Убийство в состоянии аффекта - Незнанский Фридрих Евсеевич. Страница 8
– Бомжа отпустили?
– Нет, спит у нас в отделе. Если желаете его расспросить...
Турецкий кивнул.
– Будет видно. Дальше?
Следователь заглянул в блокнот. Он не сверялся с записями, просто собирался с мыслями.
– Пока криминалист и врач осматривали труп, я нашел дворника. Дворник опознал в покойной женщину из квартиры 125. Я поднялся в квартиру.
Тут следователь запнулся.
– Дальше? – нетерпеливо дернулся Турецкий. – Вошли вы в квартиру?
– Да.
– Вы помните, что без санкции прокурора не имели права взламывать запертую дверь?
– Дверь была открыта, – быстро проговорил следователь.
– Точно открыта?
Турецкий обернулся к молодому человеку, впился в него взглядом. Следователь потупился.
– Я не прокурор, мне плевать, как ты сюда попал, – медленно произнес Турецкий, не сводя с мальчишки пристального взгляда. – Так была дверь открыта или закрыта? Подумай.
– Закрыта, – очень тихо признался тот.
– Выйдем, – кивнул Турецкий.
Они вышли в прихожую, затоптанную грязными следами многочисленных ног, прошагавших через нее этой ночью.
Турецкий осмотрел двойную входную дверь и сложные замки. Заметил следы взлома – пару царапин на замке, понятных только профессионалу.
– Чем открывал?
– Вот этим, – признался молодой человек, протягивая «важняку» набор отмычек.
Турецкий посмотрел на них, хмыкнул про себя: «Все гениальное просто».
– Обе двери были заперты?
– Нет, только наружная. Со стороны квартиры дверь стояла нараспашку.
– Интересно. Криминалист уже снял отпечатки?
– Да.
Турецкий поколдовал над замком, щелкнул какой-то задвижкой и с удовлетворением уставился на многочисленные собачки замка, выскочившие из своих гнезд. Четыре стальные собачки, сантиметра по три каждая. Маловато... Турецкий еще повозился с замком, но дальше собачки не выдвигались.
– На сколько оборотов замок был заперт? На один?
Молодой следователь наморщился, вспоминая.
– Н-нет, кажется... Щас, щас...
Он принялся энергично массировать виски, напрягая мозговые извилины.
– Щас, щас, – повторил он. – Нет, не на один, больше. Да, точно, на три. Или на два... Вроде бы... Нет, все-таки на три.
Турецкий повторил эксперимент, но на этот раз вытянул молодого человека с собой на площадку и потребовал сначала запереть дверь снаружи, а потом открыть. Пыхтя и потея, тот запер дверь, а затем вторично совершил взлом.
– О, точно! – радуясь, что угадал, воскликнул он, любовно поглаживая замок. – На три оборота закрывается, как я и сказал!
«Всего на один оборот этот замок запирается из квартиры, – отметил про себя Турецкий, который уже встречал похожую систему. – На полный оборот замок запирается только снаружи».
Что это давало?
В принципе, ничего.
Ничего, кроме смутного предположения о том, что в квартире с погибшей женщиной за некоторое время до ее предполагаемого самоубийства находился еще кто-то. И у этого призрачного человека имелись ключи от ее квартиры, потому что, уходя, он запер ими снаружи дверь.
«Нелепый замок, – зачем-то подумал „важняк“. – Отпирает на три оборота, а запирает только на один. Почему?»
«Да потому, – ответил язвительно внутренний голос, – что у них там, на Западе, на родине этого „мэйд ин Джемани“ замка, считается излишеством запирать дверь изнутри, когда хозяева дома. Излишеством и предрассудком. Вот почему...»
Мимо них протопали на выход эксперты, унося чемоданчики с оборудованием. Турецкий простился со знакомыми за руку, перекинулся парой общих фраз о погоде, о болях в спине и о пользе русской бани вообще и при подобных болях в частности.
Затем он и молодой следователь вернулись в гостиную.
– Дальше? – произнес Турецкий закуривая, хотя мог бы и сам рассказать все, что произошло. И все же – не он первый оказался в квартире покойной. К сожалению... Или не к сожалению?..
Такая красавица. Так молода. И так страшно умереть... Хотя что значит «страшно»? Он видел женщин, буквально разорванных в клочья взрывом, которые умирали медленнее и мучительнее, чем эта.
И все таки... Он привык к смерти. А для этого парнишки-следователя все впервые. Он эту ночь и эту красивую покойницу не забудет до конца своих дней, он будет вспоминать эту историю, когда выйдет на пенсию, рассказывать внукам и привирать подробности, которых не было.
– Дальше, – сказал Турецкий, присаживаясь на желтый кожаный диван под картиной с женщинами-виолончелями. – Итак, ты вошел в квартиру... Дальше?
Дежурный следователь переступил порог квартиры номер 125.
За ним вошли дворник и один из патрульных. Войдя в прихожую, они невольно загляделись по сторонам и замедлили шаг.
– М-да! – протянул дворник.
– Шикарно живут, – с завистью в голосе подтвердил патрульный милиционер.
– И свет всюду горит.
– Зачем им экономить?
– Ей, – поправил дворник. – Ей экономить... Она одна тут жила.
– Такая шикарная баба и одна? – недоверчиво ухмыльнулся милиционер и тут же переключил свое внимание на ряд выпуклых желтых светильников в полу.
Светильники освещали длинную прихожую призрачным нижним светом, отчего на стенах и потолке колебались длинные, вытянутые тени.
– Зачем ей лампочки в полу?
– Извращаются люди, – протянул дворник, тоже разглядывая выпуклые, словно рыбьи глаза, полушария светильников.
Прислушиваясь одним ухом к этим разговорчикам, дежурный следователь шел впереди, как Иван Сусанин. Тишина в квартире подтверждала, что женщина действительно жила одна. Жила одна и умерла одна...
– Может, хоть записку оставила? – спросил дворник.
Ему очень хотелось прочитать предсмертную записку, наверняка объяснявшую, зачем эта красивая девушка выбросилась из окна одиннадцатого этажа. Новость номер один для всего квартала!
– Сколько же тут комнат? – удивлялся вслух милиционер. – Заблудиться можно.
– Откуда она выбросилась? – в свою очередь спросил следователь, заглядывая поочередно во все двери. – С балкона, что ли?
– С балкона удобнее, – подтвердил дворник. – Удобнее, чем из окна, в смысле бросаться.
– Обычно все с балкона прыгают, – поделился опытом милиционер. – Из окна редко.
Следователь наконец обошел всю квартиру и более-менее свыкся с нестандартной планировкой. В одной комнате он обнаружил открытое окно, но никакой записки, никакого предсмертного письма...
– И чего это людям не живется в таких хоромах? – вздохнув, изрек общее мнение дворник.
– Да, мне бы такую квартирку, – усмехнулся следователь, – я бы лично плевал на все проблемы с высокой башни.
– Станешь генпрокурором – получишь, – буркнул под нос политически подкованный дворник.
– Ну что? Надо составлять протокол... Как ее звали, покойную хозяйку?
– Не знаю, – пожал плечами дворник. – Я ее только в лицо и знал.
– Поищем документы.
Следователь, знавший по опыту, что люди обычно хранят личные документы в ящиках и выдвижных ящиках секретеров, комодов или бюро, обвел взглядом квартиру в поисках подходящей мебели. Пузатый низенький шкаф со множеством витиеватых замочков, кажется, подходил. Следователь принялся перетряхивать содержимое ящиков. Женщина, жившая в квартире номер 125, оригинальностью по части припрятывания личных вещей не отличалась. В верхнем же ящике следователь обнаружил ее паспорт, водительские права, полугодовой абонемент в фитнесс-клуб, шкатулку с документами на квартиру, загранпаспорт и множество других бумажек.
– Тэ-экс, – прогугнил следователь, зубами открывая колпачок шариковой ручки.
Он быстро перелистал странички паспорта, задерживаясь на листках с отметками.
– Лебедева Полина Павловна, русская, семьдесят шестого года рождения, не замужем, прописана по этому адресу...
Следователь диктовал самому себе. Присутствующих эти факты не волновали. Они разбрелись по хоромам, стараясь не особенно следить, и всеми фибрами души впитывали в себя аромат чужой роскоши.