, он остановился. Мгновение спустя в его грудь врезалась булава первого из преследователей.

– Брать живыми, – донеслось из-за спин.

Потерю Сомохова «полочане» заметили только через пару коридоров.

– Ах, вы ж! – рявкнул Горовой, разворачиваясь к преследователям.

Тройка беглецов уже выскочила к воротам, ведущим во внутренний двор замка. Оттуда – мимо полусонных стражников, через сторожевую башню, открытую днем в город, и – свобода.

Подъесаул заревел, как раненый бык, и повернул назад.

– Куда? – прохрипел Костя, проносясь мимо.

– Они ж, курвы, Улугбека Карловича взяли, – зарычал казак.

Малышев притормозил.

– Если нас здесь повяжут, а нас здесь точно повяжут, ни я, ни вы ему не поможем, Тимофей Михайлович.

Пудовые кулаки казака сжимались и разжимались с быстротой, которой бы позавидовал любой мастер восточных единоборств.

Костя выдал последний довод:

– Без Генриха его не казнят, а мы его ночью выручим. – Он уже уверенней потянул Горового за рукав. – Этого они от нас не ждут.

Казак вздохнул:

– Точно… Ночью. – Он повернулся к Малышеву: – Но этой ночью вярнемся. Мне без Карловича никак нельзя. Я ж за його головой, ежели чего.

Костя хмыкнул:

– Вернемся… Зуб даю.

Через десять секунд трое русичей, пинками разогнав разомлевших на мартовском солнце коротышек-стражников, вырвались в город. Вонючие узкие улочки легко укрыли троих одетых в скандинавские одежды пришельцев – во временной столице Германской империи было много иностранцев, и на бегущих, а потом и просто прогуливающихся варваров никто не обратил внимания.

Улугбек потерял сознание всего на несколько минут, но, когда его глаза снова обрели способность видеть окружающий мир, он почувствовал себя так, будто недавно родился. Ноги и руки ученого были туго связаны толстыми волосяными веревками, а рот закрывал кляп. В довершение всего, на голову придворному сказителю надели пыльный мешок, в котором дышать было практически невозможно. Археолог не видел, где находится, но чувствовал, что его довольно грубо волокут по лестницам и переходам, слабо беспокоясь о том, что во время транспортировки голова и копчик пленника больно бьются о выступы и углы.

Ученый попробовал привлечь внимание мычанием, но добился только чувствительного пинка. В груди все горело от чудовищною удара дубинкой.

До окончания своего вынужденного путешествия Сомохов старался не подавать признаков жизни. Через десять минут, за которые он успел насчитать минимум пять лестниц, задержанного доволокли до конечного пункта. Тело ныло, в ушах стоял гул от постоянных ударов о ступеньки. Ученого кинули в угол.