Дитя Всех святых. Перстень со львом - Намьяс Жан-Франсуа. Страница 62

А героя тем временем рвало. Суденышко, на которое его поместили, покинуло Темзу и, подгоняемое крепким бризом, вышло в открытое море. Качка была сильная, но отнюдь не она сделалась причиной охватившей Франсуа дурноты. Страдал он скорее из-за зелья, которым угостила его Ариетта и к которому добавилась застоявшаяся рыбная вонь. В полубессознательном состоянии, еле ворочая языком, Франсуа обратился к Туссену:

— Зачем мы вернулись к Мортимеру?

— Вовсе мы не у Мортимера.

— Но как же… я ведь чувствую капитаншин запах…

Франсуа вдруг забеспокоился.

— Туссен, я ничего не вижу! Я опять ослеп!

— Ничуть не бывало! Не беспокойтесь. Просто сейчас ночь, хоть глаз выколи.

— Туссен, что со мной? Хочу спать…

— Это лучшее, что вы можете сделать.

— А турнир? Ничего о нем не помню…

— Об этом я вам завтра расскажу. Спите пока.

На следующий день Туссен действительно рассказал своему господину подробности вчерашнего приключения: об уколе, которым Ариетта его усыпила; о плане побега, который она выдумала; о том, как невозможно было противиться воле этой богини, облеченной в железо; о том, как она вместо него вышла на бой… Франсуа молчал. Он не был удивлен по-настоящему. Он уже давно почувствовал по ее голосу, что она способна на все. Действие снотворного рассеивалось медленно. Только об этом он и успел подумать в тот миг, вновь скатываясь в тяжелое забытье.

Несмотря на благоприятный ветер, плавание длилось еще несколько часов, поскольку капитан, опасаясь приставать к берегу в Кале или в Соммской бухте, то есть в английских владениях, сильно забрал к югу. К концу дня он добрался до устья Сены, где и высадил своих пассажиров.

Ближайшая рыбачья деревушка называлась Лёр. Можно было только удивляться, обнаружив столь скромное поселение у впадения такой крупной реки; но как знать, не поднимется ли на этом месте много позже большой город? [20] Пока же Франсуа с Туссеном не удалось раздобыть себе лошадей в этом захолустье, и, чтобы добраться до Руана, им пришлось пересесть на другое судно.

На протяжении всего плавания Франсуа хранил молчание. Придя, наконец, в себя, он размышлял о событиях, которые пережил. Любопытно, но за Ариетту он не беспокоился. Слишком прекрасен был ее поступок, чтобы с ней могло что-нибудь случиться. Бог не допустит подобной несправедливости. Ведь он сам соединил их судьбы ради этого восхитительного приключения.

Просто Ариетта была женщиной его судьбы, вот и все. Франсуа давно это знал, но теперь ощутил с новой силой. Как давно он любил ее? Он не смог бы ответить наверняка. Тут не было какого-то определенного момента, как с Маргариткой. Вероятно, это произошло с самого начала, в тот миг, когда, пораженный схожестью их судеб, он взял ее за руку.

В первый раз Франсуа по-настоящему размышлял о Маргаритке. Он любил ее неистовей, безудержней, чем Ариетту, но две эти любви не имели никакого сходства. Одна была внезапным взрывом, другой предстояла долгая жизнь, и даже меньший ее накал был тому порукой. С Маргариткой он пустился в безумный галоп, а с Ариеттой ехал ровной рысью, как и подобает, собираясь в долгое путешествие длиной в целую жизнь. И Франсуа был уверен, что вместе они преодолеют любые препятствия. Редкая пара могла бы сравниться с ними. Ради него она оказалась способной на все, и только что это доказала; ради нее он готов горы свернуть…

Но пока берега Сены плавно проплывали мимо, Франсуа думал не только об Ариетте. Он вспоминал, как плыл на другом корабле в Англию и как воображал тогда, что попусту теряет свое время. Насколько он опять оказался глуп и самонадеян! Никогда, с самого начала своей жизни, Франсуа не знавал подобных потрясений.

Как это странно! Всякий раз, пустившись в странствие, он познавал что-то очень важное, и всякий раз возвращался измененным, иным. Когда он покинул своего дядю и отправился в Броселиандский лес, он познал свои слабости, свои пределы и понял необходимость противостоять самому себе. В Англии вместе со слепотой его ожидали другие открытия. В первую очередь — дружба Туссена, без которого он не выжил бы; затем — эта удивительная способность разгадывать любого человека по звуку его голоса; и, конечно, Ариетта…

И Франсуа отнюдь не собирался останавливаться. Вновь обретя зрение, он теперь неодолимо желал видеть, видеть, видеть, смотреть во все глаза, накапливать образы, любоваться — до помрачения света в очах! Открыв себя, открыв других, Франсуа желал теперь открыть и весь остальной мир.

В Руане они купили себе другое платье, лошадей и прогулялись по городу. После сытного обеда, обильно орошенного вином, Туссен спросил своего хозяина:

— А теперь куда мы направимся? Вернемся в Куссон?

Франсуа решительно замотал головой. Мысль вернуться в замок после смерти крестного леденила ему сердце. Но куда же тогда? Мир обширен. Франсуа твердо решил открыть его для себя, но не знал, с чего начать. И тут его осенило. Он вспомнил о вопросе Французской Мадам, на который не смог ответить, и ему пришло в голову все то, что он слышал о самом большом, самом богатом и самом прекрасном городе вселенной. Он поднял свою кружку и чокнулся с Туссеном.

— Мы едем в Париж!

Франсуа не забыл про выкуп. Было бы слишком глупо допустить, чтобы куссонский управляющий, еще ничего не слыхавший о его побеге, отослал деньги графу Солсбери. Встретив по выходе из харчевни какого-то паломника, возвращавшегося от святого Якова Компостельского, Франсуа убедил его завернуть в Куссон и передать послание, в котором управляющему предписывалось отправить сумму выкупа в Париж, на адрес, который он сообщит позже, и вознаградить подателя сей записки золотом.

Небольшими переходами, поскольку торопиться им было некуда, они двинулись вдоль берега вверх по течению Сены. Долгожданное событие произошло 25 января, в день святого Павла. Туссен ехал впереди. Путники поднимались по довольно крутой тропе, ведущей на холм, только что миновав какую-то деревушку, раскинувшуюся среди виноградников. Над соломенными крышами крестьянских лачуг вился легкий дымок — мирная, успокаивающая глаз картина. Вдруг Туссен закричал:

— Господин мой, вы только взгляните!

Франсуа пришпорил, догнал оруженосца и внезапно остановился, потрясенный увиденным. Солнце садилось и озаряло пейзаж на востоке. А там… В розовых закатных лучах Франсуа разглядел невообразимое скопище домов, нескончаемых крепостных стен, башен, колоколен. Он прошептал в восхищении:

— Париж!..

В этот момент мимо них проходил какой-то крестьянин с вязанкой хвороста на спине. Франсуа окликнул его:

— Где мы?

— В Шайо [21], мессир.

— Хорошо знаешь Париж?

— Частенько отвожу туда свое вино на продажу.

— Тогда называй все то, что мы видим. В обиде не останешься.

Крестьянин положил на землю свою вязанку.

— Вон там, слева, с самого краю, замок с островерхими крышами, сразу же за городской стеной, — это Тампль. А вон тот замок, который еще больше, ближе к Сене и к нам, — это Лувр. Потом остров Сите с собором Богоматери и королевским дворцом. А вон там, на том берегу, — гора святой Женевьевы, там студенты живут, это их вотчина.

Гора святой Женевьевы… Франсуа вдруг вспомнил, что давно уже не имел никаких известий от своего брата. Последнее, что он слышал о нем, было сообщение о его переезде в Париж после блестящего окончания учебы в Ланноэ. Стало быть, вопреки тому, что он думал, кое-какие знакомства в столице у него имелись.

Крестьянин прервал ход его мыслей:

— Ежели вы хотите добраться туда до темноты и закрытия ворот, мессир, то вам стоит поторопиться.

Франсуа отблагодарил его, бросив монету, и тронул коня. Крестьянин подобрал монету, увидел, что она английская, и в сердцах плюнул на землю, но все-таки сунул ее в свой кошелек.