Уравнение со всеми известными - Нестерова Наталья Владимировна. Страница 34

— Куплю, — кивнула Анна. — Чего я только не куплю для родного мужа.

— Аня, ты из-за кого переживаешь, из-за Юры или из-за меня?

— Юра… мой муж… Юра, — позвала она, — ну-ка, посмотри на меня. Как меня зовут?

— Мама пахая, — насупился Юра, — тетя холосая.

— Наш ответ Чемберлену, — усмехнулась Анна.

Она уже давно перестала строить планы и мечтать о том, что Юра станет нормальным человеком. Анна научилась жить, выделив мужу не только отдельную жилплощадь, но и отдельный участок в своей душе. И в то же время Анна любила мужа. Любовь была странной — не материнской, не женской, а какой-то другой, замешанной на воспоминаниях и жалости, на привычке и долге, на непрожитом, невысказанном, неисчерпанном. Ее чувство походило на иррациональную любовь к родине или на то чувство, которое архитектор испытывает к недостроенному зданию, студент — к вузу, в котором недоучился. Анна не могла представить свою жизнь без Юры, но и не могла посвятить свою жизнь ему.

Ирина все это прекрасно знала и понимала. Они много говорили о Юре. Ирина шутила, что ему повезло — две женщины его любят, но одна больше, она имела в виду себя, потому что была готова находиться рядом с ним день и ночь. Анну подобная жертвенность приводила в замешательство. Но Ирина ее разубеждала:

— То, что чувствую я, тебе кажется примитивным, ущербным, уродливым, правда? Так многие думают. И меня это не волнует. Но я не хочу, чтобы ты видела во мне страдающее существо, находящееся у тебя в рабстве. Аня! У меня подобного покоя и благости не было никогда в жизни. Пойми! Мне необыкновенно хорошо, когда он тянется ко мне, когда просыпается ночью и зовет меня. Я даю ему соску. Да, да, признаюсь, у нас теперь есть соска-пустышка. Может, я всю жизнь искала подобного умиротворения и наконец его обрела. Мне плевать, если при этом я всем вам кажусь моральным уродом. Впервые в жизни плевать, что думают остальные. Потому что я счастлива каждый день. Мы с Юрой два человеческих мутанта, которым хорошо вместе. Это преступление? Не знаю, сколько времени все продлится, но сейчас не смущай меня, пожалуйста, своими сочувственными взглядами и попытками подкупить меня. Впрочем, ты еще не подозреваешь, какая я корыстная натура. Я хочу, чтобы ты сняла нам отдельную дачу на следующее лето. Дети травмируют Юру. И давай оборудуем для него комнатный спортивный зал — шведская стенка, перекладина, кольца и прочее.

— Ирка! — растроганно проговорила Анна. — Будь ты правильного, нашего вероисповедания или если бы это можно было купить за деньги, я бы записала тебя в святые.

— Ты плохо знаешь Библию, там одни наши.

— Ира, ты все равно не пользуешься своей зарплатой. Ты ее в чулок складываешь? Давай я буду перечислять ее в один надежный банк под проценты, а деньги на текущие нужды ты просто будешь брать у меня. Так у тебя и жалованье повысится, и накопления появятся.

— Делай, как находишь нужным. Принесешь Юре ужин или я сама схожу? Он сегодня заслужил шоколадку.

Глава 3

Вторая загранкомандировка Крафтов в Мексику разительно отличалась от первой в Перу. Времена изменились: не было в посольстве партийной организации, колпак родных спецслужб, под которым сидели все посольские, из чугунного превратился в стеклянный. Дух свободы проявлялся в возможности перемещения и общения с иностранцами без специального разрешения и отчетов. Посол, который приехал в Мехико почти одновременно с Крафтами, был выходцем из академической среды, а не карьерным, то есть служившим от самых низов, дипломатом. Волна перестройки выбросила его на работу в Думе, а потом задвинула в почетную ссылку на Латиноамериканский континент. Этот шестидесятипятилетний академик нравился Вере интеллигентностью, широчайшей эрудицией и полным равнодушием к интригам. Сергея посол раздражал незнанием нотной грамоты посольской партитуры и пренебрежением к дипломатическому протоколу.

Жена посла вместе с ним в Мексику не приехала, осталась в Москве воспитывать внуков и продолжать научную и преподавательскую карьеру. Она приезжала только в отпуск летом и никак не вмешивалась в дела посольства. Отсутствие первой леди делало жизнь еще более раскрепощенной и свободной.

Вера всегда интересовалась историей, этнографией и антропологией, а Мексика в этом отношении была сущим раем. Вся страна усеяна островками древних цивилизаций — ансамблями пирамид, поражающих архитектурной мощью.

На вечерах Ассоциации жен зарубежных дипломатов Вера познакомилась с Лаурой Гонсалес, доктором антропологии и женой чиновника из мексиканского МИДа. Они подружились. Лаура советовала Вере, что посмотреть, где побывать, о чем почитать. И даже познакомила ее с мероприятиями, на которые чужих, тем более иностранцев, не допускали.

— Моя племянница выходит замуж, — как-то сказала Лаура. — Мы устраиваем “деспедида де сольтера”. Как это будет по-русски?

Лаура пыталась с помощью Веры учить русский язык.

— Дословно: прощание с женским одиночеством. У нас называется девичник.

— Ты увидишь, что такое мексиканский девичник.

Вера приняла приглашение, не подозревая, что ее ожидает. Обычно если мексиканцы приглашали к себе в дом на обед, ужин, именины или свадьбу, то организовывали их по принятым во всем мире стандартам.

Они только подъезжали к дому — небольшому двухэтажному особняку, — а Лаура уже обратила ее внимание:

— На два квартала вокруг — ни одного мужчины не допускается, детей тоже всех увезли.

Первое, что попросили Веру сделать, когда познакомили с уже прибывшими женщинами, — отломить и съесть кусочек мягкой карамели от большой, с метр, конфеты, прикрепленной к люстре. Полагалось не отламывать, а, убрав руки за спину, откусывать зубами. Но для Веры сделали исключение. С кусочком карамели она отошла в сторону, стала наблюдать, как следующая гостья пытается ухватить зубами конфету. И обомлела! Длинное карамельное лакомство было сделано в форме огромного… мужского члена! Пришли еще две девушки, под шутки и прибаутки окружающих они старались остановить раскачивающегося гиганта, став с противоположных сторон… А украшения в комнате! С потолка на ниточках свисали разноцветные презервативы, на стенах порноплакаты, вместо лиц на которых были вклеены фото жениха и невесты, лозунги с такими скабрезностями, что русские эротические частушки — просто детсадовское творчество.

Лаура, заметив Верино замешательство, подошла к ней, подала стакан с коктейлем и “успокоила”:

— Расслабься, это только начало.

А далее последовали конкурсы на знание любовного мастерства, мужской анатомии и пристрастий. Спиртного пили очень мало — тянули весь вечер по коктейлю, ненормативной лексики не употребляли, но хохот стоял оглушительный. Три десятка женщин разных возрастов — от семидесяти до восемнадцати — на разные лады высмеивали сексуальные утехи. Постепенно Вера справилась с оторопью и неожиданно для себя поддалась общему веселью.

Ей достался конкурс напутствия невесте в первую брачную ночь. Вере, как замужней женщине, называли неожиданные ситуации, в которые могла попасть Анхелика (так звали невесту), и нужно было дать мудрый совет. Если совет не нравился окружающим или Вера не могла ответить, то она расставалась с частью туалета. Прежде чем она начала наконец отвечать “правильно”, с нее успели снять пиджак, блузку, юбку, один чулок и туфлю.

— Что Анхелике делать, если муж завалится в спальню вместе со своим дружком?

— Предложить им помериться гениталиями.

— Если он, прежде чем лечь в постель, достанет деньги и заплатит?

— Требовать удвоения суммы.

— Станет хвастаться, что у него три яичка?

— Пусть Анхелика скажет, что у нее три груди.

Постепенно к Вере вернулась ее одежда, и настала очередь Лауры читать свиток — поэтическое сексуальное напутствие. В некоторых, особенно сальных местах Лаура спотыкалась и восклицала:

— Какая извращенка это сочиняла?

Кульминацией вечера стало появление женщин, переодетых в “Педро”, жениха Анхелики, его тайной жены и трех детей. “Педро” изображала невысокая худенькая женщина в косматом парике, с огромными разлапистыми губами, вылепленными из красной жевательной резинки, в мятых штанах и порванной рубахе. Ширинка у “Педро” была не застегнута, и из нее свисал длинный, ниже колен, чулок, набитый тряпками. “Жена” возвышалась над “Педро” на две головы, а “дети” хныкали и размазывали искусственные слезы. Речь держала “жена”. Она обвиняла “Педро” во всех смертных грехах, прежде всего в прелюбодеянии, в доказательство хватала чулок и размахивала им в воздухе.