Борьба за Дарданеллы - Мурхед Алан. Страница 15

Нам не остается ничего лучшего, чем следовать за рассказом Кейса в его личном отчете о том, что произошло в конце этого экстраординарного дня. Он пишет, что на «Иррезистибл» обрушивались залп за залпом, и на корабле не было видно признаков жизни, когда он пришвартовался к нему в 17.20. Поэтому Кейс пришел к выводу, что капитана и основной экипаж уже сняли — и правильно сделали, потому что корабль находился в безнадежном состоянии. Корабль вынесло из основного течения, мчавшегося по проливу, и легкий бриз сносил его по направлению к берегу. С каждой минутой, приближавшей корабль к ним, турецкие канониры усиливали свой огонь. Тем не менее Кейс решил, что должен попробовать спасти судно, и просигналил на «Ошен»: «Адмирал вам приказывает взять „Иррезистибл“ на буксир». «Ошен» ответил, что не может подойти из-за недостаточной глубины.

Тогда Кейс приказал капитану «Веа» приготовить торпеды к стрельбе, чтобы потопить беспомощный корабль и не дать туркам захватить его. Но вначале он решил лично убедиться, что здесь слишком мелко для «Ошена», чтобы подойти и взять корабль на буксир. И «Веа» устремился прямо под вражеский огонь, чтобы произвести замеры эхолотом. Эсминец подошел так близко к берегу, что можно было различить турецких артиллеристов на батареях, и на этом расстоянии стрельбы в упор казалось, что вспышки орудийных выстрелов и прилет снарядов происходят одновременно. Однако «Веа» избежал попаданий, и Кейс мог просигналить на «Ошен», что в полумиле к берегу от «Иррезистибла» глубина составляет двадцать пять метров. Ответа не последовало. И «Ошен», и «Свифтсюр» вели яростный бой, а «Ошен» особенно был занят, курсируя взад-вперед и ведя огонь по берегу из всех орудий. Кейсу показалось, что корабль избрал не самую разумную тактику, без нужды подставляясь под снаряды. Вот тяжелые пушки Нэрроуз умолкли на какое-то время, но вполне возможно, что они вновь откроют огонь в любой момент. Потому он опять просигналил на «Ошен»: «Если вы не можете взять „Иррезистибл“ на буксир, адмирал предлагает вам отойти». С «Свифтсюром» Кейс мог позволить себе быть более властным — его капитан был младше его по чину, — и он приказал немедленно двигаться. Это был старый корабль и куда легче бронированный, чтобы браться за спасание в данных условиях.

В это время дела на «Иррезистибле» пошли на поправку, исчез крен, и хотя корма все еще была погружена, но оставалась на том же уровне, что и час назад, когда в первый раз подошел «Веа». Теперь Кейс решил идти на полной скорости к де Робеку и предложить послать траулеры с наступлением темноты, чтобы возвратить корабль в основную струю течения, и потом корабль станет дрейфовать к выходу из пролива. По пути он подошел к «Ошену», намереваясь повторить приказ оставить позиции, как тут произошло следующее несчастье. Ужасный взрыв сотряс воду, и «Ошен» резко накренился. В тот же момент снаряд попал в механизм управления, и корабль стал циркулировать по проливу вместо того, чтобы идти по прямой. Эсминцы, в течение двух часов находившиеся рядом, бросились на помощь и стали подбирать команду из воды. Теперь турецкие артиллеристы имели прямо под рукой две беспомощные цели.

С этой плохой новостью Кейс вернулся к де Робеку на «Куин Элизабет», который стоял у самого входа в пролив. Уже подобрали капитанов с «Иррезистибла» и «Ошена», и они находились у адмирала, когда прибыл Кейс. Разгорелся ожесточенный спор. Кейс сказал все, что думал о потере «Ошена» и отказе этого корабля буксировать «Иррезистибл», и попросил разрешения вернуться и торпедировать «Иррезистибл». Он полагал, что «Ошен» еще можно спасти, Де Робек с предложением согласился, и, быстро поев, Кейс снова отчалил на катере от «Куин Элизабет». Уже было темно, и он не попал на «Веа», но вместо этого оказался на «Джеде», и на этом эсминце устремился назад в пролив.

В Дарданеллах его ожидала крайне мрачная картина. Оба берега застыли в молчании, и только лучи турецких прожекторов ходили взад-вперед по воде, на которой нигде не замечались признаки жизни. Четыре часа «Джед» кружил в поисках двух пропавших линкоров. Он подходил близко к азиатскому берегу и с помощью вражеских прожекторов проверял буквально каждую бухту, где могли бы сесть на мель «Иррезистибл» и «Ошен». Но ничего не было видно и слышно, ничего, кроме этой потрясающей тишины, крайней усталости поля битвы после окончания дневных боев. Для Кейса это было поднимающее дух ощущение.

«Мною, — писал он впоследствии, — владело самое неизгладимое впечатление, что мы находились перед разбитым врагом. Я считал, что он был разбит в 14.00. Я знал, что он был разбит в 16.00, — и в полночь я знал с еще большей уверенностью, что он абсолютно разгромлен, а нам осталось только организовать достаточные силы для прочесывания и придумать какие-нибудь средства для борьбы с дрейфующими минами, чтобы пожать плоды наших усилий. Мне казалось, что эти орудия фортов и батареи, и спрятанные гаубицы, и передвижные полевые орудия уже не представляют для нас опасности. С минами как на якорях, так и с плавающими мы должны справиться».

Рано утром Кейс в этом приподнятом состоянии духа вернулся к «Куин Элизабет».

Глава 4

Атака на Дарданеллы едва ли могла случиться в еще более худшее для турок время. За пять месяцев, прошедших с их вступления в войну, ничего хорошего у них не получалось. На юге, на подступах к Персидскому заливу, Басра перешла в руки англичан, а экспедиция в Египет закончилась жалким фиаско: лишь горстка измученных и сбитых с толку солдат достигла Суэцкого канала, но их оттуда легко выбили, и немногим посчастливилось вернуться живыми в оазис Палестины.

На востоке дела шли еще хуже. Это Энвер подал идею, что Турция должна предпринять атаку на русских на Кавказе силами 3-й армии, расквартированной в Эрзеруме, и он решил лично возглавить эту экспедицию. Перед отъездом на фронт он обсудил свой план с Лиманом фон Сандерсом, и, похоже, с этого момента неприязнь между этими людьми стала нарастать. Лиман отмечал, что Энвер планировал вести свои войска через горы в Сарыкамыш в разгар зимы, когда перевалы блокированы снегом, и что тот никак не позаботился об организации снабжения. Все это не имело на Энвера никакого эффекта, он заявил, что будет действовать согласно своему плану, а после разгрома России двинется на Индию через Афганистан. Лиман фон Сандерс написал трезвый отчет о своем опыте работы в Турции, и он редко себе позволял эмоциональные выпады. Однако последняя новость нарушила его спокойствие. «Энвер, — сказал он, — высказал фантастические идеи».

Подробности сражения при Сарыкамыше 4 января 1915 года никогда не были известны, потому что некому было их регистрировать, а новости о том, что там произошло, в Турции в то время глушились. Однако официальные цифры говорят о том, что из 90 000 турок, отправившихся в поход, вернулось лишь 12 000. Остальные были убиты, взяты в плен, умерли от голода или замерзли. Энвер, грустная пародия на Наполеона, которому он так хотел подражать, бросил то, что осталось от армии на поле боя, и вернулся из зимних метелей через Анатолийскую равнину в Константинополь на свой прежний пост военного министра. Внешне он оставался таким же спокойным, как и прежде, и ничего не сообщалось о трагедии под Сарыкамышем или последовавшей вспышке тифа в разбитой армии.

Тут последовала нелепая попытка провозгласить джихад — священную войну — против всех христиан на Ближнем Востоке (немцы и австрийцы исключаются), и германская миссия была послана аж в Афганистан, чтобы завязать интриги против британцев. Но ничего не могло скрыть тот факт, что военные усилия Турции зашли в тупик. Казна была пуста, армейские реквизиции частной собственности становились все более и более тяжелыми, и среди гражданского населения воцарилась апатия. Как утверждает американский посланник Льюис Эйнштейн, немцы серьезно опасались, что следующий удар заставит Турцию начать в секрете сепаратные переговоры о мире.

И вот в такой гнетущей обстановке пришла весть о бомбардировке Дарданелл.