Атолл «Морская звезда» - Насибов Александр Ашотович. Страница 32

— Хосе сделался директором магазина?

— Он ушел на фронт добровольцем, как и ты, и почти в одно время с тобой. Под Харьковом горел в самоходке. Потерял ногу и глаз. И вот появился в Москве. Из госпиталя вернулся в университет… А про магазин я придумала.

— Почему?

— Чтобы в твоих глазах выглядеть дрянью. — Анна сделала паузу и повторила: — Да, самой последней дрянью… Не понимаешь почему? Но ведь продажную бабу проще забыть, правда?

Лавров стоял, боясь пошевелиться. Он оцепенел.

— Хосе остался один на всем белом свете, — продолжала Анна. — И я подумала, что спасу его…

— Но ты оставила его! — крикнул Лавров. — Бросила, чтобы выскочить за другого, более молодого!

— В сорок седьмом у Хосе началась гангрена второй ноги. Ногу пришлось отнять. Вскоре он умер.

— А… ребенок?

— Не было ребенка. Его я тоже придумала. — Анна покачала головой: — Как же ты не вернулся домой?

Ответа не последовало.

— Джоан? — сказала Анна.

Лавров покачал головой.

— Я думала, Джоан… Что же тогда?.. Хорошо, пусть я виновата. Но при чем же Родина?

Лавров молчал.

Она тяжело вздохнула:

— Можешь не верить, но я всегда думала о тебе.

— Даже когда пустила к себе этого твоего Петра?

Анна не ответила. Оба долго молчали. Лавров сел за стол, принялся листать какую-то книгу.

— Чем ты занимаешься, Алеша? Вчера Джоан обронила несколько фраз. Я поняла так: работаешь над проблемой клеточного белка?

— Да.

— Но ты же невропатолог!

— Последние десять лет отданы белку. Он стоит того…

— А это? — Анна показала на чучело гориллы. — Экспериментируешь на обезьянах?

— Одиннадцать лет назад его доставили сюда дряхлым стариком: полный упадок сил, слезящиеся глаза… Я вернул ему молодость!

— Как же он погиб?

— Случайность! Он бы жил еще десять лет, двадцать лет! У меня мыши здравствуют вчетверо больше, чем определено природой. На очереди проблема долголетия человека. Человек должен жить много дольше, чем теперь. И это будет!..

— Ты близок к решению проблемы?

— Очень близок…

— И свою работу отдашь чужим?

— Чужие? Не понимаю этого слова. Моя работа для всех.

— Она не будет для всех, если попадет в плохие руки… Почему ты не хочешь вернуться? Уж не ослеп ли ты на этой своей “земле обетованной”?.. Я все больше думаю вот о чем. Почему это добрые тюремщики позволили мне перебраться в твой палаццо? Не для того ли, чтобы ты и меня уговорил изменить Родине? Как изменил Брызгалов…

— И как изменил я сам?

— Я так не сказала. Но не все поймут разницу между тобой и Брызгаловым…

— Разница есть. Он предал тебя сознательно. Я же ни о чем не подозревал. Более того, полагал, что спасаю… Ведь дома тебя ждут неприятности? Состоишь в партии?

— Состою.

— Могут исключить.

— Да. Лично я бы выгнала такую дуру. Ответь честно, пойдешь ли ты в посольство, Алексей?

— Доверься мне.

— По правде говоря, это трудно… Ты всерьез думаешь, что я могу остаться здесь?

— А что?! — вдруг выкрикнул Лавров. Вскочив на ноги, вскинул сжатые кулаки. Казалось, им овладел приступ веселья. — Будешь зарабатывать втрое больше. Своя лаборатория, выгодные контракты с фирмами… Покажется мало — открыта дорога за океан. А там уж вдесятеро больше денег. Своя вилла где-нибудь в Калифорнии, участок в полсотни акров, виварий на пятьдесят обезьян! Комфорт умопомрачительный: “Лиловый негр вам подает манто!..”

— Что с тобой происходит?!

Лавров опустился в кресло, ослабил узел галстука:

— А ничего не происходит. — Достав платок, промокнул пот со лба, вяло улыбнулся: — Видишь же, весел, счастлив, бодр. — Обеими руками взял ладонь Анны, осторожно погладил. — Ты где обитаешь, в самой Москве?

— На новом проспекте Калинина.

— Возле Арбата? Я слышал, он очень современный.

— Очень!.. Алеша, но ты-то так-таки и не вернешься домой?

Лавров не ответил. Казалось, он внимательно рассматривает свои руки, которые все еще держали ладонь взволнованной Брызгаловой.

— Надеюсь, ты не совершил что-нибудь неподобающее? — последовал новый вопрос.

Он покачал головой.

— Что же тогда?

— Поздно, — Лавров помедлил. — Поздно и… стыдно.

Хотел сказать что-то еще, но прервал себя на полуслове, прислушался. Раздались шаги, и вошла Джоан.

Она сняла шляпку, положила на стол несколько бумажек:

— Я принесла анализы.

Лавров бегло просмотрел их. Отложив, коснулся руки Брызгаловой:

— Анна, я помогу тебе подняться в спальню.

— Я вовсе не устала…

— Идем, у меня серьезный разговор с Джоан. Я должен кое в чем разобраться…

Он повел Анну к лестнице. Гибсон стояла возле стола и глядела в спину Лаврову. Потом села, прикрыла глаза. Перебрала в сознании события последнего времени, пытаясь вспомнить, не была ли где-нибудь допущена ошибка. Прошла еще минута, и Лавров вернулся.

— В чем ты собираешься разобраться, Алекс?

— Пока в бумагах. — Он сел за стол, вновь взял анализы и начал их изучать.

— “Пока”. Что это значит?

— Мешаешь работать! — Он снял очки, поглядел на женщину: — Разве трудно повременить?

— Ты никогда не разговаривал со мной в таком тоне. В мое отсутствие что-то произошло?

— У нас каждый день новости.

— Какие же сегодня?.. Почему ты молчишь? — Гибсон решительно направилась к лестнице, ведущей в спальню. — Хорошо, раз ты молчишь, я спрошу у нее.

— Не забудь, что ты экономка! — крикнул он яростно.

Гибсон резко остановилась.

— Что же все-таки случилось? — сказала она, возвращаясь к столу. — Очень плохие анализы?

— Все очень плохо.

— Она отказывается ехать с нами? — Гибсон с трудом сдерживалась, чтобы не закричать, — так велико было у нее предчувствие надвигающейся беды. — Говори же!

— Она должна вернуться на родину.

— Значит, отказалась!.. — Джоан заговорила торопливо, сбивчиво, будто боялась, что ее перебьют, остановят: — Ты сделал что мог, Алекс. Надо подумать и о себе. В Америку поедем вдвоем, ты и я. Да, теперь и я убедилась, что ее не сломить… Ну что же, пусть выкручивается как может. Видит бог, мы желали ей добра. — Схватила трубку телефона: — Я заказываю билеты!

Лавров усмехнулся:

— Ты забыла, что телефон не работает?

— Позвоню от консьержки… Минуту! В холле, я заметила, оголился провод, — Гибсон сделала движение в сторону холла.

— Погоди, Джоан! К тебе приходил мужчина. Кто он?

— Мужчина?.. Это что, сцена ревности? Ах да, вчера или позавчера кто-то спрашивал тебя. Какой-то пациент.

— Совсем плохо, Джоан. Ведь я знаю: нужна была ему ты, а не я… Вот видишь: этот тип был из полиции. Эти секретные протоколы допросов, которые ты легко раздобыла… Телефон, который все последние дни был неисправен, а теперь вдруг… Я думал, мы дорожим друг другом. Выходит, ошибался. Надеюсь, понимаешь, что это конец?

— Алекс! — Гибсон рухнула на колени. — Да, я дурная женщина!.. Сейчас ты узнаешь все. Муж-миллионер, мое положение в обществе, богатство — все это ложь, трижды ложь! Я продажная тварь! Меня нацелили на тебя — понравиться, уговорить переехать в Америку… А ты принял меня, поверил! Мне нет оправдания. Я собака, укусившая руку, которая ее приласкала. Но видит бог, я думала, тебе будет хорошо за океаном! Ведь я всерьез полюбила тебя, Алекс!

— Пора подняться с колен, — сказал Лавров.

Он стоял, сжав кулаки и наклонив лобастую голову, в двух шагах от Гибсон, и казалось, еще секунда — и он ринется на нее.

Она сникла, послушно встала. Что-то изменилось в глазах Лаврова, взгляд стал мягче. Отвернувшись, он взял со стола сигареты.

— Алекс, устрой мне последнее испытание, — тихо сказала Гибсон. — Напиши записку в советское посольство. Я приведу оттуда людей.

— Проще позвонить.

Гибсон бросилась в холл.

— Готово! — крикнула она оттуда.

Лавров поднес трубку к уху. Телефон молчал. Вернулась Гибсон, взяла трубку, послушала, растерянно опустила ее на рычаг.