Исповедь гейши - Накамура Кихару. Страница 67
Однажды со мной заговорил управляющий:
— Госпожа Накамура, если вы решили еще немного задержаться в Нью-Йорке, то поработайте у нас. Хоть я и не могу много платить, но у нас нет никого, кто бы так хорошо все объяснял, как вы.
Я была счастлива. Конечно, у меня была работа натурщицы и на выставке, но это был случайный заработок. Поскольку мне приходилось высылать деньги двум пожилым женщинам и сыну, то твердый доход, как бы мал он ни был, был весьма кстати. По субботним и воскресным дням я располагала свободным временем. Работа в союзе длилась до пяти часов вечера, и, если поспешить, я могла еще пять часов работать на какой-либо ярмарке, так как на ярмарках или выставках цветов посетителей пускали до десяти часов вечера…
— В ближайшую неделю я вынесу данный вопрос на совещании, — пообещал управляющий, которого я и сама хотела попросить об этом, так что я была очень рада такому повороту событий.
Но, как и в Японии, некий важный чин из министерства торговли и промышленности воспротивился этому, потому что я была прежде гейшей. Один служащий, который помнил меня по тем приемам, что устраивало министерство в Японии, посчитал, что бывшая гейша может в итоге принести неприятности их руководителю. Против этого управляющий не мог ничего возразить.
— Ничего не вышло, госпожа Накамура, — сожалел он.
— Нечто подобное мне уже приходилось не раз испытывать в Японии, так что этим меня не удивишь. Пожалуйста, не огорчайтесь, — ответила я.
Мне стало ясно, что и в Америке придется столкнуться с такими вот японскими напастями. Конечно, я была разочарована. На улице я случайно столкнулась с тем чиновником, что помешал моему назначению.
— Что вы себе позволяете? Разгуливать в кимоно по Нью-Йорку… Вас же убьют, — набросился тот на меня. Почему человека должны убивать из-за того, что он носит кимоно? Я действительно была для него бельмом на глазу, и он, похоже, испытывал ко мне нерасположение. Как высокопоставленного чиновника, его тоже приглашали на различные мероприятия, например на цветочные выставки, где я работала. Уже сами его приветствия часто отличались бесцеремонностью: «Ну, вы даже похорошели. Вот что делает хорошее питание».
Позже мне улыбнулась удача, и я была рада, что получила отказ в данном союзе. Однако тогда меня злило, что по его вине не удалось получить уже лежащее у меня в кармане место. «Прием на работу бывшей гейши сулит начальству только одни неприятности». Как язык повернулся сказать такое! Я буквально кипела от гнева.
В ту пору японки, умеющие носить кимоно и к тому же говорящие сносно по-английски, были редкостью. Когда подошла к концу Международная промышленная ярмарка, где мы показывали своих кукол, в Колизее и Хилтоне проходили многие другие выставки и ярмарки — ярмарки шелка, лодочные выставки, кино— и фотоярмарки, выставки автомобилей и цветов, где я каждый раз находила для себя работу на неделю или десять дней. Больше всего мне нравились цветочные выставки в Колизее.
Они устраивались торговцами цветами, садовыми архитекторами и садоводами, прибывающими из Нью-Йорка и приграничных штатов, и стоило войти в павильон, как вас окружал дурманящий запах. Мастера садовой архитектуры из некоторых штатов привозили редкие сорта деревьев и растений и представляли образцы диковинных садов. Устраивался конкурс. На третий день определялись призеры. В качестве натурщицы в кимоно с широкими рукавами, с зонтиком от солнца и веером в руках я пользовалась большим спросом.
На фотовыставке был представлен новый японский аппарат для съемок, который хорошо расходился.
Один американский профессиональный фотограф, увешанный несколькими аппаратами, не раз снимал меня. Поскольку я была единственной натурщицей в кимоно, вокруг меня постоянно толпились люди. Я вставала, садилась, поворачивалась то в ту, то в другую сторону и была счастлива, хоть и немного смущена таким вниманием. Как раз в ту пору фотоаппараты «Кэнон» и «Ясика» стали завоевывать рынок.
Американский рекламодатель, господин Нуссба-ум из японского фотоцентра заботился обо мне, принося кока-колу или мороженое. Я весь день находилась в окружении фотографов, и просто не было времени поесть.
— Так не годится. Перерыв тридцать минут! — объявлял господин Нуссбаум и уводил меня за ширму.
Если кто-то говорил: «Мне хотелось бы сделать снимок того, как японка пьет кока-колу», — он противился этому и заслонял меня собой, так что порой дело доходило чуть ли не до драки.
Мы пользовались большим успехом, и я работала несколько лет на этих выставках.
В автомобильном салоне концерн «Дайхацу» демонстрировал свой изящный грузовик-малолитражку Daihatsu Midget (который расходовал всего четыре литра на 65 милях ), и этот автомобиль как средство перевозки охотно покупали торговцы цветами, провизоры и торговцы сладостями.
Моя задача заключалась в распространении английских проспектов среди посетителей и объяснении по-английски достоинств представленных товаров.
Между тем мне нашлась работа на теле— и радиовещании, чем я тоже обязана руководителю отдела рекламы. Я тогда выступала в сборных представлениях наподобие Jack Power Show, Ed Sullivan Show и Will Rogers Show.
В Jack Power Shown показывала чайную церемонию посредством чудесной пиалы сино. Ведущий Джек Пауэр взял ее в руки.
— Прекрасно! Эта чашка мне очень нравится. Какое счастье пить по утрам из нее кофе!
Сразу же на передачу позвонил какой-то японец, и Джеку пришлось извиняться, поскольку он задел честь японской чайной церемонии. Джек лишь хотел с похвалой отозваться о красоте чашки! Пить кофе из пиалы было, конечно, недопустимо для японцев.
Однажды я выступала в ток-шоу, и у меня за оби был заткнут необходимый для проведения чайной церемонии небольшой платок, который во время разговора я вынула. Тотчас позвонила какая-то японка. Неслыханное дело — говорить с таким платком в руках, это оскорбляет искусство чайной церемонии. Нам опять пришлось извиняться.
Даже в Америке японцы мелочны и придирчивы в своем поведении. Это удивило и Джека: «Японцы всегда столь чувствительны? »
То, что я позволила вольность с платком, имеет свою предысторию. В десять лет меня учила танцевальной пьесе «Рокудан» наставница Нисикава Сэн-со. Она танцевалась в сопровождении кото с платочком для чайной церемонии в руке. Так что я совсем не намеревалась отвечать на вопросы, держа подобный платок в руке. И когда меня упрекнули, что я оскорбила искусство чайной церемонии, мне было очень больно.
Все же меня хорошо принимали на таких шоу. Они позволили мне посылать деньги семье и оплачивать небольшую комнату, что я снимала на Уэст-Энде. Постепенно я стала ощущать, что начинаю осваиваться в Америке.
Со своей домохозяйкой госпожой Даймонд я с утра до вечера разговаривала лишь по-английски, что мне очень помогало. Поскольку миссис Даймонд с дочерью ни слова не понимали по-японски, нам волей-неволей приходилось изъясняться по-английски, и я многое тут для себя почерпнула.
Миссис Даймонд была англичанкой, ее покойный муж — евреем. Он не настаивал, чтобы та перешла в иудаизм, так что она осталась христианкой. От нее я многое узнала об американских нравах и обычаях, как там проводят обряды крещения, свадьбы и похорон.
Поскольку в Америке существуют различные религиозные конфессии, некоторые обряды разнятся здесь даже от семьи к семье. Для японцев все христиане на одно лицо, но в Америке мне стало ясно, что католики, протестанты, методисты или иудеи придерживаются разных обычаев.
Многие японцы так никогда и не бывали на американской свадьбе, похоронах или отпевании, хотя прожили в Америке по десять или пятнадцать лет. Я же по возможности посещала многие свадьбы и похороны. Каждая семья проводила их по-своему, в соответствии с вероисповеданием. Многим из того, чему я научилась там, я обязана миссис Даймонд.
Я трудилась не покладая рук. Оглядываясь назад, я просто диву даюсь, что мне с такой легкостью удавалось находить одну хорошо оплачиваемую работу за другой. Своим умением носить японскую одежду и неплохим английским я обязана тому обстоятельству, что была некогда гейшей. На ярмарках и приемах меня ценили и любили присутствующие там замужние женщины и их дочери за мое умение поддерживать беседу, когда мои шутки и меткие словечки приводили в смех всех американцев.