Исповедь гейши - Накамура Кихару. Страница 66

Но тридцать лет назад те, кто, к примеру, хотел сделать себе карьеру у Марубени, сами отправлялись с огромными чемоданами образцов в Техас, который в ту пору почти целиком занимали поля с хлопком. Один служащий Марубени как-то поведал мне, что вокруг аэропорта современной столицы штата Даллас простирались, насколько хватало глаз, хлопковые поля, и, чтобы добираться до самых захудалых лавок и добиться успеха, нужно было иметь воистину стальные нервы.

Я полагаю, что нашими нынешними хозяйственными достижениями — и значит, благосостоянием Японии — мы обязаны тогдашним японским купцам-первопроходцам.

Я прибыла в Америку на Пасху.

После Пасхи в Нью-Йорке по-настоящему вступает в свои права весна. Распускаются ярко-желтые форзиции, затем наступает черед цвести вишне, пионам и сирени — всему разом. На следующий день после Пасхи мужчины, как и женщины, могли носить белые туфли (но чтобы пожилые господа, как ныне, бегали в кроссовках, раньше не было принято).

Иногда снег выпадал даже на Пасху и после, так что капризная погода, бывало, заставала врасплох ньюйоркцев. Но и тогда на вечеринках можно было встретить белые туфли, хотя на улицу, где лежал снег, естественно, надевали сапоги.

В Пасху на Пятой авеню устраивается пасхальное шествие, и каждый год женщины участвуют в конкурсе на самую изысканную шляпу. В год моего прибытия в Нью-Йорк первый приз завоевала изящная, изумрудно-зеленая сатиновая шляпа, на которой была укреплена птичья клетка с двумя маленькими настоящими чирикающими птичками (похоже, это были благородные попугайчики). Сама дама оказалась статной красивой блондинкой, одетой в соответствующее изумрудно-зеленое вечернее платье из тафты.

В пасхальном шествии участвовали люди с различным цветом волос, на головах которых красовались яркие шляпы: светло-голубые, темно-красные, пунцово-красные… Пятая авеню превратилась в настоящий помост для демонстрации нарядов. Это напомнило мне фильм «Пасхальное шествие» (Easter Parade) с Джуди Гарланд, который я смотрела примерно в 1950 году. Песня из «Пасхального шествия» очень подходила к самой атмосфере Нью-Йорка, и она полюбилась японской молодежи. Теперь я впервые в своей жизни наблюдала настоящее шествие и, как деревенская простушка, простояла не один час на Пятой авеню, глядя на открывающееся передо мной зрелище.

Японская организация, оказавшая мне содействие, как уже говорилось, была наполовину государственной. Поэтому одна часть служащих состояла из госчиновников, тогда как другая набиралась из частного сектора экономики. Так, управляющий пришел сюда из частного предприятия, а его заместитель был государственным служащим. Тогдашний управляющий был очень любезен, и его любили подчиненные, тогда как заместитель мне казался типичным чиновником. У меня сложилось впечатление, что почти по всем вопросам у обоих всегда были различные мнения.

Впрочем, в ту пору там служил комендантом крайне добропорядочный негр по имени Билл, который работал в данном учреждении с момента его основания. Всякий раз, когда я пыталась дать ему чаевые за то, что он помогал нести мне тяжелые вещи, тот решительно отказывался.

— Я получаю достаточное жалованье и в чаевых не нуждаюсь, — обыкновенно говорил он и противился брать деньги.

Он делал все: вытирал пол и окна, носил багаж, встречал и провожал посетителей. Вначале меня немного пугала огромная фигура негра. Я никогда еще не видела так близко негров. Конечно, в Японии бывали Луи Армстронг и Нат Кинг Коул, но они находились, естественно, на сцене. В Токио порой можно было встретить чернокожих солдат, но я по возможности старалась не смотреть им в лицо. Билл был первым негром, с которым я лично познакомилась.

Когда большой Билл смеялся, его грубоватое лицо с белыми зубами принимало почти детское выражение. Это был действительно милый человек, которого в равной мере любили японцы и американцы.

Поскольку он не брал чаевых, я ходила в единственную японскую сувенирную лавку Нью-Йорка — она называлась «Катагири» — и покупала для него рисовое сухое печенье и земляные орехи.

— Они очень идут к пиву, что мы пьем дома. Моей жене они тоже нравятся, — говорил он.

Я живо представляла себе, как этот огромный негр и его жена пьют пиво и хрустят при этом японским рисовым печеньем. Поэтому я то и дело спрашивала его, есть ли у него еще это печенье. Если оно заканчивалось, я приносила ему опять. Его жена тоже всегда этому была рада.

В здании самой организации комната управляющего находилась в самом конце, а перед ней располагалось большое помещение, где работали другие служащие, и затем шла комната заместителя. К этим помещениям вел проход, а с парадной стороны здания (выходящей на Пятую авеню) располагался демонстрационный зал. Управляющий, как и его заместитель, сидел у себя один.

Эта организация помогла мне не только своим поручительством, что позволило приехать в Америку, но ее руководитель отдела рекламы, уже после того, как я обжилась в Нью-Йорке, сообщал мне различные новости радио— и телевещания. Я ему была очень благодарна и хотела как-то отблагодарить. Поэтому я решила в демонстрационном зале, комнате управляющего и в помещении заместителя установить композиции из цветов. Тогда один цветок ириса, тюльпана или герберы стоил десять центов. Одну плоскую вазу с цветами я поставила в демонстрационном зале, а одну — в помещении заместителя. Десять центов за цветок будет не слишком обременительно для моего тощего кошелька. В комнату управляющего часто приходят посетители, так что уже вид одного ириса создаст там более уютную атмосферу, посчитала я.

При этом вот что мне бросилось в глаза.

Когда я вносила цветы в комнату заместителя, он постоянно снимал телефонную трубку и слушал, если куда-то звонил управляющий. Получалось, что заместитель подслушивал разговоры своего начальника. Поскольку не было коммутатора и секретарши, то посредством простого нажатия кнопки можно было сколько угодно слушать разговоры, что вел управляющий по телефону.

Заметив это, я была неприятно удивлена. Однако рассказывать об увиденном никому было нельзя. Приходилось держать это в тайне, что очень тяготило меня, и я почувствовала крайнее облегчение, когда немного позже заместителя сместили.

Похоже, мои соотечественники даже в Америке не могли отказаться от подобной привычки… Меня очень огорчило то, что дурные привычки японцев даже здесь, в Нью-Йорке, дают о себе знать.

В демонстрационном зале были выставлены различные японские товары. Маски театра но, японские куклы, лаковые изделия, фарфор Сэто, перегородчатая эмаль клуазоне, традиционные новогодние ракетки для игры в волан, чайная посуда и прочее. Одна японка, чьи предки во втором колене прибыли сюда, проводила экскурсии.

Молодая девушка говорила неуверенно на японском. Английский стал, естественно, ее родным языком, и она изъяснялась на нем, как я по-японски.

Суповую чашу с росписью по лаку вадзима-нури она называла «пластмассовым блюдом», а изумительную куклу, изображающую принцессу Яэгаки, презрительно именовала Geisha girl, так что мне мучительно было слышать подобное.

Однако я не была здешней служащей и лишь писала бесплатно японские разъяснения к товарам. В часы наплыва посетителей я помогала отделу рекламы, надписывая адреса. Поэтому я не хотела идти на рожон, но вместе с тем не могла позволить, чтобы лаковое покрытие вадзима-нури именовали пластмассой, а принцессу Яэгаки — гейшей.

Чтобы не ранить самолюбия девушки, я начала с рассказа о японском танце. Я объяснила ей, что история принцессы Яэгаки сходна с той, что поведал Шекспир в своей трагедии «Ромео и Джульетта». С жаром я принялась описывать ей, что сосуды для росписи по лаку делают из павловнии (которая не растет в Америке), а лака накладывают целых двадцать слоев. Затем наносится роспись золотом. Такое производство нельзя поставить на массовый поток, подобно изделиям из пластмассы. Мастер в состоянии изготовить за месяц лишь несколько таких работ.

Американские посетители, которых девушка до сих пор кормила небылицами о пластмассе и гейше, позже приводили знакомых, а девушка стала подходить ко мне и задавать вопросы.