Дитя Всех святых. Перстень со львом - Намьяс Жан-Франсуа. Страница 72

Они шатались уже некоторое время, когда услышали позади себя какие-то шаги. Обернувшись, никого не увидели. Франсуа спросил у брата:

— Студенты?

— Поглядим…

И Жан бросил в темноту несколько фраз на латыни. Но не получил никакого ответа. Напротив, шаги ускорились.

— Если нет музыки и если не понимают по-латыни, значит, это воры. Предлагаю самое разумное решение: спасаться бегством.

И они припустили во весь дух. Их преследователи сделали то же самое. Впрочем, далеко они не убежали. На следующем же перекрестке из темноты выскочили три человека и преградили беглецам путь. Грабителей было шестеро, каждый вооружен мясницким ножом, а у одного имелся фонарь. Главарь — бородатый великан — сделал шаг им навстречу и зловеще усмехнулся.

— Сивобородый вас приветствует, господа хорошие! Что предпочитаете ему отдать: кошелек или жизнь?

Франсуа хотел было возмутиться, но Жан успокоил его одним жестом.

— Брось! Яблоня для того и существует, чтобы приносить яблоки, ученик — чтоб учиться, а вор — чтобы воровать. Грабя нас, мессир Сивобородый сообразуется с мировым законом и волей Создателя. Вот мой кошелек!

Сивобородый восхищенно покачал головой.

— Вот это сказано так сказано, мессир. Хоть от вас и несет мочой да дерьмом, зато сразу видать, что вы человек ученый. Не забудем также про украшения и прочие безделушки. Вот этот шелковый платочек, например. Хоть он и грязный, но на диво хорош. Э, да я вижу, у вас и под ним кое-что найдется!

Сивобородый сорвал у Жана с шеи фиолетовый платок и нащупал золотую буллу под камзолом. Жан закричал:

— Не тронь это!

— Ну, ну, мессир! Куда же подевалась вся ваша философия?

Двое из воров приблизились к Жану и замахнулись ножами. Франсуа понял, что пора действовать. На него внимания не обращали, миг был самый подходящий. Он стремительно наклонился, обеими руками схватил за щиколотки того, кто топтался напротив, невероятным усилием оторвал его от земли и крутанул в воздухе над головой, выкрикнув:

— Мой лев!

Разбойники ничего не успели сделать. А Франсуа, пользуясь своей жертвой как боевым цепом, ударил Сивобородого. Две головы столкнулись с глухим стуком. За это время Туссен успел подобрать нож, выпавший у жертвы Франсуа, и вогнать его по рукоятку в сердце ближайшему из бандитов. Трое остальных, в том числе и тот, что был с фонарем, сбежали, не прося добавки. Франсуа послал им вдогонку свой победный клич:

— Мой лев!

К нему подошел Жан.

— Спасибо! Признаю, что и физическая сила бывает на что-то полезна.

Франсуа перевел дух.

— В любом случае я не позволил бы им отобрать у меня перстень со львом. Но и ты, выходит, дорожишь этим шариком больше жизни?

Жан не ответил. Воры исчезли. Трое гуляк остались в полнейшей темноте: луны не было, а их собственный фонарь разбился во время схватки. Жан растерянно спросил:

— Что теперь будем делать? Мне ни за что не отыскать обратную дорогу.

Вместе с темнотой к Франсуа вернулись и недавние воспоминания. Он вспомнил Хертфорд и лабиринт, спускающийся к Ли.

— Я могу вывести вас к Сене.

— Каким это образом? Ты же не знаешь Парижа!

— Надо все время двигаться под уклон. Давайте держать друг друга за плечи.

Как и в тот, первый раз, Франсуа показал себя безошибочным проводником, и они вскоре вышли к набережной. Но на сей раз обнаружилось и непредвиденное обстоятельство. Франсуа первым его учуял.

— Ров Пюнье!

Все трое остановились и стали держать совет, в то время как запах гниения окутывал их все сильнее. Ров Пюнье тянулся как раз поперек набережной и преграждал им путь. Мысль о том, чтобы свалиться в эту зловонную могилу и сгнить там заживо, им ничуть не улыбалась. И тут они услышали звук приближающегося колокольчика. Жан воскликнул:

— Спасены! Это звонарь по усопшим!

Тот не замедлил появиться в свете фонаря, который нес с собой. Одет он был в черную ризу, украшенную черепом, перекрещенными костями и серебряными слезами. Через каждые двадцать-тридцать шагов он взмахивал своим колокольчиком и кричал:

Люди спящие, проснитесь!

За навек усопших молитесь!

Франсуа приблизился к нему.

— Один денье, если отведете нас на улицу Глатиньи.

Звонарь оказался маленьким ворчливым старикашкой.

— Никогда не хожу в те места!

— Ну, ну… Какая вам разница, где звонить… Почему бы и не на улице Глатиньи?

— Оставьте меня! Дайте пройти!

Вмешался Туссен:

— Мы только что повстречали грабителей и быстренько отправили их к твоим усопшим. Давай веди, не то отберем твой фонарь. Тебя для этого и оглушать не придется!

Ворча, звонарь по усопшим тронулся в путь. Так они миновали ров Пюнье и перешли Сену по мосткам Мильбрэй. Без света они наверняка распрощались бы здесь с жизнью. Наконец, добравшись до Сите, звонарь свернул налево, и все четверо оказались на улице Глатиньи. Франсуа дал старику обещанный денье. Тот пробормотал что-то невнятное и повернул обратно. До них в последний раз донесся звон его колокольчика и мрачный призыв:

Люди спящие, проснитесь!

За навек усопших молитесь!

Потом они постучались в дверь заведения мадам Гильеметты.

Им устроили торжественную встречу. Бандерша была окружена всеми своими девицами, и они поджидали их, видимо, уже давно.

— Сейчас так неспокойно! Мы уже опасались, не случилось ли с вами какое несчастье.

Жилетта Берсийка бросилась в объятия Франсуа, словно животное, нашедшее, наконец, своего хозяина. И тут же ахнула: один из его рукавов был разорван, а лоб перечеркивала красная ссадина. Без сомнения, это Сивобородый чиркнул ножом, а Франсуа даже не заметил.

Одновременно с первым раздался и второй крик: девушки только что обнаружили, в каком состоянии находится Жан. Мадам Гильеметта в ужасе восклицала:

— О боже! Что с вами случилось?

Жан вскочил на низенький столик и заговорил с комическим пафосом:

— Чтобы добраться до вас, мы преодолели тысячу опасностей! И первым в их ряду был ночной горшок какого-то злокозненного парижанина, содержащий все миазмы и элементы проказы, чесотки, перемежающейся лихорадки и золотухи!

Франсуа сменил его, выражаясь столь же выспренно:

— Мы обратили в бегство Сивобородого и его шайку. Но на сегодня хватит искушать судьбу!

Туссен подхватил:

— В своем стремлении к вам мы так спешили, что чуть было не угодили в пропасть более глубокую и зловонную, чем сама преисподняя!

Жан завершил рассказ:

— Наконец, мы взяли в проводники заупокойного звонаря и последовали за ним без всякого трепета перед душами усопших, которые вились над ним. И все это мы превозмогли единственно из любви к вам!

Мадам Гильеметта рассмеялась от всей души:

— До чего же лихо вы поете на три голоса! Настоящее трио. Надо бы вам придумать название!

Какое-то время все галдели наперебой, но вдруг Туссен хлопнул себя по лбу:

— Генеральные штаты! [37]

Мадам Гильеметта призналась, что не понимает. Туссен улыбнулся:

— Ну да, мы сами и есть Генеральные штаты.

Он глубоко поклонился Жану:

— Церковь…

Он отвесил Франсуа чуть менее почтительный поклон:

— Дворянство…

Потом выпрямился с каким-то озорным подскоком:

— И народ! А все вместе мы — Генеральные штаты!

Его объяснение вызвало единодушный восторг. Девицы хлопали в ладоши и пронзительно требовали сказать речь. Жан опять вскочил на столик и, напустив на себя благочестивый вид, сложил руки.

— Вот Церковь: самая грешная из всех троих, суровая к слабым, угодливая перед сильными, не имеющая ни веры, ни милосердия, ни сердца; распутная, бесстыжая, порочная, заблудшая, растленная, развратная, сластолюбивая, блудливая, извращенная, похабная, нечестивая и святотатственная — клянусь волосом с лобка Святой Девы!..