Убийство в состоянии аффекта - Незнанский Фридрих Евсеевич. Страница 35

Потому что после того, как она прибыла в Москву, ей пришлось не сладко. На работу в МИД, где она работала раньше, ее брать не хотели. А в обычные городские библиотеки она тоже устроиться не могла – как только начальники отделов кадров видели записи о прежних местах ее работы, а потом о взыскании – ей все-таки влепили «строгача с занесением», – то шарахались от нее, как от чумной.

За те несколько лет, что я его не видел, Мелентьев тоже перешел на работу в СВР. Соответственно, его влияние возросло. Кроме того, как я узнал, он сблизился с Разумовским...

– С премьер-министром?

– Он тогда еще не возглавлял правительство. Но имел немалое влияние. Кроме того, Мелентьев познакомился с сыном Разумовского, Максимом... Который, кстати, приехал в торгпредство вместе с Мелентьевым.

– Значит, Мелентьев взял Аню на работу, а взамен стал ее домогаться?

– Да. Она мне призналась, что до сих пор ей удавалось под разными предлогами избегать его. Но долго это, сами понимаете, продолжаться не могло. И она боялась, что Мелентьев разозлится и сделает так, что ее опять вышлют в Москву. И тогда ее уже ничто не спасет. Выслушав это, я, конечно, решил ей помочь. Я не стал предпринимать никаких действий сразу... Решил выждать. Ожидание, как видите, затянулось.

– Это тот самый случай, когда лучше никогда, чем поздно, – заметил Гордеев.

Коробков кивнул:

– Вы правы. В торгпредстве мне пришлось стать свидетелем многих очень некрасивых сцен, связанных с Разумовским. Ну, например, я видел, как младший Разумовский, совершенно пьяный, в компании каких-то подозрительных личностей пытался провести девиц в жилой корпус торгпредства, при этом устроил драку с охраной. Один раз Максим в двух кварталах от торгпредства сбил на своей машине пешехода. Ну и так далее... Каждый из этих случаев мог стать если не международным скандалом, то хотя бы поводом для высылки Разумовского. А с него все как с гуся вода.

В конце концов наши отношения с Аней возобновились. Она как-то раз мне сообщила, что имела трудный разговор с Мелентьевым. Он заявил, что, если Аня не прекратит отношений со мной, он отошлет ее в Москву. Мне ничего не оставалось делать, как добиться, чтобы ее перевели в мой отдел.

– А с Мелентьевым лично вы не пытались решить эти вопросы? – спросил Гордеев.

– Нет... Это было бы не слишком мудро с моей стороны. Мы поддерживали с Мелентьевым внешне ровные отношения. Я действовал по-другому. Однажды в мои руки попали данные наружного наблюдения, которые свидетельствовали о том, что Мелентьев и Разумовский-младший имели контакты с неким мистером Смитом – представителем крупного американского банка. Речь шла о продаже нескольких крупных нефтедобывающих предприятий в Сибири. Причем Смит, конечно, добивался минимальной цены. Мелентьев и Разумовский обещали все устроить. Конечно, не бесплатно.

Короче говоря, данные разведки полностью компрометировали Мелентьева и Разумовского. Я думал, как мне их использовать... В таком деле нельзя было допустить ошибку.

И вот на следующий день ко мне в кабинет пришел Мелентьев. Он сказал, что знает о том, что у меня имеются записи их переговоров со Смитом. И стал предлагать мне любые деньги за то, чтобы уничтожить их. Конечно, я послал его куда подальше...

А еще через два дня пропала Аня. Начальство мне сообщило, что Аня срочно отправлена в командировку в Москву. Из которой, она, кстати, так и не вернулась. А позже я обнаружил, что из моего сейфа, доступ к которому она имела, пропали записи переговоров Мелентьева и Разумовского со Смитом.

Коробков тяжело вздохнул, как будто ему не хватало воздуха.

– Короче говоря, оказалось, что Аня предала меня. Она выкрала документы, а потом я узнал, что она уволилась и уехала в Москву. Конечно, тут не обошлось без Мелентьева.

– Как я понимаю, – заметил Гордеев, – сам по себе Мелентьев не имел никакой силы. Основное влияние оказывал Разумовский.

– Да, это так. Я подозреваю, что Мелентьев и Разумовский проворачивали вместе немало весьма выгодных дел, может быть, пользуясь своими личными связями с начальством. Я знал, что руководитель торгпредства – приятель старшего Разумовского.

Но в тот момент они меня занимали мало. После того как выяснилось, что Аня выкрала бумаги из сейфа, мне уже не хотелось ничего – ни работы, ни выяснений отношений с Мелентьевым... Конечно, саму Аню мне тоже не хотелось видеть. После недолгих раздумий я подал рапорт об увольнении. Он, к моему удивлению, был удовлетворен очень быстро. Полагаю, здесь не обошлось без вмешательства Разумовского. Потом я уехал в Москву.

Примерно через полгода мне позвонил Мелентьев. Он заявил, что хочет со мной встретиться. Я согласился.

Он приехал быстро. Держался очень нагло. Буквально с порога начал меня оскорблять. Ну, я не выдержал и... Дальше вы знаете.

– А все-таки, зачем к вам приехал Мелентьев? – поинтересовался Гордеев.

– Как зачем? Он требовал отдать ему документы.

– Какие? Их же выкрала Аня?

Коробков улыбнулся:

– Конечно же я сделал копии, которые и хранил в сейфе. Именно они попали в руки Мелентьеву. А оригиналы остались у меня. Разумеется, Мелентьев сразу понял, что в руках у него копии.

– Почему же он ждал полгода?

– Все эти полгода я ждал его звонка... Знал, что рано или поздно он позвонит. Я через свои старые каналы потихоньку интересовался, как идут переговоры о продаже этих сибирских предприятий. Если бы переговоры заглохли, то Мелентьеву незачем было бы требовать оригиналы документов. Он знал, что я их не покажу никому – без конкретных результатов эти переговоры превращались просто в слова. И совсем другое, когда продажа предприятий должна была со дня на день состояться. В этом случае ценность моих документов несоизмеримо повышалась. Понимаете? Предательство Ани было для меня большим ударом... А Мелентьев, когда приехал ко мне, хвастался, что ему удалось отбить ее у меня. В общем-то, это и было последней каплей. Тон его разговора был настолько наглым и издевательским, что я не выдержал... И схватив первое, что попалось под руку, ударил его по голове. Силы у меня всегда хватало... Вот так получилось.

– Значит, по сути, вы совершили убийство в состоянии аффекта?

– Да, – грустно подтвердил Коробков, – но кто это может подтвердить?

Гордеев посмотрел на часы. Время свидания подходило к концу. Адвокат нажал кнопку звонка, и в комнату вошел контролер.

– И Шахерезада прекратила дозволенные речи, – пошутил, поднимаясь со стула, Владимир Дмитриевич, – хотя, собственно говоря, мне вам больше нечего рассказать, Юрий Петрович.

– А где сейчас эти бумаги? – спросил Гордеев.

– В надежном месте. Там, где до них не доберется никто.

– Я могу на них взглянуть?

Коробков молча разглядывал собственные ногти.

– Если продажа предприятий состоялась, то эти документы могут стать важной уликой для обвинений Разумовского. Обвинения в адрес Максима обязательно бросят тень на его отца. А он этого не потерпит. Поэтому, если и обнародовать документы, то абсолютно открыто и внезапно... Чтобы они не успели ничего сделать.

Коробков молчал.

– Вы не хотите об этом говорить? – спросил Гордеев.

Он покачал головой:

– Мне пока дорога моя жизнь. Здесь, в тюрьме, со мной может случиться все что угодно. Понимаете? Да и на воле тоже. Поэтому, пусть они знают, что бумаги у меня. Пока они у меня, я чувствую себя в относительной безопасности.

– Но ведь это важные документы, которые могут сыграть решающую роль в вашем деле! – воскликнул Гордеев.

– Вряд ли... Сейчас времена не те. И потом, сами посудите, могу ли я замахиваться на..?

Коробков сделал выразительный жест подбородком куда-то вверх.

Гордеев упрямо покачал головой.

– Поймите. О вашей безопасности не может быть и речи. Ведь о существовании документов знаете только вы... И, если что-то случится, местонахождение их так и останется неизвестным.