У врат преисподней ветрено… - Муркок Майкл Джон. Страница 3

— Ваша племянница там тоже была, — тихо добавил Джаннэр.

— Что меня не удивляет. Эта женщина — ненормальная! Думает, что она сможет стать следующим президентом!

Алан знал, что его двоюродная сестра, Хэлен Картис, лидер Радикально-Либерального Движения, собиралась соперничать со своим дядюшкой — участвовать в грядущих президентских выборах. Один из них наверняка победит.

— Хорошо, Джаннэр.

Саймон Пауйс отпустил секретаря. Негр вышел через боковую дверь во внутреннюю галерею, ведшую к его кабинету.

Когда дверь закрылась, Алан сказал:

— Мне кажется, ты, дед, слишком много значения придаешь этому герою. Он вполне безвреден. Стать угрозой обществу он мог бы, но вряд ли станет. Ты им прямо одержим. Больше никто — по крайней мере среди политиков — так не озабочен. Если положение станет серьезным, люди скоро оставят его или станут действовать против. Почему бы не подождать и не посмотреть, что будет дальше?

— Нет. Я выгляжу одержимым, да? А может, я — единственный человек, не ослепленный тем, что олицетворяет этот Огненный Шут. Я уже набросал законопроект, который, если пройдет, положит конец позерству этого дурня.

Алан поставил портфель на стол и сел в одно из глубоких кресел.

— А стоит ли? Весьма неразумно выступать за то, что легко может оказаться непопулярным. Для большинства Огненный Шут — личность привлекательная и в то же время безвредная. Если ты открыто противопоставишь себя ему, это будет стоить тебе голосов на президентских выборах. Ты можешь и проиграть!

Алан почувствовал, что выиграл очко. Он знал, как важно для старика победить. Со дня основания партии Солнечного референдума каждое поколение кто-то из семьи Пауйсов занимал президентское кресло по меньшей мере раз в жизни; один из Пауйсов сформировал первое же правительство из членов Солрефа. Но за этого представителя рода Пауйсов, похоже, не проголосуют: общественное мнение постепенно отворачивалось от солрефов и склонялось в пользу более горластого и активного РЛД, которое быстро набирало силу под неистовым предводительством Хэлен Картис. Всю свою жизнь Саймон Пауйс стремился стать президентом; и это будет его последней возможностью.

— Я никогда не жертвовал принципами лишь ради ловли голосов! — презрительно сказал Саймон Пауйс. — Допускать такое недостойно Пауйсов. Твоя мать ужаснулась бы, услышав подобное замечание из уст собственного сына. Хоть лицом ты и Пауйс, кровь у тебя — чья бы ни текла в твоих жилах — не наша!

На мгновение Алана что-то кольнуло от этих слов, но он тут же овладел собой. Дед впервые намекнул на его смутные корни — он родился незаконнорожденным, и мать вскоре после родов умерла. И хотя Саймон Пауйс, в своей непреклонной манере, обеспечил внуку соответствующее образование и положение в обществе, дед всегда избегал Алана, заботясь о нем, но не питая ни дружбы, ни любви. Жена Саймона Пауйса умерла пять лет назад, вот с нею Алан был близок. Когда Элинор Пауйс умерла, Саймон начал чуть больше интересоваться Аланом, но всегда держался слегка в стороне. Однако вслух он сказал о внебрачном происхождении внука впервые. Очевидно, его манеры испортились из-за предстоящих президентских выборов.

Алан не обратил внимание на замечание Пауйса-старшего и улыбнулся.

— Городская администрация — если позволите вернуться к прежней теме — не испытывает беспокойства по поводу Огненного Шута. Он обитает на нижних, неиспользующихся уровнях и не доставляет нам никаких хлопот, не грозит подняться выше. Оставь его, дед, ну хоть до тех пор, пока не состоятся выборы.

Министр подошел к панорамному окну и всмотрелся в сумрак; на фоне дальних гор вырисовывалась его прямая фигура.

— Огненный Шут — ощутимая угроза, Алан. Он признал, что склонен к разрушению всего общества, к отказу от всех принципов прогресса и демократии. Своей болтовней о поклонении Солнцу, природе он грозит отшвырнуть нас всех к беспорядку, упадку, дикости!

— Дед, этот человек не настолько могуч! Ты его переоцениваешь!

Саймон Пауйс покачал головой, сцепив тяжелые руки за спиной.

— Говорю тебе — нет!

Значит, ты не прав! — сердито сказал Алан, лишь наполовину сознавая, что его гнев вызван не столько праведностью старика, сколько предыдущим обидным замечанием.

Саймон Пауйс молча стоял, повернувшись к Алану спиной.

«По крайней мере его нерушимая репутация цельного и твердого политика заслужена, — отметил Алан. — Однако эта репутация не спасет его, если на выборах Огненный Шут станет предметом политических споров.»

С точки зрения Алана — которую разделяло великое множество людей — таинственное появление Огненного Шута год назад приветствовали как избавление от скуки гладкой, размеренной жизни Швейцарии-Сити.

— До свидания, дед, — сказал Алан, подхватывая портфель. — Я пошел домой. Сегодня вечером у меня много работы.

Саймон Пауйс повернулся — обдуманным, величественным движением.

— Думаю, тебе интересно будет узнать, что я связывался по этому вопросу с городским советом и предложил полностью изолировать нижние уровни. Надеюсь, они примут мое предложение. Отвечать за исполнение будет городская администрация. Тебе, как заместителю главы администрации, видимо, придется заняться этим делом непосредственно.

— Если у городского совета есть хоть капля здравого смысла, он отвергнет твое предложение. У них нет свидетельств нарушения законов со стороны Огненного Шута. Они не могут принять против него никаких законных мер. Все, что он сделал, — это выступал на собраниях, а это вовсе не преступление в рамках той демократии, которую ты так нахваливал. И все твои доводы — ерунда. Ты не согласен?

— Один шажок в сторону может спасти нас от долгого скольжения вниз, — отрывисто сказал Саймон Пауйс, когда Алан вышел из комнаты.

Входя в лифт, чтобы отправиться к себе на шестьдесят четвертый уровень, Алан решил, что, видимо, неверно расценил отношение деда к Огненному Шуту. Он много слышал о последнем и о его «аудиенциях»; романтический ореол этого человека поневоле вызывал приязнь. Но он слишком настойчиво спорил об Огненном Шуте, сам его никогда не видав.

Он выбрался из лифта и прошел на середину коридора, выбрав самую быструю дорожку, чтобы попасть в свою квартиру. Подъехав ближе к дому, он перешел на медленную дорожку с привычной ловкостью, извлек из кармана маленькую коробочку и, поднеся ее ко рту, произнес свое имя. В стене открылась дверь.

В передней слуга принял и пронес в кабинет его портфель.

— Мы ждали вас раньше, сэр. Мэдлин приносит извинения, но ей кажется, что птица подгорела.

— Это я виноват, Стефан. — Ему все равно не особенно нравилось синтетическое птичье мясо.

— И в гостиной вас дожидается мисс Картис. Я говорил ей, что вы не обедали…

— Все в порядке.

Решительный внешне, внутренне он смутился. Даже почувствовал легкую дрожь в ногах и проклинал себя за невольное шутовство. Он только раз видел Хэлен — мельком, на каком-то вечере — со времени окончания их связи.

Алан вошел в строгую гостиную.

— Добрый вечер, Хэлен. Как поживаешь?

Они не пожали друг другу рук.

— Здравствуй, Алан.

Он не догадывался, зачем она здесь, да и не особенно хотел знать. Только боялся, что его чувства к ней опять оживут…

Алан сел. Она расположилась напротив, в другом набивном кресле без ручек. Хэлен накрасилась, что было совсем на нее не похоже: светло-зеленые губы, ультрабелая пудра, брови и веки — красные. «Вкус у нее всегда оставлял желать лучшего», — подумал он. С ее почти треугольным лицом, короткими черными волосами и небольшим носом она очень напоминала кошку — если не обращать внимания на косметику, делавшую ее похожей на труп.

— Я слышал, ты сегодня была на «аудиенции» у Огненного Шута? — обронил он.

— Где ты об этом услышал? Сработал там-там? Или побывал у кого-нибудь на коктейле?

— Нет. — Он не совсем искренне улыбнулся. — Но в наши дни повсюду шпионы.

— Значит, ты заходил к дяде Саймону, да? На выборах он собирается воспользоваться этими сведениями против меня?