Уравнение со всеми известными - Нестерова Наталья Владимировна. Страница 36

Вера долго сидела в кресле и тупо смотрела на конверт, который вытащила из сумки. Потом встала, сделала себе крепчайший коктейль из рома с кока-колой, выпила его залпом. Взяла письма и перечитала их.

“Здравствуй, мой любимый Сереженька!

Серенький котенок, как я без тебя соскучилась! Целую твою мордашку и тебя всего-всего. Нет, не целую, тихонько кусаю, мой сладкий. Ты у меня как сдобная булочка, и что ни кусочек, то орешек. Я вспоминаю каждую нашу встречу и дрожу от нетерпения снова почувствовать тебя глубоко-глубоко. Так жаль, что мы с тобой только пять раз были близки — и каждый раз все лучше было, правда? Почему я раньше не обращала на тебя внимания, не догадалась тебя соблазнить? Ты был бы рад, если бы все началось не этим летом, а на год, три года раньше? О, как я хочу тебя! Как я тоскую без тебя! Я целую этот листочек, которого коснутся твои руки.

Серенький котенок! А теперь я сообщу тебе самое главное! Большую-большую радость! У нас с тобой будет ребеночек! Я беременна! О, как я счастлива! Я ношу в себе кусочек тебя! Сереженька, ты станешь отцом хорошенькой, похожей на тебя девочки или хорошенького, похожего на тебя мальчика. Правда, здорово?

Сереженька, ты ведь не хочешь, милый, чтобы я сделала аборт? У тебя ведь нет детей, а жена твоя пуста и суха в гинекологическом смысле как старая тыква. Давай родим ребеночка? Хорошенького-хорошенького!

Я так люблю тебя, что согласна на любое решение, но, пожалуйста, любимый, не заставляй меня убивать нашего ребенка! Умоляю тебя! Тебе не нужно сейчас разводиться, приезжать, я никому не признаюсь, от кого беременна, только скажи, напиши “да!”. Ты ведь мне ответишь? Ты не станешь наказывать меня молчанием? А вдруг тебе нельзя отвечать и писать об этом в письмах? Тогда я восприму твое молчание как “да!”.

Любимый папочка, приезжай скорее, мы тебя встретим и будем жить все вместе долго-долго и счастливо-счастливо. Целую все свои (твои) орешки. Твоя Ольга”.

Ответное письмо Сергея, незаконченное — очевидно, приступ помешал, — было, не в пример Ольгиному, бесстрастным и даже грубым.

“Здравствуй, Ольга!

Я получил твое письмо. И хочу сказать следующее:

1) Я никогда, не просил тебя писать мне и вообще вступать в какое-то общение, пока я нахожусь за границей.

2) Ты совершенно верно вспомнила, что инициатива наших отношений исходила не от меня. И я никогда не давал каких-либо обещаний.

3) Я решительно отказываюсь от отцовства твоего ребенка. Можешь делать с ним, что хочешь.

4) Ни о каком разводе не может быть и речи. Моя жена…”

На этом письмо обрывалось.

— Что твоя жена, Сереженька? — проговорила Вера. — Пустая и сухая тыква. Сказано совершенно точно.

Почему она не чувствует ревности к Ольге? Говорят, ревность — это подозрение в собственной неполноценности. Тут ни о каком подозрении речи быть не может, полная ясность. Живая, яркая, дающая жизнь другому существу Ольга и я — сухая бесплодная тыква. Интересно, видела ли Ольга эти тыквы — небольшие, размером с грушу, высохшие семечки гремят в них, как в погремушке. Я — погремушка. Она — сочный плод. Может ли быть у сухаря ревность к яблоку? О чем это я? Фрукты какие-то. А Сережа? Я ревную его, обидна мне измена? Да, но почему-то не сокрушительно. Почему? Вот оно, поняла! Все мои обиды затмевает его благородство, его жертва. Ради меня он хочет отказаться от счастья. Я, бессовестная, даже не подозревала, на что он способен ради меня. У него будет ребенок, у него уже есть ребенок, а он отказывается от него, чтобы и дальше жить со мной. С уродкой, наказанной природой. Он хочет разделить со мной это наказание, взвалить его на себя. Я благодарна ему, я не стою его благородства. И мне нужно его благородство. Ситуация близкая к абсурду: женщина узнает, что у ее мужа беременная любовница, и захлебывается от восхищения собственным мужем. Нет, я не могу принять такой жертвы! Нельзя убивать ребенка, маленького Крафта, хорошенького-хорошенького, похожего на Сереженьку-котика. Перестань иронизировать над стилем Ольгиного письма! Ты бы все свое остроумие, образование, неземную красоту отдала за один-единственный детородный орган, такой, как у Ольги.

Если Сергей принял решение, его будет очень сложно переубедить — практически невозможно. Нужно действовать с другой стороны. Ольга? Написать ей, позвонить? Долго и ненадежно. И все-таки главное сейчас — Ольга. Надо защитить ее и уберечь от необдуманного шага. А вдруг она согласится отдать ребенка им? О, даже дыхание остановилось. Это было бы слишком прекрасно. Не смей надеяться! Не смей!

Слезы пришли только ночью. Сначала они лились тихо, потом перешли в судорожные рыдания. Из горла вырывались стоны и крики, которые Вера заглушала, закусив подушку.

Утром, когда она приехала в аэропорт, ее лицо еще было опухшим от слез. У стойки “Аэрофлота”, где ей отмечали билет, сотрудник посольства, отправлявший диппочту, сочувственно спросил:

— Дома что-то случилось? — И тут же сам себе ответил: — Конечно, если вы уезжаете, когда муж в больнице. Может быть, передать ему что-нибудь?

Действительно, Сергею нужно передать хотя бы записку. Утром она звонила в госпиталь, там сказали, что состояние его хорошее. Вера на секунду задумалась — послание могли случайно или из любопытства прочесть — и написала на листке бумаги: “Сереженька, я вылетаю в Москву, к Ольге. Деньги в конверте в альбоме Сикейроса. Умоляю тебя не совершать необдуманных поступков. Дороже человеческой жизни ничего нет. Береги себя! Все будет хорошо! Вера”.

Глава 4

В подмосковный дом отдыха Анна с детьми приехала в пятницу вечером. Номер люкс состоял из гостиной и двух спален, двух туалетных и ванных комнат. После ужина в ресторане Дарья пыталась вырваться на дискотеку, но Анна ее не отпустила. Дети смотрели телевизор, под его мерное бормотание Анна задремала — какая радость отойти ко сну в девять вечера. От звука работающего телевизора она и проснулась среди ночи, вышла в гостиную. Кирилл, в одежде, спал на диване, а Дарья с интересом смотрела… Анна ахнула! На экране голые тела мужчины и женщины переплетались самым изощренным образом.

— Что ты смотришь? — возмутилась Анна.

— Тише, — отмахнулась дочь, — Кирку разбудишь. Это учебная передача, сейчас тетка будет выступать и расскажет, в чем их ошибки.

— Я тебе сама расскажу в чем твои ошибки, — зашипела Анна и выключила телевизор. — Марш спать! Еще раз увижу, что ты подобную мерзость смотришь, выпорю как Сидорову козу!

— Подумаешь, была бы мерзость, по телевизору бы не показывали. — Дашка скрылась в ванной.

Анна перенесла на кровать, раздела и уложила Кирилла. Пришла Дарья и тихо юркнула в постель. Анна оставила дверь их и своей спальни открытыми — с дочери станется подождать, а потом досмотреть передачу. Сна не было. Она ворочалась с боку на бок, потом встала и проведала детей. Спят, зайчики. Есть такая шутка: люблю детей, особенно когда они спят. Но они и в самом деле, когда спят, особенно трогательны.

Не досмотреть ли самой передачу? Вспомнить любовные утехи, хотя бы на экране на них посмотреть. Но откровенных сцен Анне уже не досталось. Тетка, о которой говорила Даша, вещала:

— …так же длительное воздержание пагубно и для женщин. Оставим в стороне проблемы физиологического плана, вроде застоя крови в нижнем тазу…

— Оставим, — кивнула Анна.

— …поговорим о проблемах плана психологического. Женщина, которая долгое время не вступала в интимную связь с мужчиной, заменяла ее суррогатными вариантами секса, например онанизмом…

— Ну, если ты работу онанизмом называешь, то большей извращенки, чем я, не найти.

— …для нее крайне сложным будет вновь испытать с мужчиной те чувства, которые давно забыты в их, так сказать, правильном варианте. Мужчине понадобится много терпения и настойчивости, почти столько же, сколько требуется с девственницей.

— Засохло русло, думаешь?

— …думаю, что те женщины, которые в силу жизненных обстоятельств были лишены мужского внимания, нуждаются в серьезной психотерапевтической подготовке…