Блаженство страсти - Мэтьюз Патриция. Страница 39

Мария ничего не слыхала о демонстрации диапозитивов, но предложение Тома показалось ей интригующим.

– Это звучит очень мило. Я никогда не бывала на таком показе. А где это?

– Прямо здесь, в отеле. Я знаю, что вы проводите тут целый день, и если вам мое предложение не нравится, можно пойти куда-нибудь еще. Но удобней поужинать здесь. Вы не возражаете?

Не возражает ли она? Мысли Марии завертелись вихрем. Она знает отель с самого начала его существования; будучи ребенком, она обследовала каждый уголок и закуток этого великолепного сооружения и, конечно, поступила сюда же на работу. Однако она ни разу не бывала в отеле в качестве гостьи, ей даже в голову не приходила такая возможность. Предложение Тома вызвало улыбку на ее лице. Как забавно – отправиться ужинать в отель, побыть на месте клиента. Любопытно, кто будет обслуживать ее?

Заметив выражение лица Марии, Том Фэррел успокоился.

– Значит, все в порядке?

– Все в порядке, лейтенант.

Взяв девушку под руку, лейтенант Фэррел медленно провел ее по аллее вокруг отеля, а там, под взглядами компании, сидевшей на креслах-качалках, Мария поднялась по лестнице – изящно ступая, высоко подняв голову, рука об руку с красивым молодым лейтенантом.

Вечер прошел очень приятно, несмотря на ту резкость, которую позволила себе Мария в самом его начале, и на неприятный случай с Бриллом Крогером.

Побывать в отеле в качестве гостя означало для Марии увидеть его совсем другими глазами. Ей очень понравилось обслуживание – официантки прекрасно делали вид, будто не узнают ее, хотя Мария заметила, что некоторые девушки перешептывались, когда полагали, что она и ее спутник их не видят. И еще ей доставили удовольствие завистливые взгляды офицеров и штатских, сидевших в ресторане; она была уверена, что это – заслуга ее розового платья.

После прекрасного ужина они отправились на демонстрацию диапозитивов в один из небольших общих холлов. Зрелище действительно оказалось очень интересным.

После просмотра они сидели на широкой веранде, пили кофе и покачивались в креслах, как это делали богатые постояльцы, – Мария часто за ними наблюдала. Они болтали без умолку, как обычно это делают только что познакомившиеся пары.

Мария нашла, что общество Тома – он попросил доставить ему удовольствие и называть его по имени – очень приятно. Он был жизнерадостен, с характером, располагающим к себе, и обладал прекрасным чувством юмора. Мария обнаружила, что рассказывает ему такие вещи о себе и своей семье, которые не стала бы обсуждать ни с кем другим.

До той минуты, когда они вышли из отеля, Мария не замечала, что за все время, проведенное с Томом, она ни разу не вспомнила ни об отвратительной сцене с Бриллом Крогером, ни о трагическом пожаре. У нее мелькнула мысль рассказать Тому о Крогере, но она тут же отмела ее: Том, оскорбившись за Марию, не оставит эту историю без последствий.

И еще она поняла, испытав при этом легкий укол совести, что ни разу не вспомнила о Карлосе и его предложении.

Рамон Мендес в нерешительности стоял перед большим двухэтажным особняком. Молодой человек был одет в свой лучший костюм и держал в руках букет летних цветов. Теперь, когда он подошел к этому дому, ему стало не по себе. Зачем он пришел? Молодая гринга, конечно, успешно поправляется; а если и нет, разве поможет ей его посещение?

Когда мысль о том, чтобы навестить Джессику Мэннинг, пришла ему в голову в первый раз, Рамон сказал себе, что это будет всего лишь визит вежливости; в конце концов, он и его семья принимали ее в своем доме, ухаживали за ней, сообщили ее отцу о состоянии дочери. И все же в глубине души он знал, что этим дело не исчерпывается. Он хотел еще раз ее увидеть; она как-то подействовала на его воображение, – эти золотые разлетающиеся кудри, прекрасные ясные глаза, тонкие черты лица.

Молодой человек смущенно провел пальцами под воротником рубашки. Наверное, ему лучше идти домой и просто забыть обо всем этом; голова его и так занята смертью Сергио и делами, связанными с пожаром. Но раз уж он здесь, раз он пришел к Джессике, да еще с цветами, он может и повидаться с ней. Он зайдет всего лишь на минутку. Это долг вежливости.

Решимость вернулась к Рамону, и он поднялся по ступенькам на широкую террасу и поднял тяжелый бронзовый молоток.

Боль в голове ослабела и превратилась в однообразную пульсацию. Джессика дремала, когда в комнату на цыпочках вошла мать.

Увидев, что глаза дочери закрыты, Анна Мэннинг молча повернулась к двери, но Джессика, почувствовав ее присутствие, открыла глаза и спросила:

– Что там, мама?

– Ничего особенного, дорогая, просто какой-то молодой человек пришел проведать тебя. Я думаю, что он из той семьи, которая привезла тебя вчера утром. Некто Рамон Мендес. Но если ты не расположена его принять, я просто передам ему твою благодарность, и он придет в другой раз.

Джессика осторожно села – при быстрых движениях голова у нее начинала болеть.

– Нет, мама. Я ничего не делаю, только сплю целый день. Пусть он войдет. Он и его семья были так добры ко мне, это он встал между мной и сорвавшейся лошадью. Если бы он этого не сделал, меня бы ударило еще сильнее.

Анна Мэннинг кивнула:

– Хорошо, Джессика. Рамон принес красивые цветы. Я поставлю их в воду и принесу сюда.

Когда Рамона провели к ней в комнату – вид у него был скованный и смущенный, – Джессику опять поразила его смуглая красота.

Она по-прежнему не могла вспомнить, что происходило с ней непосредственно перед несчастным случаем, но помнила почти все, что было потом, и была очень благодарна Рамону и его семье за то, что они для нее сделали.

– Садитесь, пожалуйста. – Девушка указала на плетеное кресло с высокой спинкой, стоявшее у ее кровати. – Как мило, что вы пришли, Рамон. Вся ваша семья вчера была так добра ко мне, и я не знаю, как выразить свою благодарность.

Рамон, явно смущенный этими словами, поднял руку, словно хотел отстранить их.

– Что вы, мисс Мэннинг. Любой порядочный человек поступил бы так же. – Он неловко поерзал в кресле. – Мать и сестра передают вам поклон.

Джессика, улыбнувшись, кивнула.

– Поблагодарите их от моего имени и передайте, что я чувствую себя лучше. Голова болит уже меньше, и хотя я так и не вспомнила большую часть того, что происходило со мной в последние дни, врач сказал, что такое бывает довольно часто – провал в памяти после удара по голове.

Джессика замолчала, и воцарилась неловкая тишина. Девушка заметила, что Рамон нервничает в ее присутствии, и спросила себя, отчего это.

Затем она попыталась оживить разговор:

– Расскажите о себе, Рамон, о себе и о своей семье.

Рамон, по-видимому, удивился.

– Особенно рассказывать нечего. Мы, как вы знаете, кубинцы. Отец переехал в эту страну шестнадцать лет назад в поисках лучшей жизни для себя и своей семьи. Он повар, и очень хороший повар; к счастью, ему быстро удалось найти работу. Когда построили отель «Залив Тампа», он поступил туда на работу, как мастер по соусам, и с тех пор там и служит. Семья у нас небольшая: мать, отец, сестра Мария и двое братьев – Эдуардо и младший, Пауло. Мы с Эдуардо работаем на сигарной фабрике, Мария – в отеле. Боюсь, что это не самая интересная семейная история.

Джессика улыбнулась.

– Судя по всему, у вас хорошая семья, и, наверное, это чудесно – иметь братьев и сестер. У меня их нет. Мне всегда хотелось бы иметь сестричку, чтобы было с кем поболтать. Вы сказали, что семья у вас небольшая, но мне она кажется очень большой.

Рамон слегка покраснел.

– По кубинским понятиям, у нас маленькая семья. Вы, американцы... – И он осекся.

Джессика проговорила:

– У нас тоже бывают большие семьи. Например, Джонсоны – у них десять детей. В их доме постоянно шум и неразбериха.

Она сказала это, чтобы ободрить Рамона, и действительно, это последнее замечание девушки вызвало неуверенную улыбку на его губах.

– Если вам кажется, что это шум, вам нужно побывать в большой кубинской семье. Видите ли, кубинцы – народ очень экспансивный. Мы, наверное, более эмоциональны, чем вы, американцы.