Военные катастрофы на море - Непомнящий Николай Николаевич. Страница 56

Люди занимают свои места по тревоге… внимательно наблюдаю в перископ за конвоем. В середине его выделяется размерами большое судно. Зову к перископу помощника штурмана Луганского. До войны он плавал помощником в торговом флоте и хорошо разбирался во всех типах и классах торговых судов…

Луганский только на миг прильнул к окуляру:

– Тут и гадать нечего. Танкер. Водоизмещение – тысяч пятнадцать.

Опускаю перископ в шахту… Акустик доложил, что миноносец быстро приближается к нам. По команде лодка уходит на глубину, нырнув под первую линию охранения. С большой скоростью, шумом и воем гребных винтов над нами проносится корабль. На нем и не подозревают, что разыскиваемый ими враг находится под килем эсминца всего в каких-нибудь 15 метрах. Не сбавляя, хода, Л-3 снова всплывает под перископ. Теперь мы между катерами и миноносцами. Прямо по курсу конвоя – самолет. Он ищет подводные лодки. Пасмурная погода нам благоприятствует. Но перископом приходится пользоваться осторожно – поднимать его всего на несколько секунд. За это время нужно успеть осмотреться. Иногда это не удается. Слышны отдельные разрывы глубинных бомб. Но эта хитрость гитлеровцев – отпугивать возможного противника – нам уже давно знакома.

Не меняя глубины, мы проходим вторую линию охранения – линию катеров. Их осадка незначительна, и опасаться таранного удара не приходится… Л-3 успешно прорвалась через обе линии охранения и теперь находится между транспортами и катерами– охотниками. Голова колонны пересекает наш курс. Дистанция медленно сокращается.

– Аппараты, товьсь!

Отчетливо слышен гул работающих винтов. Устанавливаю перископ на пеленг залпа и поднимаю еще. Носовая часть огромного танкера четко обрисовывается на фоне берега. Вот его нос «входит» в линзу перископа, темная стена медленно ползет в левую сторону, к перекрещенным нитям в центре линзы. Теперь, фашисты, держитесь!

– Аппараты, пли!

Лодка вздрагивает. Передо мной загорается зеленая лампочка – торпеда вышла. Второй толчок – снова зеленая вспышка.

На какую-то долю минуты я забыл об опасности. До боли, прижав правый глаз к окуляру, смотрю, как точно идут к цели наши торпеды. В центральном посту Коновалов вместе с Зониным считают секунды: «Ноль пять, ноль шесть … десять, тринадцать…» – взрыва нет.

– Неужели не попали? – кричит Коновалов мне в рубку.

– На таком расстоянии трудно не попасть, – машинально отвечаю ему, не отрываясь от перископа, в эту секунду огромный столб огня и дыма взметнулся над танкером. В центральном посту слышу крики «ура»! Еще взрыв! Снова «ура», а море горит. На танкере более десяти тысяч тонн горючего – такой огонь нескоро погаснет!

…На лодку ринулись катера. Миноносцы открыли огонь, снаряды падают с недолетом…

– Полный вперед! Срочное погружение!

…Все же серия из восьми глубинных бомб, сброшенных катерами, чуть не накрыла Л-3 в момент ее ухода на глубину. Нам показалось, что какой-то громила невероятной силы бил по корпусу корабля огромной кувалдой. Часть механизмов подводной лодки вышла из строя. Мы снова в самый ответственный момент остались без гирокомпаса.

Надо было отворачивать от горящего танкера. Нырнуть под него заманчиво: больше шансов оторваться от катеров, но в то же время и опасно – тонущее судно навсегда может похоронить под собой подводную лодку.

– Право на борт!

Взглянув на стеклянную крышку магнитного компаса, я увидел, что она вся запотела, картушки не было видно. Пришлось пустить секундомер и маневрировать «вслепую» – перекладывать рули через определенное количество времени на определенное количество градусов.

А морские глубины вокруг нас громыхали и рвались… Л-3 стремительно уходила от преследования, и взрывы за кормой становились все глуше и глуше. Я спустился вниз, в центральный пост. Настроение у всех было приподнятое. Первая победа!… Иду к себе в каюту добриваться…».

Спустя несколько дней сигнальщики Л-3 обнаружили несколько рыболовных ботов. Но от их уничтожения Грищенко отказался.

– Мы еще не выполнили своей основной задачи. А потому не можем демаскировать район минной постановки! – объяснил он свои действия политруку и писателю.

25 августа подводная лодка прибыла на заданную позицию. С нее наблюдали интенсивное движение неприятельских транспортов, а лежа на грунте слышали отдаленные взрывы глубинных бомб и шум винтов миноносцев. Из вахтенного журнала Л-3: «…В 21.03, всплыв под перископ, обнаружил по пеленгу… в дистанции 4 миноносца и 3 тральщика под шведским флагом. Стоящие на якорях. В 21.53 начали минную постановку. Первую банку из 6 мин в Ш…Д… 7-я мина вышла из трубы, но якорь остался в трубе. Освободились через 30 минут, и она затонула… 26 августа с 00.21 до – 04 выставили еще 2 банки: одну из 4 мин в Ш… Д… и вторую из 9 мин в Ш… Д…».

В тот же день Л-3 добилась и боевого успеха торпедным оружием. При этом был атакован конвой из трех транспортов. Грищенко столь ювелирно рассчитал свой маневр, что исхитрился четырехторпедным залпом поразить сразу два транспорта. Еще несколько дней патрулирования – и на горизонте новый конвой. На этот раз это были восемь транспортов в сопровождении двух миноносцев. Естественно, что от такого подарка судьбы Грищенко отказаться не мог. «Фрунзевец» немедленно начал маневрирование под перископом для выхода в атаку. На корабельных часах стрелки показывали 17.12, когда Грищенко скомандовал:

– Носовые торпедные аппараты, первый и второй! Товьсь! Пли!

От толчка выброшенных смертоносных сигар подводную лодку едва не выбросило на поверхность. Боцману каким-то чудом удалось удержать ее на пятиметровой глубине. Отчетливо был слышен взрыв. Когда Грищенко поднял перископ, эсминца на поверхности уже не было. Теперь наступила очередь крупнейшего из транспортов. Четырехторпедный залп не оставил ему шансов. Торпеды буквально разнесли его вдребезги. На этот раз подводную лодку особенно никто не преследовал. К досаде командира, оставшиеся транспорты бросились от погибшего собрата врассыпную и догнать их «Фрунзевецу» не было никакой возможности. Грищенко мог лишь наблюдать в поднятый перископ торчащий из воды нос затонувшего транспорта. Затем было не менее тяжелое возвращение домой. При форсировании Финского залива Л-3 не раз была на волоске от гибели. Пять мин взорвались рядом с ней при касании минрепов. Спасли лишь мастерство экипажа и невероятное профессиональное чутье командира. 9 сентября «Фрунзевец» ошвартовался у пирса острова Лавенсари. Они сходили на берег счастливые, что вернулись живыми… радость возвращения была, впрочем, омрачена для Грищенко доносом его военкома. Что поделать, не везло командиру Л-3 на политруков! Военком Долматов информировал: «…Командир не всегда рационально использовал боезапас – например: по конвою каравана противника выпущено сразу 4 торпеды. (Позднее такой способ атаки будет признан на отечественном флоте наиболее оптимальным!…) Командир после потопления 2 транспортов 29 августа хотел выйти из района позиции на 30 – 40 миль и дать радиограмму. (Позднее эта тактическая находка Грищенко станет аксиомой для всех подводников)».

Естественно, что бумага Долматова не осталась без внимания. Но после столь победного прорыва Грищенко наказать просто не могли. Его наградили орденом, слегка пожурили, и командир «Фрунзевца» стал готовиться к следующему походу. Именно в эти недолгие дни отдыха между боевыми буднями на лодку к Грищенко прибыли, находившийся в то время в Ленинграде писатель Александр Фадеев, поэтесса Ольга Берггольц и Всеволод Вишневский.

Художник Гуляев написал большое живописное полотно о торжественной встрече Л-3 после боевого похода в Кронштадте. В центре картины комфлота Трибуц жмет руку, ведь в самом разгаре была война и пропагандистам был как воздух нужен пример командира героического боевого корабля. Для этого Грищенко подходил как нельзя лучше. Большой природный ум и личное обаяние в сочетании с потрясающим чувством юмора, академической образованностью и интеллектом не могли не вызвать восторга у представителей творческой интеллигенции от общения с ним. Ну, а если к этому прибавить командирский талант и, несомненно, выдающиеся боевые успехи, то можно понять, почему Грищенко оказался в центре внимания прессы. Однако, к его чести, он оказался абсолютно не подвержен «звездной болезни» и относился к происходящему с изрядной долей здорового юмора. Как знать, может, именно тогда и появилась у кого-то из флотских начальников затаенная черная зависть к командиру «Фрунзевца», может, именно в тех днях недолгой передышки между боями и следует искать истоки всей последующей драмы выдающегося подводника? Как знать…