Полюс Лорда - Муравьев Петр Александрович. Страница 13

Сосед замолк и отвернулся к окну. А я молчал, как молчат люди, когда им нечего от себя добавить. Я был несколько озадачен. В словах случайного знакомца мне почудился иной смысл; будто он говорил обиняками, пряча за мелочами беспокоившую его мысль. В следующий момент мое предположение подтвердилось.

– Знаете, к чему привело это равнодушие? – спросил мой сосед, повернувшись ко мне. – Смотрите! – Он сунул мне под нос раскрытую газету и подчеркнул пальцем два крупных заголовка.

Я заглянул в газету. В одном сообщении говорилось об отмене в ряде штатов смертной казни; в другом – об усилиях адвокатов добиться досрочного освобождения двух психопатов, посаженных в тюрьму за бессмысленное убийство девяти человек.

Дав мне ознакомиться с заметками, мой спутник продолжал:

– Вот к чему мы пришли: патентованные убийцы разгуливают на свободе, и никто не уверен, не окажется ли он завтра очередной жертвой.

– Вы за смертную казнь? – спросил я нерешительно.

– Видите ли, теоретически – нет. Если было бы возможно изолировать этих людей, ну, скажем, поселить их где-нибудь на острове…

– Это должен быть большой остров, – перебил я.

– Возможно. Я за удаление этих элементов из нормального общества. Как это будет сделано – другой вопрос.

– Но ведь не все из них виноваты, что стали такими! – слабо парировал я.

– Вздор! Свою мягкотелость мы принимаем за гуманность. Послушайте, вот вы, к примеру, встаете утром и обнаруживаете у себя в туфле скорпиона. Вы отлично сознаете, что он не виноват, что создан скорпионом! Как же вы поступаете? Вы просто его давите.

– То скорпион, а то…

– Нет, не произносите этого слова! Это не люди, и на них не должны распространяться обычные моральные законы!

Говоривший замолк и снова перевел взгляд на газетные столбцы. Сделав вид, что смотрю в окно, я наблюдал этого странного человека. Теперь его было не узнать. Куда девалась мягкая улыбка, острые черты проступали яснее! Он был красив той мужественной красотой, что так неотразимо действует как на женщин, так и на мужчин. Я невольно им залюбовался.

– Что же можно сделать, бороться за изменение законов? – спросил я.

Он оторвался от газеты.

– Законов? Боюсь, что сроки упущены. Сейчас нужно решить – что сделать, чтобы эти господа не разгуливали на свободе. – Он наотмашь ударил кистью по газете и, понизив голос, прибавил: – Их нужно убрать!

– Вы предлагаете… – Резкий шум в микрофоне, а затем голос стюардессы возвестили о приближении к цели путешествия. Мы стали застегивать пояса, пока стюардессы суетились, убирая посуду.

– Познакомимся! – предложил мой спутник и протянул мне руку.

Мы поболтали еще о том о сем, обменялись карточками.

Выяснилось, что Брут Кольдингам – так звали моего знакомца – тоже проживает в Нью-Йорке.

Расстались мы перед багажным отделением. Еще через минуту я выходил из здания аэропорта.

Потемневшее небо, увешанное бледными вечерними звездами, мягким колпаком накрывало Майами. Сладкие запахи тропических цветов, пальм и южной сосны кружили голову.

За два дня я почти управился с делами. Назавтра предстояло лишь заключительное заседание с членами местного правления. Перед ужином я успел выкупаться в океане – остановился я в прибрежном отеле Холидэй-Инн, – а после ужина, сняв сандалии, бродил до темноты по берегу, по щиколотку в теплой воде.

Потом мне это наскучило; я выбрался на улицу и мимо ярко освещенных отелей направился к своему. Уже на полпути заметил большую призывную надпись: «Добро пожаловать! Все напитки – в полцены!» Не скажу, чтобы меня очень тянуло выпить, но и пройти мимо такой оказии не всегда удается.

Я свернул к отелю и, войдя через парадный вход, стал спускаться в бар-погребок, когда, взглянув перед собой, обомлел от неожиданности: навстречу, к выходу, шел мой отец. Притом не один, а под руку с девушкой, молодой хорошенькой брюнеткой. Оба весело смеялись.

Заметив меня, отец смутился.

– Здравствуй… Ты что здесь делаешь? – начал он растерянно, и так как я сам еще не пришел в себя, он продолжал:

– Это Пэгги, секретарша нашей ассоциации. Познакомьтесь, Пэгги!

– Хэлло! Ах, как это мило! – приветствовала меня красотка.

– Я здесь по делам… – начал я.

– Как это мило!

– Здесь у вас очень красиво… – хотел продолжить я.

– Ах, как замечательно!

И так далее… И кто это, какой легкомысленный болтун придумал, что краткость в выражении мыслей – трудный дар. С Пэгги можно было хоть час стоять за такой простой, но содержательной беседой, хотя, конечно, она очаровывала не одним умом. Я не без зависти поглядывал на родителя. Секретарша промышленной ассоциации! Как же! Вот вернется в отель и усядется за машинку! Хо-хо! Знаем мы этих секретарш! – Я вдруг почувствовал, что, как и Пэгги, могу мыслить кратко и просто.

– Ты где остановился? – прервал мое зломыслие отец. Я назвал отель.

– Так это рядом! – обрадовался он. – Я тебе позвоню утром, вместе и позавтракаем, ладно?

Я не возражал; мы простились. Усевшись за баром, я почувствовал, что пить не хочется. Чтобы стряхнуть с себя неприятное ощущение, заказал напиток. Помогло наполовину. Выпил еще и почувствовал себя одиноким. Еще и еще…

Утром я проснулся с головной болью. Побрившись и уложив вещи в чемодан, я уже выходил из комнаты, когда зазвонил телефон. Память о вчерашнем у меня отшибло, и я вспомнил об отце, только услышав его голос. Мы договорились встретиться у него в отеле…

Когда я подошел к его столику, отец выглядел смущенным.

– Ужасно спал, – пожаловался он. – Не терплю мягких матрасов.

– Когда ты был в последний раз у доктора?

– Пусть он идет к черту! – вспылил отец, но тут же, сбавив тон, пугливо спросил: – Что, плохо выгляжу?

– Неважно.

– Это все от этих напитков. Льют какую-то гадость – чистая отрава!

– Тебе и хорошие напитки вредны, – отвечал я.

– Ладно, не учи! Не твоя забота!

– Конечно. Это Салли придется с тобой возиться.

– Не будет она возиться. – Отец вздохнул. – Очень я ей нужен!

Мы завтракали молча. Уже за кофе отец поднял голову.

– А знаешь, – сказал он, – когда она укладывала мои вещи, нашла в чемодане фляжку с коньяком. Вынула и понесла прятать. Я рассердился: «Положи, говорю, обратно!» А она открыла фляжку и говорит: «Хорошо, тогда уж поровну; я отопью половину, а остальное бери!» И, вижу, не шутит…

– И что же?

– Вот и пью всякую дрянь вместо порядочного коньяка. – Отец засмеялся, лицо его подобрело… – И еще эта теплая пижама, – продолжал он. – Я объясняю, что здесь жара, так нет: – «На дворе, говорит, жара, а в отеле мороз; простудишься».

Уже простившись, он повернулся ко мне:

– Ты смотри, не того… не проболтайся, значит, гм… насчет вчерашнего!

Я улыбнулся:

– С кем не случается.

– Вот-вот, с кем не случается, – охотно подхватил отец и затем с виноватой хитрецой добавил: – Оттого, что мужчина иногда погуляет на стороне, температура в аду не повысится ни на один градус! – И, довольный собственной остротой, он хлопнул меня по плечу и направился к двери. Да, иногда он умел быть великодушным.

Всю обратную дорогу я думал о Дорис. Почему-то именно сейчас создавшееся положение представилось мне во всей своей несуразности.

Нравится нам или нет, но мир так устроен, что маленькому мужчине – будь он семи пядей во лбу – не к лицу волочиться за высокой женщиной! Это закон, дикий, но непреложный! И он не единственный. Их много, таких законов. Ими можно возмущаться, но игнорировать их так же рискованно, как игнорировать закон земного притяжения…

Вечером, дома, я продолжал шагать из угла в угол, лихорадочно размышляя.

Наконец решение созрело: завтра начну новую жизнь! Еще не поздно оборвать все эти веревки, за которые кто-то дергает меня, как бумажного паяца. О, я найду лучшее применение своим силам, чем жалкое воздыхание, с гримасами и декламацией, рассчитанными лишь на то, чтобы уверить высокую девчонку, что ценность человека не измеряется инчами.