Робкое дыхание - Мэримонт Лесли. Страница 8

Сочувствия к нему как не бывало. Этот человек сделан из гранита, такие никогда не чувствуют себя обделенными материнской любовью. Или вообще чьей-нибудь, если уж на то пошло. Вряд ли он хоть раз в жизни испытывал чувство, похожее на любовь. Ничего удивительного, что его брак распался. Ни одна нормальная женщина не вынесет жизни с каменным утесом.

– У тебя усталый вид, Иви, – резко заявил он, подходя к ней. – думаю, тебе пора в постель.

– Да, дорогая, вы действительно выглядите усталой, – согласилась Алис.

Иви решила возразить, но здравый смысл победил. Она и вправду устала, головная боль усилилась. Кроме того, перспектива остаться здесь и слушать Моцарта представлялась ей невыносимой.

– Ты прав. Я действительно устала. Когда Георгос протянул ей руку, она заколебалась, но потом решительно вложила свою ладонь в его. Большая сильная рука сомкнулась вокруг ее пальцев и помогла подняться – очередное напоминание о том, какой он огромный. И высокий. Даже на каблуках приходится запрокидывать голову, чтобы взглянуть ему в лицо.

– Я провожу тебя наверх, – предложил он.

Иви запаниковала, заикание тут же вернулось к ней.

– Н-нет, я... я... – Она попыталась выдернуть руку, но его пальцы сжались еще плотней.

– Не будь смешной, – прошипел он. – Я тебя не съем. – Обращаясь ко всем, он громко объявил: – Я отведу Иви в спальню, пожелайте ей доброй ночи.

Все попрощались с ней. Рита подошла, чтобы поцеловать ее в щеку, и увидела, как Георгос все еще держит ее руку. Жар смятения заливал щеки и шею Иви. Глаза Риты в ответ округлились, от чего Иви перепугалась еще больше. Она вспомнила, как однажды Рита сказала ей, что мрачная задумчивость Георгоса привлекала немало женщин, находивших его весьма многообещающим и чрезвычайно сексапильным.

Но я не из их числа! – хотела она крикнуть подруге, глазами сигнализируя о своих расстроенных чувствах.

Но эти сигналы цели не достигли, судя по тому, что, когда Георгос повел Иви из гостиной, лицо Риты отразило холодное понимание. Боже мой, неужели она думает, что этот человек меня привлекает? Неужели полагает, будто я хочу, чтобы он держал меня за руку! Может быть, она решила, что я хочу иметь его в своей постели!

На лестнице Иви попыталась освободить свою руку, и Георгос тут же остановился, явно пребывая на пределе терпения.

– Да что с тобой, черт подери? – набросился он. – По-твоему, я чудище какое-то, и тебе до смерти страшно даже за руку меня держать? Или ты думаешь, Леонидас на небесах сердится на тебя за то, что другой мужчина до тебя дотрагивается и ты это разрешаешь?!

Нет! Как он мог такое сказать! Леонидас не был ни ревнивцем, ни собственником. Никогда!

– Тогда почему ты так меня боишься? – спросил Георгос в полном раздражении.

– Я? Боюсь?

– Да, боишься, – отрезал он. – Совершенно явно. Стоит только подойти к тебе ближе чем на метр, как ты начинаешь трястись и заикаться. Причем только со мной! С другими ты не заикаешься. К тебе возвращается нормальная речь, когда ты в ярости, когда забываешь свой страх. Рита порой говорит, что я настоящий грубиян, может, частично этим и объясняется твоя реакция. Но должен тебе сказать, Иви, это просто, невыносимо. Совершенно невыносимо!

– И-извини.

– Ну вот, видишь?

Она повесила голову, чувствуя себя униженной и несчастной.

– Нет! Смотри на меня!

Она повиновалась, но глаза ее заволоклись слезами.

Он мучительно застонал.

– Ну вот, снова... Черт, я же не хотел. Правда, Господи, ну не плачь. Я этого не вынесу.

Прежде чем Иви успела возразить, он привлек ее к себе, крепко обнял и погладил по волосам.

– Я не хотел тебя обидеть, – прохрипел он. – Честно. Извини, если я был груб. Но ты не представляешь, как трудно... все это. Господи, если бы ты только не была такой... такой…

Несколько удивительных мгновений длилось это объятие, потом он резко отстранил ее, дыхание его выровнялось, лицо снова стало угрюмым, как всегда. Может, еще угрюмей.

– Извини, – выдавил он. – Я, как обычно с тобой, опять натворил дел. Иди спать. В следующий раз постараюсь справиться с собой получше.

Он развернулся и быстро сбежал вниз. Иви глядела ему вслед. Голова у нее шла кругом.

Боже мой, думала она, задыхаясь, и смотрела на свои ладони, все еще чувствуя в них горячую пульсацию там, где они касались его твердой широкой груди. Почему же она не оттолкнула его этими ладонями? Почему расправила пальцы, приникая головой к его груди?

Она нашла себе слабое оправдание в том, что так хорошо, так тепло, когда тебя обнимают и гладят; его сильные руки словно убежище от всей ее боли и горя.

Ей и в голову не пришло, что здесь кроется что-то дурное. Или опасное. Она вообще не думала.

И все-таки трудно поверить, что случилось то, что случилось.

Георгос... распаленный. Георгос... желающий ее. Георгос... вовсе не бесчувственная холодная машина. Ничего холодного или бесчувственного не было в том, что уперлось ей в живот, плотное, пульсирующее, живое.

И час спустя она не могла опомниться, лежа в постели и бессмысленно глядя в потолок. Впервые с тех пор, как она поселилась в этом доме, ее ночные мысли были не с Леонидасом и не о будущем ребенке. Она пыталась восстановить в памяти тот момент, когда до нее дошло, что Георгос желает ее, когда она поняла, что именно почувствовала своим телом.

В одном она не сомневалась – он не сразу оттолкнул ее, на несколько секунд поддался своему порыву, прежде чем разум в нем одержал верх.

Конечно, все это мало что значило. Всем известно, что мужчины возбуждаются легче женщин. Георгос мог так же легко загораться от объятий с другой женщиной. Это не значит, что он предпочитает ее. Не может такого быть – она ему даже не нравится. И раздражает его до смерти.

И все же Иви растревожилась. Лучше бы ничего этого не было. Как она утром посмотрит ему в глаза? Это неловко, и смущает, и... и...

Она перекатилась на другой бок и несколько раз ткнула кулаком в подушку. Лучше от этого не стало. По правде говоря, стало хуже, напомнив чем-то ее безрассудное обращение с голубой шляпкой.

От отвращения к себе она неподвижно застыла, вытянув руки и вцепившись ими в простыню.

– Я скоро усну, – сказала она вслух. – Вставать не буду и не пойду вниз. Не стоит рисковать и еще раз встречаться с Георгосом;

Снова и снова повторяла она эти слова как заклинание, пока действительно не уснула.

4

На следующее утро Иви проснулась совершенно разбитой. Но на часах в спальне было уже больше восьми, значит, спала она вполне достаточно, хотя и неспокойно, о чем говорило состояние простыней и одеял.

Такой она не была со дня похорон Леонидаса, совсем подавленной и одинокой. Одной-одинешежькой на всем белом свете.

Даже от мысли о ребенке ей не стало лучше. Он или она появится только через пять месяцев, а как хотелось бы уже сейчас любить и прижимать кого-нибудь к себе.

Сейчас ее переполняло горе от потери единственного человека, которого она любила, и от того, что из самых лучших побуждений она вышла замуж за его брата, а теперь всем сердцем желала, чтобы этого никогда не было. Ей следовало отказаться, несмотря на обещание, данное Георгосом у смертного ложа брата, и идти своей дорогой, стать хозяйкой собственной жизни. А она по слабости позволила властному брату Леонидаса взять ее под крыло, ввести в их семью и все за нее решать. Иви знала, что она не такое уж безвольное создание, каким считал ее Георгос. Стойко стоять на своем она умела и не раз убеждалась в этом. Вот почему ее так поражала собственная реакция на Георгоса. То, что она тушевалась в его присутствии и в большинстве случаев безропотно ему подчинялась, свидетельствовало о силе его личности.

Несколько утешало ее то, что теперь он намерен развестись с ней сразу после рождения ребенка и поселить их отдельно. Без сомнения, вдали от него ей будет гораздо спокойнее и к ней вернется обычная уверенность в себе. Он не слишком-то хорошо действует на нее. Иви покривила бы душой, сказав себе, что ночное происшествие на лестнице не добавило ей тревог.