Бой бес правил - Мякшин Антон. Страница 56

Тут я задумался. А чего мне, собственно, беспокоиться? Грянет шумная свадьба. Приглашены окрестные герры и, конечно, шарманщик Опельгерцхайзен в качестве свадебного оркестра. Если Филимон перекинул меня именно в этот временно-пространственный период, значит, до того момента, как серафим-мечник испортит гулянку тем, что злорадно напялит шарманщику на голову его многострадальный инструмент, ждать осталось совсем недолго. А уж отмазаться от брачной ночи… Что-нибудь придумаю. В конце концов, супружество — это ведь не только секс, правильно? А прежде всего — единение душ. И пример Шахерезады будет меня вдохновлять…

Так, а на данное время мне остается только бдеть в оба глаза и пресечь нападение. А лучшего способа попасть на вечеринку, чем в обличье одного из основных действующих лиц, и не придумать. Да я лишь намекну своей Гельде: мол, фас вот этого с крылышками — и от Витольда мокрое место останется. Вот и все. Шарманщик спасен.

Да спасен-то спасен, но, если я сохраню жизнь предку Черного Барона, сам Барон тоже успешно выживет и в будущем получит полную свободу творить безобразия… Акакже Карась, Огоньков? Как же Анна? Сгинут в каменоломнях, как и многие другие? Или медленно угаснут под пытками в экспериментальных лабораториях? Конечно, покойный Владимир Ильич уготовил для России участь ненамного легче, чем Черный Барон, но он хотя бы не собирался превращать одну шестую часть суши в филиал преисподней. Ведь, как известно, что хорошо для беса, то для человека — смерть. Из двоих тиранов следует выбирать наименее свирепого…

А есть ли у меня выбор? Есть ли у меня право выбирать?

Как же чувство долга? Как бес правоверный я во что бы то ни стало должен желать блага родной преисподней. Да, я люблю свою Родину, но ужасно не хочу, чтобы мои соплеменники убивали и калечили моих друзей. Как там восклицал баламут Герцен по поводу своего Отечества, тиранившего беззащитную Польшу? «Стыдно быть русским»? Вот то-то и оно-то…

Ладно. Шарманщика я спасу, как мне и приказывал Филимон. Приказ есть приказ. Только почему бы мне не сделать так, чтобы этот бородатый древний Опельгерцхайзен ни за что не добрался до злополучного логова сгинувшего чернокнижника? Почему бы мне не сделать так, чтобы в роду Опельгерцхайзенов из века в век передавалось лишь искусство игры на шарманке, а не колдовские запретные знания? Музыка — великая сила, музыка, она облагораживает. Глядишь, через столетие-другое какой-нибудь прапрадед нынешнего Черного Барона и прогремит на весь мир не как жестокий диктатор-колдун, а как выдающийся композитор? Бах, Моцарт, Лист, Шуберт, Виральдини и Опельгерцхайзен. По-моему, звучит…

— Ну хорошо, — сказал я, склонившись над сундуком. — Твое счастье. Всех спасу! И шарманщика, и тебя… принеся себя самого в жертву на пламя семейного очага. Тихо! Вон уже раздается легкая поступь твоей суженой. Слышишь — будто сваи заколачивают?

Ужас отразился в бледненьких глазках несостоявшегося супружника.

— Вот, а ты еще от жены отказываешься. Это ведь настоящая гармония для влюбленных — милую по походке узнавать…

— Герр Шу-у-ульц…

— Понял, понял. Отныне и во веки веков: герр Шульц — это я. А ты, интересно, как прозываться будешь?

Бедный рыцарь в доспехах помятых судорожно сглотнул, ясно давая понять, что, учитывая сложившиеся обстоятельства, согласен называться хоть Брахмапутрой, лишь бы его в ближайшие полгода не вытаскивали из спасительного сундука. Его реденькие, белесые реснички подрагивали в такт слоноподобному маршу приближающейся Гельды. Да-а… вот это женщина! Каменный гость по сравнению с ней просто балерина. А личико! Такими обезьяньими образинами только амбразуры в крепостных стенах затыкать, на страх захватчику… Истинный герр Шульц, должно быть, принимает меня за ангела небесного. Свалился избавитель с потолка…

— Милый муж будет одеваться! — прервал мои размышления зычный рык. — Герр Шульц получать торжественные одежды!

— Валяй, любимая, — приветливо откликнулся я, — где тут мои шмотки?

— О, мой милый муж ушибаться!

— Не фига было обрушивать мне на голову кучу железяк! Торжественные одежды… Не поймешь, где у этого металлолома низ, а где верх… Хоть бы инструкция прилагалась, какую кастрюлю на какое место цеплять?

— Это не есть кастрюля! — обиженно колыхнула исполинской кормой Гельда. — Это есть парадный латы моего отец. Герр Шульц разве никогда не носить латы? Это надевать на голень… это на грудь… а это…

— Сам вижу, что шлем. Смешные у вас шлемы — на гульфик похожие… Молчу, молчу… Тэ-экс… Сейчас разберемся. Отвернись, любимая, я буду переодеваться.

— Я буду помогать! — заявила Гельда, облизнувшись притом так плотоядно, что я содрогнулся, но все же нашел в себе силы ласково улыбнуться и, приподнявшись на цыпочки, похлопать милую по мощному бицепсу:

— Не надо торопить события! Первая брачная ночь — таинство, коего… коим… Короче, нас ведь гости ждут? Так что уж как-нибудь сам управлюсь… быстренько.

Гельда с гиппопотамьей грацией выскочила за дверь. Кажется, она немного обиделась. Ну ерунда.

Главное — не доводить ее до такого состояния, чтобы она, подобно многим женщинам, начинала кидаться посудой. Тарелки еще туда-сюда, а если чугунным котлом запустит или вертелом засандалит? Ладно, это меня не касается. Не собираюсь же я с ней всю жизнь коротать… Я вообще на службе. Гораздо важнее сейчас выяснить, как с этой скобяной лавкой обращаться. Хвост Люцифера, сколько же застежек! Начав процесс облачения, я искренне пожалел, что являюсь бесом, а не бесовкой. Женщине, привыкшей справляться с различными бретельками, подвязками, лифчиками и чулками, на моем месте было бы намного легче. Промучившись полчаса, я решил ограничиться облегченным вариантом торжественной одежды — а именно, нацепил на себя нагрудник, напялил шлем и наголенники. Правда, нагрудник висел довольно косенько, наголенники при ходьбе гремели, как протезы, а полный шлем с опущенным забралом сужал поле зрения до узенькой щелки. Попытки зафиксировать забрало в поднятом положении я оставил после того, как пару раз едва не отрубил себе нос решетчатой тяжелой пластиной.

В общем, когда мы с Гельдой под приветственный рев гостей спускались в церемониальную залу, я не смог приметить ничего, кроме фрагментов ступенек, и не споткнулся только потому, что тащился за супругой на прочном буксире, трепеща наголенниками, словно влекомый эвакуатором разбитый «Москвич» — дверцами.

Оказавшись в зале, я рискнул на минуту приподнять забрало. Помещение мне понравилось: классическая округлая зала, высоченный сводчатый потолок, с которого свисает массивная деревянная люстра с дюжиной свечей, узкие, длинные оконца и громадный, сгибающийся под тяжестью яств грубо сколоченный стол, облепленный гостями, как арбузная корка мухами.

С нашим появлением поднялся такой многоголосый вой, что я едва не оглох. Со всех сторон нас тут же забросали поздравлениями, пожеланиями, мелкими монетами и разнообразными продуктами питания, — наверное, по обычаю полагалось символизировать таким образом процветание и изобилие. Хороший обычай, нечего сказать, но лучше бы гости оформили свое к нам доброжелательное отношение исключительно в словесной форме. Если б я вовремя не сообразил укрыться от града продовольствия под выдающимся бюстом супруги, меня бы точно пришибло каким-нибудь особо увесистым окороком или фаршированным цукатами барашком.

Нет, все-таки с течением времени людские нравы изменяются в лучшую сторону. Например, в каком-нибудь девятнадцатом или двадцатом столетии свадебный торт со взбитыми сливками вряд ли украсили бы тушеной свиной головой, а здесь — пожалуйста! Вместо привычных лозунгов на тему «плодиться и размножаться», звучат, сопровождаемые беззастенчивым гоготом, вполне конкретные призывы с детальным инструктажем: как, сколько раз и в каких позициях. А тосты! От невинных «сполоснем кишку!» до тошнотворных «чтоб до веку пожирать вам чресла врагов своих!».

Короче говоря, в кресло во главе стола я опустился слегка ошарашенный. Гельда, нисколько не смущенная, зашепталась с сидевшим рядом дородным стариком с золотой цепью поперек груди. Тот, послушав ее немного, захохотал: