Заговор генералов - Незнанский Фридрих Евсеевич. Страница 32

– Точно! – усмехнулся Воробьев и подумал: «Ишь какая ты у нас наблюдательная!» Но вслух произнес: – А не женат потому, что хорошей до сих пор не встретил… Но я все о том мужике никак забыть не могу. Представляешь – ни документов, ничего такого, чтоб узнать, кто, откуда, как случилось, что перелом схлопотал. И вот у него как раз может быть семья, родители. Ждут, волнуются, морги обзванивают… А вы хоть сведения даете о покойниках?

– Сообщают, – сразу поскучнела Зина, для которой собственные профессиональные темы были, видно, очень неинтересны. – Доставили, мол, такого-то. И описание – возраст, приметы… Но это в морге. Ну о чем мы говорим!

– Сейчас, Зинулечка, – заторопился, придав лицу виноватый вид, капитан. – Понимаешь, я в некотором роде ну как бы причастен… Вот и подумал, может, этим, которые у вас в морге, санитарам, сообщить бы, что если кто позвонит или станет интересоваться, ну, в общем, спрашивать об этом мужике, то чтоб и мне узнать. Я бы и телефон свой оставил. Не для родственников, конечно, им до меня никакого дела, естественно. А санитар бы, или кто там у вас главный, звякнул бы мне, глядишь, и я бы помог чем…

– На кой тебе вся эта тряхомудия? Других забот, что ли, не хватает?… Ну, если хочешь… Пиши свой номер, пойду отнесу. Или давай вместе пойдем.

– Да нет, чего я… – засмущался Воробьев. – Ты среди них свой человек, а я – посторонний. Да еще милиционер. Подумают еще Бог знает что! А так, думаю, вроде последнее доброе дело человеку сделаем, а? И запиши мне заодно, как им туда звонить и кому.

– Уговорил, речистый, – улыбнулась она, взяла листок с телефонным номером, – тогда стой тут и никуда без меня не уходи. И учти, за это – оплата отдельная.

– Это в каком смысле? – вроде бы не понял Воробьев.

– А вот вернусь – объясню! – засмеялась она, убегая.

Чего тут было объяснять!… Раз деньги берет, значит, профессионалка. В больнице работает, а там у них строго, проверки регулярные, поэтому и опасности нет. Но чтоб профессионалка с ментом пошла, как говорится, почти по собственной инициативе, такого что-то не мог припомнить Воробьев. Если уж ему и приходилось «снимать» подобных девиц, то об оплате их труда даже и разговор никогда не заходил. Или это она так, в шутку?…

Она вскоре вернулась, кивнула, что все в порядке, и сказала:

– Ну, больше у нас нет проблем? Можно идти?

– А зачем же ходить, такие красивые ножки утомлять, когда мы и на колесах можем?

– Ах ты хитрюга! – обрадовалась она. – А сам что говорил?…

Через минуту, сидя в машине, она откинула с головы меховой капюшон, движением головы раскидала по воротнику пальто неожиданно густые каштановые волосы и искоса посмотрела на Воробьева.

– А ведь я тебе нравлюсь, точно?

– Еще как! – подмигнул Воробьев. – Давай сейчас подскочим к универсаму и кой-чего наберем. Чтоб потом уже не выскакивать.

– Эй, молодой человек! – воскликнула она. – А ты чего такого напридумывал себе? Ну-ка быстренько делись планами, а то я с тобой никуда не поеду!

– Какие у нас с тобой могут быть планы! Я приглашаю тебя в гости. Бардака у меня, ой, извини, – хмыкнул он, – я в том смысле, что холостяцкого беспорядка не терплю. Знаешь, носки в борще или мышь в чайнике… Нет, у меня чисто. И погулять, и отдохнуть можно. И я очень хочу, чтобы ты согласилась. Давай устроим праздник.

– Что я могу сказать? – весело вздохнула Зина. – Ты так здорово уговариваешь, что устоять, честное слово, просто невозможно. А вот еще объясни: почему, если живешь в том доме, все-таки на машине приехал?

– А вдруг бы ты отказалась? Вот и повез бы к тебе домой, – печально вздохнул он.

– Далеко бы пришлось… Я в Софрино живу.

– Это по Ярославке? Господи, даль-то какая!

– А чего? Полста верст, час с хвостиком. И дежурство не каждый день. Вот теперь могу целых два дня гулять, отсыпаться. Ну так как теперь, повез бы?

– Запросто… только до меня ближе.

– Молодец. Хороший кавалер, – с удовольствием отметила она. Ее симпатичная мордашка сияла от заманчивого предложения этого несомненно милого, но уж больно застенчивого милиционера. Она подумала, что застенчивость – это не страшно, не самое худшее качество у мужчин, легко поправимое, было бы только желание. А желание у него действительно было – это она увидела в его глазах, которые так и прикипели к ее крепенькой и соблазнительной ножке, что будто невзначай выглянула из-под распахнувшегося на коленке пальто. Зина удостоверилась, что он созрел, и машинальным движением – оп! – поддернула выше и без того короткую юбку. Ну-ка, а сейчас как?…

– Зина, – с укором, хрипловатым голосом заметил Воробьев, – если ты не прекратишь немедленно меня заводить, мы не тронемся с места. И ни в какой магазин не поедем, и ни в какой дом.

– Это почему же? – изумилась она и повернулась к нему всем телом, распахивая при этом пальто, чтоб он увидел ее всю – от круглых, полных бедер до высоких острых грудей, туго обтянутых шелковистой тканью.

– А потому, – в буквальном смысле пожирая ее глазами, нервным голосом сообщил он, – что я сейчас плюну на весь мир, схвачу тебя и… и никто меня не осудит, – на тяжелом выдохе закончил он.

Она расхохоталась и запахнула полы пальто.

– Все, едем, эксперимент закончен!

– Какой еще эксперимент? – ничего не понял он.

– А! – отмахнулась она, но, уступая его настойчивому взгляду, хитро улыбнулась: – Это я хотела проверить, кто тебе больше нужен – я или просто с бабой переспать.

– Ну? Проверила?

– Ага. Я нужна.

– А как догадалась?

– Если б просто бабы не хватало, ты б с ходу засандалил мне, – с грубоватой прямолинейностью объясняла она. – А ты разговор завел. Значит, умеешь терпеть, дожидаться. Понял теперь?

– Интересное дело! – Воробьев даже смутился слегка. – Ну а как бы я мог… прямо тут?!

– Ох, мужики! Всему вас учить надо! Да рванул бы сразу, ну хоть вон в тот тупичок, и кинул бы к себе на колени… Ведь у тебя даже стекла на машине подходящие – снаружи не видать. Но ты – молодец, не бойся, от тебя не уйдет, поехали…

Воробьеву понравилось, что девочка оказалась без претензий. Сама пошла в душ, чтобы смыть с себя, как она заявила, тошнотворный запах больницы. Потом позвала к себе Воробьева, предусмотрительно скинувшего уже все лишнее. А закончили они первый акт своего тесного знакомства уже на кухонном диванчике, куда, мокрые, перебрались из-под душа. Всем она оказалась хороша, а главное, сложена так, что у Воробьева ни на миг не пропадало желание. Держать такую в любовницах – лучше не придумаешь: чистенько, профессионально и вкусно.

Они никуда не торопились – ели, пили, занимались любовью. Зина очень охотно прикладывалась к рюмочке сладкой «Хванчкары», обретая все большую свободу в любовных действиях. Воробьев только удивлялся: бессонная ночь, стрессовая обстановка, а теперь такая бешеная трата энергии – откуда в ней столько силы?! Или все эти больничные ситуации давно уже вошли в привычку и организм сам выставляет против них защитную реакцию? Вот только бы язычок ей подкоротить, снять бы эту уличную вульгарность. Но, с другой стороны, убери из ее речи ласкательные выкрики-матерки – и пропадет кайф, возбуждение будет не то…

И еще одно обстоятельство не беспокоило, нет, а скорее поскребывало душу: эта ее фраза о деньгах, о плате. Не в них, конечно, дело, и баксы имелись, и отечественные, от которых еще пока никто не отказывался. Но сама мысль о том, что за то наслаждение, которое он получает, так же как и она, и это видно, надо платить, словно в магазине, – и как? почасово, оптом? – была неприятной.

Наконец он, кажется, нашел форму для своего вопроса. Когда они в очередной раз, сбившись даже с шуточного счета, откинулись друг от друга, Воробьев, словно бы между прочим, спросил:

– Ну и на какую сумму мы сегодня с тобой?…

– Ты о чем? – лениво поинтересовалась она.

– Так сама ж говорила: это за отдельную плату, а то…

– Дурак ты, Митька, – равнодушно отозвалась Зина и уже потянулась было к нему, как вдруг резко отстранилась, села и посмотрела в упор. – Ну вот, взял и испортил. Ты или совсем шуток не понимаешь, или очень злой человек. Занимаешься любовью, а мысли – черт знает о чем.