Убийство в состоянии аффекта - Незнанский Фридрих Евсеевич. Страница 9
Следователь перелистнул загранпаспорт на страничку с визами и штампами о пересечении границы.
– Американская виза, шенгенская многоразовая... Круто! Прямо Мата Хари какая-то, – вслух высказался он, хотя ни дворник, ни патрульный не могли его слышать.
– Вот откуда она выбросилась, – крикнул дворник из глубины квартиры.
Следователь заглянул в гостиную, из которой донесся голос дворника. Тот стоял у открытого окна, высунувшись в него по пояс, и смотрел вниз.
– Осторожно! – предупредил на всякий случай следователь. – Отойдите от окна. Там остались отпечатки пальцев.
Дворник нехотя отошел в сторону.
– Почему все-таки из окна? – гнул свою линию милиционер. – Неужели балкона в такой квартире нет?
– Вот почему, – кивнув на полукруглую застекленную нишу в стене, объяснил следователь. – Здесь по плану должна быть лоджия, – он похлопал по ладони выпиской из домовой книги, найденной в шкатулке вместе с остальными бумагами. – Лоджию она застеклила и присоединила к комнате. Вот почему она могла выброситься только из окна.
Милиционер осторожно приблизился к застекленной нише, обогнул кадки с ярко-зелеными папоротниками и араукариями. Выглянул через стекло, посмотрел вниз, во двор.
– Да, точно.
Следом за ним такую же экскурсию совершил дворник.
– Хитро придумано, – одобрил он, осматривая нишу. – Лишние четыре квадратных метра жилплощади сэкономлено. Толково.
Он постучал ногтем по стеклу.
– Осторожно! – напомнил следователь.
– Стеклопластик, – заметил дворник. – Наверняка еще и тепло удерживает. Эх!
Он так тяжко вздохнул, словно, задерживая тепло в этой квартире, окно из стеклопластика похищало его из квартиры самого дворника.
Внимание милиционера привлекла металлическая стойка для компакт-дисков. Изысканно выгнутые металлические трубы упирались в монументальное мраморное основание, а вся конструкция была украшена деталями из кварцевого стекла с подсветкой.
– Ничего здесь не трогайте, – снова предупредил следователь и отступил в глубь квартиры, так как не все еще было осмотрено.
– Один момент, – остановил его Турецкий.
Следователь насторожился. Что-то не так?
– Хочу кое-что уточнить. Ее документы лежали в беспорядке, кое-как, наспех сложенные? Или наоборот, все на своем месте, аккуратно, методично? Вообще, в ее вещах был порядок?
– Да, – утвердительно кивнул следователь. – В квартире был порядок, никаких следов...
– Про следы немного потом, я имею в виду другое.
Турецкий сложил руки лодочкой, пытаясь объяснить свою мысль. Он хотел узнать, что за характер был у покойной Полины Лебедевой. Безалаберный, легкомысленный, неметодичный – или же она была натурой собранной, пунктуальной, любившей во всем порядок.
Женщины, даже если в их апартаментах хозяйничает домработница, не допускают наемную прислугу в святая святых – к своим бумажкам. Таким образом, у натур несобранных в шкафах и ящиках творится хаос. С глаз долой – вот их главный девиз, и содержимое многочисленных коробок и комодов хранится годами в страшном беспорядке.
Если же все разложено по полочкам, нигде ни пылинки, каждая папка, каждая книга на своем месте – так и знай, хозяйка квартиры аккуратистка и любит в делах точность. Вернее, любила... В прошедшем времени.
И тогда становится странно, почему, решив уйти из жизни, женщина не оставила никакого предсмертного письма, если она любила точность и порядок во всем. Даже если она отправила письма своим друзьям, родственникам, любовнику, все равно она должна была оставить какую-то записку тем людям, которые ее обнаружат. Так обычно поступают самоубийцы.
Турецкий пожалел, что не он первый приступил к обыску в квартире. Наверняка теперь все сдвинуто со своих мест, рассыпано, наспех и кое-как распихано по прежним местам... Нет, сейчас он бы не поручился за правильность выводов, даже проведя три обыска в спальне покойной.
– Вы поняли, что я имею в виду?
Чело молодого следователя избороздили морщины. Ему хотелось, чтобы процесс усиленного мышления отразился на его внешности.
– Да. Понял. Постараюсь вспомнить точно... – Он сделал паузу. – В спальне был порядок. Постель застелена, не смята. Никаких посторонних предметов на тумбочках. Все чисто. Люстра не горела, я ее зажег... Так, что еще? В комоде белье лежало аккуратно, стопками, перевязано ленточками, как у немцев...
– Вы бывали в Германии? – заинтересовался Турецкий.
Молодой следователь покраснел.
– Жена любит покупать немецкие журналы, «Бурды» всякие.
– Ничего. Это к делу не относится, – поправился Турецкий. – Дальше?
– В ящиках тумбочки и в шкафу тоже полный порядок. Документы на квартиру лежали в шкатулке, паспорт и все такое – на дне ящика. В остальных ящиках – белье. Нижний ящик был заперт на ключ.
– Да? Как вы его открыли?
Следователь снова покраснел.
– Ну, как и дверь... Своими ключами...
– Ладно, проехали. И там вы увидели это?
– Да, увидел. Вернее, не сразу...
Этот запертый нижний ящик пузатого шкафчика сразу показался ему подозрительным. Что может храниться в запертом ящике, если в верхнем – открытом! – хозяйка оставляет все свои документы, пластиковые банковские карточки и деньги в рублях и валюте... Не много денег, но это смотря для кого какая сумма считается «много».
Молодой следователь опустился на пол, на мохнатый прикроватный ковер из белых шкур. Наклонился к замку ящика. Осмотрел его. Затем вынул из кармана связку отмычек, выбрал одну и вставил в замочную скважину. Не получив результата, выбрал другую, третью... Четвертая подошла.
С волнением потянул на себя ящик, ожидая увидеть россыпи золота, бриллиантов или хотя бы оружие на худой конец.
Вместо этого он увидел корешки пухлых кожаных переплетов. Фотоальбомы! Тьфу! И чего только люди не хранят... Скажи ты...
Он взял верхний альбом и открыл.
Открыл и застыл как соляной столб.
Ему стало так жарко, словно на него пролился дождь из огня и серы. Затем ему стало так холодно, что зубы защелкали.
Затем он дрожащими руками засунул альбом обратно в ящик. Вскочил. Дико огляделся по сторонам, словно опасался расставленных по углам тайных видеокамер. Рванулся к выходу из спальни и замер на месте.
«Ведь никто же мне не поверит!» – ударила в виски мысль.
Он опять рухнул на колени перед шкафом, рванул на себя ящик и схватил верхний альбом.
Снова перелистал его, будто опасаясь, что увиденное им исчезло, как галлюцинация.
Но фотографии, за которые любой папарацци отдал бы полжизни и правый глаз в придачу, эти кошмарные фотографии лежали в своих целлофановых обертках.
Следователь захлопнул альбом и сунул его под рубашку, за брючный ремень. Выпустил побольше складок, чтобы скрыть необычную полноту.
Выбежал в коридор. Едва не поседел, увидев, что дворник и милиционер расселись, как у себя дома, и смотрят хозяйский телевизор с плоским экраном.
– Выключи!!! Сию же минуту!!! – страшным голосом заорал он. – Немедленно уходим. Я возвращаюсь в отдел. Ты, – он ткнул в милиционера, – стой рядом с телом и ни одну муху не подпускай, понял?! А ты, – он с сомнением посмотрел на дворника, физиономия которого не внушала ни малейшего доверия, – ты чтоб пока никому ни слова, ни одной живой душе.
– А что случилось? – спросил дворник, излучая миллион кюри любопытства.
– Ничего. Меня срочно вызвали. Сматываемся!
Следующий час прошел в страшной суете и суматохе.
Результатом этих потрясений стал ночной звонок Меркулова.
Остальное Турецкий успел увидеть своими глазами.
– Где сейчас альбом?
– Со мной.
– Дайте мне.
Следователь протянул Турецкому пухлую кожаную книжицу. Турецкий открыл ее на середине. Пролистал ее до начала, затем – от середины до конца. Его взгляд выискивал на всех снимках одно-единственное лицо. Полноватое лицо умеренно пожилого, умеренно лысеющего, умеренно толстеющего мужчины лет шестидесяти. Мужчина представал на фотографиях в различных ракурсах, с различным антуражем. Он позировал под пальмой на краю бассейна, позировал в играющей лазурной воде, позировал в пляжных шортах и в солнечных очках, позировал в костюме Адама с крупной виноградной гроздью в области причинного места, и без нее...