Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией] - Нагорный Алексей Петрович. Страница 7
— Комиссар… Из Смольного, небось, — услышал Коля. — Этот сейчас скажет…
— Товарищи! — негромко сказал комиссар. — Мы объявили вне закона хищников, мародеров, спекулянтов. Они враги народа! Задерживайте хулиганов и черносотенных агитаторов! Доставляйте их комиссарам Советов! Беспорядков не будет, товарищи! А тех, кто попытается вызвать на улицах Петрограда смуту, грабежи, поножовщину или стрельбу, мы сотрем с лица земли! Дело народа и революции в твердых руках, товарищи!
И снова толпа начала восторженно приветствовать оратора.
— Видишь, как люди не хотят, — вдруг сказал Коля. — Не хотят, чтобы разбойники были. А ты чего говорил?
«Ах ты, сволочь, — Арсений даже задохнулся от ярости. — Я же тебя, змеюка, на своих плечах из дерьма вытащил, а ты, пащенок, туда же… Ну, постой».
— Тюря ты, — сказал Арсений вслух. — Деревня неумытая. Мы таких говорков сшибали с бугорков, понял? Он кто? Еврей. Жид, другими словами. А жиды, как известно, Христа распяли. Понял, дурак?
На такой «веский довод» у Коли не нашлось ответа.
«Грамотный, черт, — подумал он. — Голыми руками не возьмешь…»
Они вышли на привокзальную площадь. У тротуара валялась дохлая лошадь, ветер перегонял через нее обрывки бумаг. Навстречу шла шумная, пьяная компания. Матросики обнимали барышень в шляпках, краснорожий парень в гетрах рвал мехи трехрядки:
Голос у краснорожего был пронзительный и ввинчивался в уши, как звук гвоздя, которым царапают стекло.
Матросики окружили генерала с семейством: женой в черном кружевном платке и сыном-гимназистом. Генерал был в шинели без погон, на околыше фуражки чернел овал от кокарды.
— Давай, Степа! — крикнул кто-то, и краснорожий пустился вприсядку вокруг генеральской жены:
Генерал хотел было оттолкнуть гармониста, но матросы удержали его за руки.
— Вот так-то, ваше превосходительство, — осклабился матрос, шутовски вытягиваясь перед генералом во фрунт.
Генерал схватил жену и сына за руки, бросился бежать.
Веселая компания захохотала и удалилась, обнявшись.
Над площадью долго еще звенели переливы гармошки.
Коля зазевался и наступил на ногу мордастому мужчине с саквояжем, на затылке незнакомца каким-то чудом держался котелок.
— О-ох, — простонал мордастый, отталкивая Колю, ощерился, процедил: — Парчушник…
Коля увидел разом помертвевшее лицо Арсения, развел руками, сказал смущенно мордастому:
— Извиняйте. Ненароком мы…
Мордастый ударил Колю под дых: раз, второй, третий…
Коля не ожидал этого и защититься не успел. Он опустился на асфальт и только хватал ртом воздух.
Толпа брызнула в стороны.
— Убивают! — завопила бабка с узлом.
Мордастый пнул Колю ногой и сказал:
— Я бы тебя, фраер, на месте пришил, да у меня вон к нему, — он кивнул на Арсения, — дело есть… — Он шагнул в сторону и исчез — растворился в толпе.
Арсений, икая от страха и растерянности, поклонился ему в спину, дернул Колю за рукав:
— Вставай, рвем когти!
— Чего? — не понял Коля, с трудом поднимаясь и отряхивая одежду.
— А то, что слинять нам надо! — нервно сказал Арсений.
Он задумчиво посмотрел на Колю, словно заново его оценивая:
— Если что — поможешь мне?
— Само собой… — сказал Коля и добавил зло: — Убью я этого змея. Вот только пусть мне попадется еще раз!
— Нельзя, — сказал Арсений. — Сеня Милый это…
— Да хоть кто! — Коля обозлился окончательно. — Убью, и весь сказ!
— Пахан он. За ним знаешь сколько людей? Они нас на краю земли найдут! Иди за мной и молчи!
Они направились к трамвайной остановке. Арсений шел и думал, что Колю теперь бросать нельзя — силен парень, в случае чего защитит, хотя бы на первый раз. Дело-то ведь не в том, что Коля Сеню Милого обидел. Дело и том, что был за Арсением должок, и давно хотел Сеня этот должок получить, а Арсений по жадности и глупости уклонялся от расчета, да, кажется, доуклонялся.
А Коля думал, что, конечно же, нельзя бросать благодетеля в беде, а страна его, уркагания, должно быть, дрянь, если живут в ней такие вот Сени Милые и всех преследуют и грабят, да еще и отомстить могут.
Коля шагал следом за Арсением и даже не догадывался, что потом, спустя много-много лет, вспомнит эту свою первую встречу с уголовным миром и свои мысли вспомнит, и поймет, что именно в этот день и час вступил он с этим миром в долгую, изнурительную, опаснейшую борьбу, борьбу не на жизнь, а на смерть.
Подошел трамвай — красный, звенящий, с искрами над дугой, но Коля не удивился и воспринял это чудо как вещь саму собой разумеющуюся. Люди, сбивая друг друга с ног, хлынули к дверям вагонов, но Коля всех растолкал и не только успел втащить Арсения на площадку, но и сам забрался, спихнув на мостовую какого-то мешочника. Тот перевернулся и, грозя вслед уходящему трамваю кулаком, что-то кричал, должно быть, ругался.
Арсений одобрительно посмотрел на Колю:
— Так и делай. Не ты людишек — так они тебя.
И вдруг схватил Колю за руку, просипел срывающимся голосом:
— Там… На задней… Ох, мать честная!
Коля оглянулся: на задней площадке стояли два громилы — в шоферских картузах, в тельняшках под рваными пальто.
— Нам кранты, — одними губами проговорил Арсений.
— Что делать? — спросил Коля.
— На, — Арсений сунул Коле финку. — Если полезут — бей. Не мы их — так они нас… закон известный.
— Чего им надо? — хрипло спросил Коля, вздрагивая ог прикосновения к металлу: финки он еще ни разу в жизни в руках не держал.
— Должок за мной есть, — дернул уголком рта Арсений.
— Отдайте, — посоветовал Коля.