Скиталец по морям судьбы - Муркок Майкл Джон. Страница 1

Майкл Муркок

Скиталец по морям судьбы

Часть первая

Плавание в будущее

Глава первая

В которой принц драконов поднимается на борт таинственного корабля

Казалось, что человек стоит в огромной пещере, своды и стены которой были сложены из неустойчивых сгустков темного света, время от времени пропускающих внутрь свет луны. Трудно было поверить, что эти стены – всего лишь тучи над горами и океаном, если бы лунные лучи не пронзали их, высвечивая штормовое море, омывавшее берег, на котором стояла одинокая фигура.

Вдали прогремел гром, сверкнула молния. Пошел дождь. Тучи ни мгновения не оставались на месте. Они вихрились, приобретая разные оттенки – от густо-черного до мертвенно-бледного; они напоминали плащи мужчин и женщин, танцующих какой-то гипнотический менуэт. Человек, стоявший на гальке мрачного берега, глядя на тучи, представлял себе гигантов, пляшущих под музыку далекого шторма, и чувствовал себя так, как может чувствовать человек, который неосторожно зашел в зал, где веселятся боги. Он перевел взгляд с туч на воду. Море казалось уставшим. Огромные волны с трудом наползали одна на другую и падали в изнеможении с тяжелым вздохом на твердые камни.

Человек поглубже натянул на голову капюшон. Он несколько раз оглянулся через облаченное в кожу плечо и подошел поближе к воде, так что буруны стали докатываться до носков его высоких черных сапог. Постарался заглянуть в пустоту, образованную скоплением туч, но ничего разглядеть не смог. Невозможно было сказать, что там, на другой стороне водного пространства, и как далеко оно простирается.

Он наклонил голову, прислушался, но не услышал Ничего, кроме звуков небес и моря. Вздохнул. На мгновение его коснулся лунный луч, и на белом лице стали видны два малиновых глаза, полных страдания. Затем вернулась темнота. Человек снова оглянулся, явно опасаясь того, что луч света мог обнаружить его перед каким-то врагом. Стараясь не шуметь, он направился влево – к укрытию в скалах.

Элрик устал. Он по наивности предложил губернатору города Райфель в стране, называющейся Пикарайд, свои услуги в качестве наемника. За свою глупость он поплатился – его посадили в тюрьму как мелнибонийского шпиона (губернатору было совершенно очевидно, что никем другим Элрик быть не может), и ему лишь недавно удалось бежать оттуда с помощью взяток и небольшого колдовства.

Однако за ним почти сразу же снарядили погоню. Для этого использовали специально обученных собак, и сам губернатор возглавлял преследование даже за пределами Пикарайда – в необитаемых сланцевых долинах, называемых Мертвыми Холмами, где почти ничего не росло, да и не пыталось расти.

Альбинос поднялся по крутым склонам невысоких гор; склоны были из серого крошащегося сланца, отчего его восхождение можно было услышать за милю. Он уходил от своих преследователей по долинам, похожим на пустыню, по руслам рек, которые десятки лет не видели воды, по пещерам-туннелям, в которых не было даже сталактитов, по плато, на которых возвышались каменные курганы, возведенные исчезнувшим народом, – и наконец ему стало казаться, что он навсегда покинул знакомый ему мир, пересек границу потустороннего и оказался в тех мрачных местах, о которых читал в легендах его народа, где когда-то безрезультатно сражались между собой Закон и Хаос, оставив после себя опустошенные земли, на которых никогда больше не сможет возродиться жизнь.

В конце концов он загнал своего коня, и сердце животного разорвалось; Элрик оставил его труп и продолжил бегство пешком, направляясь к морю, к этому узкому берегу, и теперь он не мог ни идти вперед, ни вернуться назад, опасаясь, что враги подстерегут его.

Он много бы отдал сейчас за лодку. Скоро собаки обнаружат его след и выведут своих хозяев к берегу. Его пробрала дрожь. Уж лучше умереть здесь в одиночестве, быть убитым теми, кто даже не знает его имени. Он жалел только, что Симорил не будет знать, почему он не вернулся к концу года.

Пищи у него оставалось мало, подходили к концу и запасы снадобья, которое поддерживало в нем силы. Не возобновив в себе энергии, он не мог воспользоваться колдовством, с помощью которого можно было попытаться получить какое-нибудь плавучее средство, пересечь море и попасть, скажем, на остров Пурпурных городов, народ которого был меньше всех враждебен Мелнибонэ.

Прошли месяцы с тех пор, как он оставил свой двор, будущую королеву, посадил до своего возвращения на троне Йиркуна. Он полагал, что узнает больше о человеческой породе, населяющей Молодые королевства, если поживет среди них, – но они не принимали его, демонстрируя либо свою неприкрытую ненависть, либо настороженность, либо покорность. Нигде он не нашел никого, готового поверить, что мелнибониец (а они не знали, что он – император) по доброй воле решил связать свою судьбу с человеческими существами, которые когда-то были в рабстве у этой жестокой и древней расы.

И вот теперь, стоя у бушующего моря, чувствуя себя в западне и почти уже побежденным, Элрик знал, что он один во враждебной вселенной, без друзей и без цели – бесполезный больной анахронизм, глупец, низведенный на самое дно собственным комплексом неполноценности, своей полной неспособностью верить в правоту или несправедливость чего бы то ни было. Ему недоставало веры в собственную расу, в право властвовать, полученное им от рождения, в богов или людей, а самое главное – ему недоставало веры в себя самого.

Его шаг замедлился, ладонь легла на рукоять рунного меча. Буревестник, полуразумное создание неведомых сил, оставался теперь его единственным спутником, его единственным наперсником, и у Элрика вошло в болезненную привычку говорить с мечом, как другие говорят с конем или как заключенный может делиться мыслями с тараканом в камере.

– Ну так что, Буревестник, может быть, зайдем в море и покончим со всем этим? – Голос его звучал глухо, едва слышно. – Так мы по крайней мере получим удовольствие, введя в недоумение наших преследователей.

Он сделал нерешительное движение в сторону моря, но его усталому мозгу показалось, что меч запротестовал, зашевелился у него на бедре, потянул его назад. Альбинос усмехнулся.

– Ты существуешь, чтобы жить и забирать жизни. А я, судя по всему, существую, чтобы нести тем, кого я люблю и ненавижу, освобождение в смерти, – и в конце концов умереть. Иногда так мне и кажется. Печальная закономерность, если только это действительно закономерность. Но за этим должно стоять что-то большее…

Он повернулся спиной к морю и, подставив лицо легкому дождю, принялся вглядываться в чудовищные тучи, что клубились у него над головой. Прислушался к сложной, печальной музыке моря, обрушивающегося волнами на скалы и гальку и вновь откатывающегося назад. Дождь лишь немного освежил его. Он не спал две ночи совсем, а перед этим почти не спал еще несколько ночей. До того как загнать до смерти лошадь, он скакал почти неделю.

У основания влажного гранитного утеса, поднимавшегося футов на тридцать над его головой, он нашел выемку, в которой можно было спрятаться от порывов дождя и ветра. Завернувшись поплотнее в кожаный плащ, он протиснулся в эту нору и сразу же заснул. Пусть они его найдут, пока он спит. Он хотел умереть, не зная об этом.

Элрик шевельнулся, и в глаза ему ударил резкий серый свет. Он поднял голову, едва сдержав стон – шея у него затекла, – и открыл глаза. Моргнул. Настало утро. Может, даже уже был день, но солнца видно не было. Берег был покрыт холодным туманом. Сквозь туман на небе все еще были видны темные тучи, создававшие эффект огромной пещеры. Море слегка волновалось, продолжая плескаться и шипеть, набегая на берег, хотя и казалось гораздо спокойнее, чем накануне вечером. Звука бури больше не было слышно. Воздух сильно похолодал.