Мемуары придворного карлика, гностика по убеждению - Мэдсен Дэвид. Страница 4

Лев откинулся на спинку своего золоченого кресла. Ноги его почти доставали до алого бархата скамеечки для ног, он подпер пухлой ладонью свои многочисленные подбородки. Но вот Лев медленно, хитро и довольно улыбнулся.

– Нет, – сказал он.

У двора снова вырвался возглас удивления, а бледный, надменный купец нахмурился.

– Ваше Святейшество отвергает такое древнее произведение? Изображение Богоматери с такой славной родословной, не исключена даже вероятность, что сам святой Лука исполнил эту работу?

– Нет, – снова сказал Лев. – Я не отвергаю это чудо. Я отвергаю то, что предлагаешь мне ты.

– Но Ваше Святейшество… ведь для вящей славы Святой Римской Церкви…

– Уведите его. Пусть в заточении охладит восторг от своих товаров. Я не имею в виду монашеское заточение. Увести!

Протестующего купца увели. Больше я его не видел; думаю, что другие его тоже не видели, а икона до сих пор стоит на столике рядом с кроватью Льва.

Потом, когда мы остались одни, я спросил его:

– Но почему? Ведь это же была прекрасная работа!

– Действительно прекрасная, – ответил Папа, – но стоит она не больше тридцати дукатов. Сделали ее не раньше, чем пятьдесят лет назад. Может, она и старше, но уж никак не древняя реликвия, за какую выдавал ее тот алчный подонок.

– Но, Ваше Святейшество, как вы определили?

Лев вздохнул и положил свою пухлую руку на мое узловатое плечо; я терпеть не могу, когда кто-нибудь трогает меня рядом с горбом, кто-нибудь, кроме него.

– Ты видел когда-нибудь святую плащаницу Господа нашего? – спросил он.

– Льняное полотно, в которое было завернуто тело Иисуса и на котором отпечаталось его изображение?

– Да.

– Не видел.

– Там есть пятно крови – ручеек, – он просачивается от его волос, в центре лба. Кровь, как мы предполагаем, от тернового венца, врезавшегося в его бедную голову. Этот чудесный образ ручейка крови восточными иконописцами был по ошибке принят за прядь волос, и ты увидишь это на всех поздних изображениях Господа. Именно на поздних изображениях в восточной манере. Ты видел эту прядь на иконе, которую нам показали и которую пытались выдать за такую древнюю?

– Видел, Ваше Святейшество.

– Следовательно?

– Следовательно, она не древняя…

– Во всяком случае, не такая древняя, как пытался убедить нас тот ворюга. Действительно красивая работа, но на Востоке их можно найти повсюду.

– Ваше Святейшество меня поражает!

– Мой дорогой Пеппе, возможно, я не такой тупой, каким кажусь.

Вообще-то нам часто досаждали самого разного рода хитрые, сомнительного вида типы, которые пытаются втюхивать всевозможные реликвии: флакон с молоком Пресвятой Девы, стружки из мастерской святого Иосифа, одну из грудей святой Агаты (по цвету и текстуре похожую на чернослив. «Должно быть, она была очень небольшой женщиной», – весело заметил Его Святейшество), стрелу, пронзавшую плоть святого Себастьяна, и самое нелепое, на мой взгляд, это лобковые волосы святого английского цистерцианца Элреда из Риво – вероятно, выдернутые одним из многочисленных, так сказать, особых друзей, которыми он обзавелся, живя в том монастыре. Эта последняя реликвия безмерно заинтересовала Льва. Так как он вообще очень любил Элреда и прочел De Spirituali Amicitia с огромным удовольствием, он отдал за нее кругленькую сумму. Не знаю, что стало с этой реликвией, она такая маленькая и легкая, что, вероятно, трудно было за ней проследить. Даже Лев не дошел до того, чтобы положить лобковые волосы на шелк, поместить в золотой ковчежец и повесить на стену в своей часовне, где находился весь остальной благочестивый хлам.

– Исключительно для личного поклонения, – заметил он мне стыдливо.

Некоторые не имели при себе никакого товара, кроме утверждений о собственных талантах: «Я превращу свинец в золото, Ваше Святейшество», или: «Меня всюду сопровождает ангел, Ваше Святейшество, и за небольшое финансовое вознаграждение я могу попытаться материализовать его для вас…» и даже: «Будущее людей для меня – открытая книга!»

На это Лев ответил:

– Значит, ты можешь прочесть свое собственное будущее?

– Конечно, могу.

– И что же ты прочел?

– Дорога, Ваше Святейшество, путешествие за море, беседы с могущественными людьми…

– Боюсь, ты ошибаешься.

– Ваше Святейшество?

– Твое будущее в сырой темной камере в одной из моих тюрем.

Я уже говорил, что Лев проявляет тонкое чувство юмора, когда случай этого требует.

Он, однако, не был расположен шутить, когда через несколько дней после унизительного обследования его жопы поступило для личного прочтения Его Святейшества краткое изложение нападок Мартина Лютера на индульгенции.

– Что? Во имя бичевания нашего милого Иисуса! Как, по мнению этого идиота, я должен финансировать реконструкцию собора Святого Петра? И так работы идут слишком медленно. Проповедь индульгенций совершенно необходима.

– Война с Францией сильно ударила по папской казне, Ваше Святейшество.

– Не напоминай мне об этой сифилисной Мехеленской Лиге. Из-за этого наглого сосунка Франциска у меня едва хватает денег, чтобы платить повару. Пеппе, это уже слишком. Я думаю… как, я говорил, это назову?

– Exsurge Domine, Ваше Святейшество.

– Точно. Пришло время для официального заявления.

– Я бы посоветовал потерпеть, Ваше Святейшество, – сказал я.

– Кровь Христова, я уже слишком долго терпел!

– Говорят, что этого немецкого еретика защищает Фридрих Саксонский…

– Знаю, знаю.

– А Максимилиан не будет жить вечно…

– Тоже знаю.

Лев глубоко и жалобно вздохнул.

– Кроме того, – сказал я, вдруг неожиданно озаренный, – сегодня после полудня прибудет маэстро Рафаэль для работы над вашим портретом. Для этого вам надо быть в спокойном расположении духа. Забудьте на время о безумном монахе.

При упоминании имени Рафаэля злоба во взгляде Льва начала исчезать, взгляд сделался мечтательным, полным мучительной страсти.

– Да, маэстро Рафаэль, – тихо проговорил он.

Я уверен, что вы тут же догадались, что Рафаэль – человек симпатичный. Ему тридцать пять лет, но выглядит он на двадцать пять. У него стройное гибкое тело, он весь спокойствие, изящество и милая грусть, а между ног у него роскошное вздутие – то ли от природы, то ли это подделка. Ходят слухи, что у него такой длинный, что ему приходится сворачивать его под гульфиком. Я этому не верю. Разве Бог, который был так жесток, что дал мне это уродливое тело карлика, проявил бы такую щедрость, что облагодетельствовал человека не только лицом ангела, но еще и десятидюймовым членом? Говорят, что женщины теребят свои интимные места и теряют сознание, когда маэстро Рафаэль проходит мимо. Лев делает почти то же самое при одном только упоминании его имени.

– Рафаэль, – повторил он. И безумный монах был совершенно забыт.

Четыре года назад, вопреки разумному, по моему мнению, совету, Лев назначил маэстро Рафаэля главным архитектором нового собора Святого Петра, вместо Браманте. Я уверен, что Лев поступил так только потому, что на него произвели огромное впечатление stanze, украшенные Рафаэлем (великолепно, признаю) для Папы Юлия. Но почему мы решили, что талантливый живописец также должен быть и талантливым архитектором; это то же самое, что ожидать, что хороший врач будет хорошим певцом. Я сомневаюсь, что в наши дни кто-то вообще ожидает, что врач должен быть хорошим; на случай, если вы еще не догадались: на врачей я обижен.

У Рафаэля не только внешность ангела, он и пишет как ангел. Радостно смотреть на его изящные, непринужденные мазки. Лев позировал ему, одетый в простое утреннее одеяние, сидя за столиком для чтения, открыв перед собой какую-то духовную книгу, надвинув на свою довольно некрасивую голову небольшой отороченный мехом темно-красный camauro. На покрытом камкой столе лежит также красивый гравированный колокольчик, а пухлая левая рука Льва держит увеличительное стекло. Думаю, предполагалось, что он разглядывает иллюстрации в книге. В картину как-то сумел влезть Джулио, и его надменное плохо выбритое лицо уже начало появляться на холсте. Он был изображен с зловеще положенной на кресло Льва рукой и подобострастно, елейно склоненной вперед верхней частью корпуса. По какой-то не совсем понятной мне причине кардинал Луиджи де Росси, который случайно вошел в комнату во время предыдущего сеанса позирования, теперь прочно обосновался в портрете. Я спросил, можно ли и мне туда попасть – Лев одобрял эту мысль, – но маэстро Рафаэль, оглядев глазами лани мое уродливое тельце, негромко произнес: