Татьянин дом - Нестерова Наталья Владимировна. Страница 20

Она схватила бутылку со стола, намереваясь хлебнуть прямо из горлышка. Дети стали отбирать бутылку. Куча-мала под брызги рома.

Павлик держал маму, сыпавшую проклятия, рыдающая Маришка звонила в «скорую»:

— Приезжайте немедленно! У мамы нервный срыв!

— На какой почве?

— Она выпила ром.

— Мы запои не прерываем. Звоните в коммерческие службы.

— Да она не алкоголичка!

— Промойте ей желудок, и дело с концом.

— А как это?

— Заставьте выпить литр воды с марганцовкой, и пусть пообщается с унитазом.

Что пришлось пережить детям, выполнившим данный совет, Татьяна предпочитала никогда не вспоминать.

На следующее после дебоша утро Таня долго стояла под горячими струями душа. Головная боль проходила, муки совести росли. Нет, болит не голова, а череп, потому что внутри болеть нечему. Таня провела рукой по запотевшему зеркалу, внимательно посмотрела на себя. Стыд, позор, отвращение — слишком нежные слова для этой образины. Она медленно завершала туалет, сушила волосы. Надела халат и снова шагнула к зеркалу. Собственное отражение пристально всматривалось в ее лицо, желало понять, что за человек перед ним, чего ему надо, как он будет жить.

— Ты больше никогда и никому не позволишь совершить с тобой подобное, — сказало отражение.

Татьяна сбросила старую кожу. Новая, ранимая, еще болезненно реагировала на любой ветерок — слово, взгляд, сочувствие. Но выздоровление, а точнее, перерождение свершилось. Окончательно Таня это поняла, когда стала оправдывать и защищать Андрея.

Ольга и Лена как-то завели традиционный разговор на тему «все мужики сволочи», и даже твой Андрюшенька, куда уж образцовый был, а тоже гадом оказался, добро пожаловать в наш клуб разведенных женщин.

— Почему, собственно, «гадом»? — возразила Таня. — Он не совершил ничего подлого.

— Как не совершил? — ахнула Лена.

— А кто тебя бросил? — возмутилась Ольга.

Странное дело: они так долго старались успокоить подругу, а когда та наконец обрела точку опоры, наперебой пытались столкнуть ее с этой точки. Видно, сказались законы инерции: набрав разбег утешительных порывов, они вовремя не могли остановить движения.

— Ты как переживала!

— Чуть не померла!

— Едва с ума не сошла.

— Пить начала.

— Литрами слезы пускала.

— Рукой на себя махнула.

— Опустилась.

— Унижалась.

— Ожесточилась.

— Пресмыкалась.

— Я боялась: в петлю полезешь.

— Я за тебя свечки в церкви ставила.

— Все правильно, — вздохнула Татьяна. — Только ведь вы обо мне говорите. Это я дура трепетная, а не Андрей.

— Он же тебя бросил!

— А почему он должен был жить со мной? — вопросом ответила Таня. — Любит другую женщину, имеет право быть счастливым. У него тоже одна судьба, а не десяток. Он не меньше меня отдал сил, чтобы детей воспитать, семью содержать. Дети выросли. Я не инвалид, не беспомощна. Разве что легким кретинизмом страдаю.

— Это точно! — подтвердила Лена.

— У нас хоть специальность, работа какая-никакая. А ты ему всю жизнь отдала, — пеняла Ольга.

— По доброй воле и с удовольствием, — ответила Таня.

— Ну и что? Ты знаешь, что таким разведенкам, как ты, на Западе мужья приличные алименты выплачивают.

— Мы тоже живем на деньги Андрея.

— И долго собираешься с барского плеча питаться?

— Не знаю. Вы себе не представляете, как страшно человеку, ни дня не трудившемуся в коллективе, прийти куда-то и предложить себя даже на надомную работу.

— Он тебя променял на молодую пигалицу! — не унималась Ольга. — Как ты легко прощаешь!

Что я должна простить? — пожала плечами Таня. — То, что Андрей полюбил женщину, которая разделяет его интересы, может быть ему и соратником, и советчиком? Я умею хорошо выбирать мясо на рынке, знаю все марки стиральных порошков, отбеливателей и пятновыводителей. Для меня новый рецепт, вроде майонеза в котлетном фарше, — событие. А что такое фьючерсная сделка или маркетинг — темный лес. Я могла обслужить только одну, и очень небольшую, часть потребностей Андрея. Меня легко заменить квалифицированной домработницей. Я давно отстала в развитии, лет этак на двадцать.

— Не наговаривай на себя! — возмутились подруги.

— А кто собрал замечательную библиотеку?

— Выглядишь потрясающе.

— Дети тебя обожают.

— Друзья всегда в пример ставят.

— Ты просто идеальная женщина!

— Если уж тебя выбраковывают, то всех остальных баб надо просто в расход пустить.

— Или мужиков расстрелять.

— Нет, лучше кастрировать, чтобы не размножались.

— Заманчиво. А от кого рожать будем?

— Клонироваться начнем.

— Танька, ты себе цены не знаешь!

— Ты такие пироги печешь, что народ о них поэмы слагает.

Пироги, — кивнула Таня, — это аргумент. Конечно, приятно думать, будто Андрей связался с девицей, которая моего ногтя не стоит. Что она корыстная, лживая, хитрая и расчетливая. Вдобавок лицом страшная и фигурой безобразная. Только этого не может быть. Вы же знаете Андрея. Не мог он полюбить глупую каракатицу. В «Ветке персика» сказано, что влечения человека имеют три источника — душу, разум и тело. Влечение душ порождает дружбу, влечение ума порождает уважение, влечение тела — желание. Соединение трех влечений дает любовь. Если Андрей полюбил — не увлекся, не поддался порыву, соблазну, а именно полюбил, то глубоко и серьезно, ведь решился нас оставить. Я не могу, да и глупо сражаться против влечения его ума, души и тела, против его любви.

— Но как же твои душа и тело? Их он разлюбил?

— Да, — спокойно ответила Таня. — За двадцать лет брака великое чувство превращается в обрядовый ритуал, проще говоря, в привычку. Обратите внимание: мы не замечаем собственных привычек, но чужие подчас вызывают раздражение. У нас есть картина Жана Этьена. Вон она, посмотрите. Когда ее подарили, я нарадоваться не могла, часами любовалась. Потом реже к ней подходила, а сейчас и не замечаю. Думала — всю жизнь буду ею наслаждаться.

— А если у тебя сопрут картину? — спросила Лена.

— Начну бесноваться, — улыбнулась Таня. — Рыдать, искать пистолет, чтобы застрелить воров, пить мышьяк и приставать к вам с разговорами о страшной утрате. Словом, через некоторое время благополучно переживу.

— Сейчас она что-нибудь из «Евгения Онегина» вспомнит, — обреченно предсказала Ольга.

— Пожалуйста, — кивнула Татьяна:

Что может быть на свете хуже

Семьи, где бедная жена

Грустит о недостойном муже

И днем и вечером одна.

— Хуже может быть только отношение к себе как к веши одноразового пользования, — сказала Лена, — вроде памперса.

В хорошем расположении духа Татьяна часто их дразнила: подруги ей довод — она в ответ цитату из классика:

— Кого ж любить? Кому же верить?

Кто не изменит нам один?

Кто все дела, все речи мерит

Услужливо на наш аршин?

Кто клеветы про нас не сеет?

Кто нас заботливо лелеет?

Кому порок наш не беда?

Кто не наскучит никогда?

— Твоя примороженная Татьяна Ларина, — в сердцах воскликнула Ольга, — тебе идеологически жизнь испортила. Тоже мне светлый идеал в малиновом берете. Да здравствует семейная жизнь без оргазмов!

— Увы, Татьяна увядает;

Бледнеет, гаснет и молчит!

Ничто ее не занимает,

Ее души не шевелит.

— Вот дура!

— Один какой-то шут печальный

Ее находит идеальной.

— Именно, что только шут тебя находит идеальной, — противоречили себе подруги.