Сделайте погромче - Нестерова Наталья Владимировна. Страница 6

Новенькую девушку Нина невзлюбила с первого взгляда.

– Катрин, – представилась та и оглядела Нину с ног до головы, ухмыльнулась и бросила на Сергея взгляд, в котором читалась оценка: так себе метелка.

«У них с Сережей было! – пронеслось у Нины в голове. – Раньше, возможно, долго. Как долго? Она симпатичная. Нет! Совершенно не привлекательная! Отвратительная! Маленькая злая мышка».

– Катрин? – переспросила Нина. – Это от «Катя» на иностранный лад? А я просто Нина.

Их мгновенно вспыхнувшее неприятие остальные, похоже, не заметили или сделали вид, будто не заметили. За длинным столом сидело девять человек, поздоровались с Ниной и Сергеем и вернулись к тарелкам и беседе. Сергей сказал, что голоден как тысяча китайцев, спрашивал Нину, что ей заказать. Аппетит у Нины (когда напротив сидит мышеподобная бывшая пассия Сережи!) пропал, но она подробно обсуждала блюда. Главным образом, чтобы естественно припасть к плечу Сергея, рассматривая меню, чтобы продемонстрировать Кате-Катрин, кто здесь имеет право.

Говорили о предстоящем походе на Алтай, обсуждали детали, экипировку. Катрин с ними не отправлялась (хоть за это спасибо), потому что она только вышла из больницы, где лежала со сложным переломом запястья после неудачного прыжка с парашютом.

– Вы же могли и шею свернуть, – с неискренним сочувствием заметила Нина.

– Могла, – легко и почти ненасмешливо согласилась Катрин, – но не свернула.

– Трехтысячник – это круто, – сказал жующий Сергей.

– Что? – не поняла Нина.

– Прыжок с трех тысяч метров, – пояснила Катрин.

– О!

Произнесенное Ниной междометие только глупец мог бы расценить как восхищение. На самом деле, Нина в короткое «О!» вложила: «Если вам доставляет радость падать с трех километров и ломать кости, то я затрудняюсь оценить подобное удовольствие».

– Нина, – поднялась жена Вадика Настя, – пойдем носики попудрим?

Как и во всякой компании, у них были свои словечки и фразы. «Попудрить носик», – обозначало сходить в туалет. Однажды кто-то из ребят привел девушку, трепетную скромницу, на которую, очевидно, байки промальпов произвели большое впечатление, нагнали страхов и восхищения. Но пили пиво, физиология требовала свое. Девушка пропищала: «А где здесь можно носик попудрить?» За столом повисло недоуменное молчание – никто не мог взять в толк: если взбрело ей макияж поправлять, почему надо всех оповещать. Девушка окончательно стушевалась и чуть не плача пояснила: «Мне в туалет надо». С тех пор и пошло про носик. Особенно забавно было наблюдать реакцию непосвященных, когда рассказывали что-нибудь вроде: «Висел я на фасаде Газпрома, и тут мне жутко захотелось носик попудрить…»

Нине в компании приятелей Сергея было хорошо. Она просто, сразу и естественно взяла правильный тон. У меня недостатка адреналина не наблюдается. Я ни за какие коврижки не полезу на гору, не поплыву в хлипкой лодчонке по бурной реке, не буду спускаться в пещеру и прочие способы подвергать свою жизнь опасности не для меня. Но я уважаю ваши забавы и вообще отношусь с интересом ко всему, мне недоступному. Да и я не лыком шита, прочитала массу литературы и знаю о вещах, о которых вы не подозреваете, чтобы в них смыслить, надо долго учиться. Справедливо, если я надеюсь на ответное уважение к моим интересам? Справедливо. Значит, договорились. Хотя ни слова на этот счет не произнесли.

Нина до икоты хохотала над их шутками, непритворно переживала, когда случались травмы. Объясняя ей профессиональные термины или жаргонизмы, никто не чувствовал досады. Напротив, с удовольствием толковали. Умному человеку, пусть из другой оперы, рассказать о своих маленьких хитростях – только приятно.

– Брось психовать, – посоветовала Настя, когда они мыли руки. – У Сережи с Катрин давно все кончилось.

– Так заметно, что нервничаю?

– Мне заметно. У Вадика с Катрин тоже, еще до меня, было. Катька у них всеобщая, экспедиционно-полевая жена. Она не плохая, не злая и не вредная. Даже несчастная, с каждым по очереди побывала, и ни с кем по-настоящему не сложилось.

– С Сережей закончилось, когда Катрин с неба упала?

– Нина, меньше яду! Девчонка три месяца по больницам провалялась, несколько операций перенесла.

– Искренне ей сочувствую.

– А ничего поделать с собой не могу? – рассмеялась Настя. – Крепись, пройдет, по себе знаю.

Прежде судьба Нину оберегала, и она никогда не испытывала ревности. Кого ревновать? Ваню, который надежен как алфавит? У Вани две страсти – наука и она, Нина. Ване нужен покой, чтобы заниматься наукой, покой называется Нина. Никто и ничто в эту связку протиснуться не может. Нина считала себя неспособной к ревности. Такая я, мол, высокоразвитая, и низменное чувство зависти (а ревность есть зависть к чужим совершенствам) мне несвойственно. Дудки! Оказывается, очень и очень свойственно! Ревность – как веер острых ядовитых игл, которые воткнулись тебе в макушку, вошли в кровь, проскользнули по сосудам, рассыпались и застряли везде, включая кончики пальцев ног. Колются, выпускают яд по капле. И чужие совершенства тут ни при чем. Пусть бывшая пассия Сергея будет хоть уродиной косорылои, хоть первой красавицей мира! Значения не имеет. Главное – Сергей ее обнимал, целовал, шептал на ушко нежные слова. Убить за это мало! Поднять на самолете всех его бывших и кинуть на землю без парашюта!

Но, помня Настин совет, Нина загнала свои переживания глубоко, была в меру весела и непринужденна. А яд накапливался. Прорвало, когда они с Сергеем ехали в метро.

– Все-таки ужасно хвастаться такими подробностями, как покупка одежды в секонд-хенде, – не к месту, не по теме предшествовавшего разговора выпалила Нина. И удивленному Сергею пояснила: – Катрин рассказывала, как сегодня покупала старые ношеные вещи. Бр-р-р, – передернулась Нина от отвращения, – в секонд-хенде. Обноски афроамериканцев.

Сергей мог бы промолчать, пожать плечами, согласиться, наконец, с мнением Нины. Но он предпочел защитить Катрин!

– Какая разница, где одеваться? Нормальный человек думает не ГДЕ, а во что ПРАВИЛЬНО одеться. В Европе – движение зеленых давно агитирует покупать старые вещи. Сохраняются леса и прочие природные ресурсы. По-моему, очень грамотно.

– По-твоему, я повернутая на тряпках фифа?

– Разве мы говорили о тебе? – возразил Сергей, не догадываясь о глубине Нининого страдания.

– Влюбленный мужчина, говоря о любой женщине, всегда говорит о своей избраннице, хвалит или критикует.

– Кто изрек? Шекспир? Или Спиноза? А если я расскажу о бомжихе, которая у меня сегодня утром на водку клянчила?

Нина не цитировала, про влюбленного мужчину сама, с ходу, придумала, мозг подсказал. Та его часть, которая до последнего времени бездействовала, а теперь начала самопроизвольно взрываться, как оставленный без присмотра артиллерийский склад, забытый отступающей армией.

Сергей о серии взрывов на «складе» не подозревал, решил перевести все в шутку:

– Дьявол носит «Прада». Но Бог рассекает в простой хламиде.

Поезд остановился, Нина вскочила и первой бросилась в двери. Он сравнил Катрин с божеством, с ангелом, со святой! Такое пережить немыслимо! Взрывы перешли в сплошную канонаду, сотрясающую окрестности.

Сергею пришлось догонять.

– Нинон? Что с тобой? Обиделась? За что? Пока поднимались на эскалаторе, выходили из вестибюля, шли по улице, Сергей добивался от замкнувшейся Нины ответа. Она рвалась вперед, выдергивала руку и смотрела на него с испуганной ненавистью. Будто он чужой, пьяный до-могатель, десять минут назад приставший к ней в метро.

У подъезда Нининого дома Сергей схватил ее за плечи и припечатал к стене:

– Ну, хватит! Говори, в чем дело!

Нина закусила губу, закатила глаза, удерживая слезы.

– Японский городовой! Ты плачешь? Но почему?

– Если я примитивная мещанка, то отправляйся к своей травмированной парашютистке!

– К кому? – растерялся Сергей. – Какой травмированной?