Бедлам в огне - Николсон Джефф. Страница 59

Я надеялся, что это замечание утонуло в общем хоре бесполезных предложений и его никто не расслышал, но оказалось, что услышали все – и все сочли его чертовски хорошей идеей. Не успел я и глазом моргнуть, как идея получила статус самой разумной, если не сказать единственно возможной, и я тут же стал тем самым героем, который способен доставить Макса вниз в целости и сохранности. Эта всеобщая уверенность мне совершенно не польстила, и, признаться, я не думал, что справлюсь. Но, увидев, что и Алисия присоединила свое мнение к большинству, я отдался на волю течения или, точнее, линии наименьшего сопротивления. Я надеялся, что мне не придется взбираться на крышу. Неподалеку от парапета имелось слуховое оконце. Можно подняться на чердак, высунуть из окошка голову и побеседовать с Максом без угрозы для собственной жизни.

– Как дела, Макс? – спросил я, высовывая из окошка голову.

– Нормально, – ответил он. – Я пьян.

– Почему бы вам не залезть сюда, Макс?

– А почему бы тебе не вылезти оттуда?

– Потому что я боюсь упасть. И боюсь, что вы можете упасть.

– Не упаду я, – заявил он с пьяной уверенностью. – Есть такое мелкое божество, которое хранит пьяных.

– Но я-то трезв, поэтому меня оно хранить не будет.

– А это мы исправим, – и он помахал передо мной недопитой бутылкой виски. – Давай, не люблю пить один.

Перспектива сделать большой глоток виски выглядела весьма заманчивой, но все-таки не настолько, чтобы выманить меня на крышу.

– У меня от высоты голова кружится, – сообщил я.

– Ну да, конечно, любая отговорка сгодится, лишь бы не пить со мной, – обиделся Макс. – Да ладно, я все понимаю. Кому охота со мной пить? Я старый скучный хрыч. Никто меня не любит. Никого не волнует, упаду я тут или нет.

– Неправда, – возразил я. – Взгляните на этих людей внизу. Их это очень волнует.

– Да ни хрена подобного. Они ждут, когда я свалюсь. Будет о чем потрепаться.

– Но меня точно волнует, Макс, – сказал я.

– Тогда иди сюда и выпей со мной.

Я знал, что пьяные хитры и своекорыстны, но это знание мне нисколько не помогло. Я понимал, что придется к нему лезть. Неуклюже я выполз из окошка и забрался на парапет. Мне показалось, что внизу раздался дружный вздох, но, возможно, то была игра моего воображения. Я вовсе не собирался играть на публику. Я даже не выпрямился. Я пристроил зад на парапете, свесил ноги и как можно крепче вцепился в край.

– Ты заслужил глотнуть. – Макс нагнулся и протянул мне виски.

Мне понадобилось изрядное усилие, чтобы оторвать пальцы от края парапета и взять бутылку, но виски мне требовался позарез – набраться храбрости и успокоить нервы. Первый глоток не очень помог, поэтому я поспешно сделал второй.

– Отсюда все другое, да? – спросил Макс.

Ну да. Все такое страшное. И до земли миллионы миль.

– Другое, – пробормотал я, – но лучше ли?

– Все вокруг станет чудесным, если ты немного перестроишь сознание, – сказал Макс.

Ага, похоже, я перестроил его так себе. Выражения лиц у собравшихся внизу разглядеть было сложно, но я понял, что Макс прав: они получили бы куда больше удовольствия, если б один из нас свалился с крыши. Я не собирался устраивать такого шоу. Я сидел очень спокойно, не делал резких движений, зато Макс не делал ничего, кроме резких движений.

– Почему бы вам не сесть? – предложил я. – Вы меня очень нервируете.

– А разве я виноват, что у тебя нервишки разгулялись?

– Да, – ответил я. – Именно вы и виноваты.

– Во как? – удивился Макс; эта мысль оказалась для него совершенно неожиданной.

Ответственность за состояние моей нервной системы явно не пришлась ему по душе. Выглядел Макс крайне недовольным. Зато я с каждой минутой становился все довольнее. Виски делал свое дело: сначала стало тепло, потом жарко, потом мое настроение резко подскочило вверх, безо всяких на то причин.

– Интересно, чего я на крышу-то полез, да? – спросил Макс.

– По пьяни?

Макс разочарованно посмотрел на меня:

– Вот я иногда думаю, ты действительно такой тупой или только придуриваешься?

– Наверняка такой, – сказал я.

– Я здесь потому, что это место ничем не хуже других, – сообщил Макс, словно эти слова все объясняли.

– Мне кажется, есть места получше, – возразил я.

– Ладно, согласен, наверное, есть. “Бар Гарри”, еще “Две обезьянки”. Ну, может, “Луна под водой”. Но в клинике, пока они не откроют бар или пивнушку, это место ничем не хуже других.

– Если это место не хуже других, то почему бы нам не пойти в другое место?

– Тебе еще многому надо научиться, Грегори.

– Мне все это говорят.

Макс снова протянул бутылку. В ней оставалось совсем на донышке. Я выпил половину остатка и вернул бутылку Максу. Он осушил ее, сунул руку в карман и достал непочатую.

– Если я говорю, что это место ничем не хуже других, то я говорю, что мы все в аду, каждый в своем персональном аду, и он всегда с нами, куда бы мы ни пошли. Выпивка не вызволяет тебя из ада, но, если постараться, можно решить, что ты не в аду, а в чистилище.

– Вы сами в это не верите, – сказал я.

– А зачем бы я тогда говорил?

– Думаю, что это просто пьяная болтовня, – ответил я.

– Хочешь кое-что увидеть? – спросил Макс.

Если сидишь на крыше сумасшедшего дома с пьяным психом и тот спрашивает, не хочешь ли ты кое-что увидеть, волей-неволей засомневаешься. Он может показать слишком много вещей, которых ты вовсе не хочешь видеть, – особенно после случая с пенисом. Поэтому я ответил: “Возможно”, и Макс, поставив бутылку, вприпляску двинулся по парапету к другому углу здания. Затем принялся пятиться назад. В руках он что-то держал.

– Что это? – спросил я.

Макс развернулся, и я увидел птичье гнездо. Он нес его осторожно, насколько, разумеется, позволяло почти полное отсутствие координации. Макс протянул мне гнездо, и я снова замешкался. С какой стати мне нужно гнездо? Но тут я увидел, что внутри. В гнезде сидели четыре крошечных птенца. Совсем голые; распахнутые клювы казались гигантскими по сравнению с телами. Птенцы походили на жутковатых эмбрионов, и эти эмбрионы кричали, обращаясь ко мне, обращаясь ко всему свету, и то был крик бессилия. Я все еще не понимал, зачем мне птенцы, поэтому отверг дар Макса, и он отступил от меня на пару шагов.

– Не стоит ли положить их туда, где вы их взяли? – сказал я.

– Зачем?

– Чтобы не уронить.

– Я не собираюсь их ронять.

Макс сунул руку в гнездо и выдернул одно из вопящих созданий, словно это был кусок теста. Он подержал птенца на ладони, а затем, размахнувшись, швырнул вниз. Донесся жутковатый тихий шлепок, но собравшиеся внизу никак не отреагировали.

– Зачем вы это сделали? – спросил я.

– Просто так, – сказал Макс и достал второго птенца.

– Если нет причин, то зачем делать?

Он задумался.

– Хорошо, тогда, наверное, есть причина.

– Ладно, Макс, хватит.

– Что хватит?

Он швырнул на землю второго птенца. Послышался еще один далекий шлепок.

– Приятно, наверное, – сказал Макс, – оказаться на месте одного из этих птенцов? Сидишь у себя в гнезде, и вдруг тебя хватают богоподобные пальцы, поднимают ввысь, уносят прочь, а затем ты летишь в пространстве, сплошной восторг, и скорость, и ветер. Затем удар. Затем ничего. Небытие. По-моему, неплохо. Во всяком случае, лучше моей жизни.

– Но вас же никто не убивает, разве не так, Макс?

– А разве так? Разве так? Думаю, я все это время ошибался. Я думал, что пью, чтобы перестроить сознание. Но теперь я думаю, что я пил, потому что у меня была депрессия, как и говорил Линсейд. Выпивка иногда помогает, но не всегда. Иногда становится только хуже. Но теперь я нашел новый метод лечения. Убивать живые существа. Вот это занятие всегда поднимает мне настроение.

Я разозлился, и не только потому, что не одобрял (нерешительно и либерально) жестокое обращение с животными, но еще и потому, что меня воротило от того наслаждения, с каким Макс вершил эту жестокость. Отвращение мое усиливалось еще и тем, что Макс оправдывал гнусность происходящего своим собственным состоянием, собственным страданием.