Мертвая зыбь - Никулин Лев Вениаминович. Страница 23

Бирк стоял на мосту, смотрел на плывшие льдины и сначала не заметил, как позади остановился автомобиль. Хлопнула дверца, и какой-то военный быстрыми шагами подошёл к перилам, остановился рядом, посмотрел на реку и, рассеянно взглянув на Бирка, воскликнул:

— Роман? Ты!

— Август Иванович!

— Вот встреча! — улыбаясь, заговорил военный. — Куда ты пропал? Где ты, что ты?.. Погоди… У меня час свободного времени, потолкуем.

Он подошёл к автомобилю, что-то сказал шофёру и вернулся.

— Где бы нам поговорить? Какой ты франт, Роман! — Он взял Бирка под руку, и они пошли к Александровскому саду. Бирк все ещё не находил слов, он только в растерянности повторял: «Август Иванович».

Да, это был его командарм, Август Иванович Корк.

— Ну, как живёшь, Роман? — спрашивал Корк. — Я, признаться, думал, что тебя нет на свете. В те времена попасть в лапы белых — верная смерть. Да и теперь не легче… Мы знаем, какая судьба ждёт заключённых, наших товарищей в тюрьмах буржуазной Эстонии. Рад, что ты жив.

Бирк смущённо улыбался. Они сели на скамью. В Александровском саду было ещё сыро и потому пустынно.

— Я много слышал о вас, Август Иванович. Вы — герой, штурмовали Перекоп…

— Было… Теперь — мир, однако работы много, я все ещё в армии. Ну, а как твоя жизнь, женат? Есть дети? — Он ласково смотрел на Бирка сквозь пенсне. — Приятно встретить боевого товарища. Помнишь, что мы с тобой пережили… День провозглашения Эстонской трудовой коммуны… Правда, в Тарту она существовала только двадцать пять дней, а в Нарве — пятьдесят. Все-таки, если бы не интервенты, не белогвардейцы, не шведские и датские добровольцы, мы бы устояли. Мы хорошо дрались… Где я видел тебя в последний раз?.. Погоди, дай вспомнить.

— В Тарту, Август Иванович… Мы тогда отходили, я был в разведке, двоих товарищей убили, меня спрятали на мызе крестьяне. Жил там месяц, под видом работника…

Бирк замолчал. Ему было тяжко продолжать.

— Ну, а потом?

— Потом… закопал карабин, сжёг бумаги. У власти были буржуи. В феврале девятнадцатого года с советской властью в Эстонии было покончено.

— Ты думаешь, навсегда? Нет, дорогой Роман.

— Тогда я так думал…

— Те, кто ушли в подполье, думали иначе…

— Да, знаю, но это были сильные духом…

— Правда. А ты что же… себя к ним не причисляешь? — несколько холоднее спросил Корк.

— Август Иванович! Я вам скажу всю правду. Скажу все, как было. Я скрыл своё прошлое, скрыл, что я командир полка эстонской Красной Армии. Разыскал своего дядю, он стал видным деятелем буржуазной республики. От него я тоже скрыл то, что я был красным командиром. Он знал только, что я был прапорщиком… И вот теперь… — Бирк вздохнул.

— Что теперь?

— Теперь, Август Иванович, вы видите перед собой, с позволения сказать, дипломата, члена эстонской дипломатической миссии в Москве. — Бирк говорил быстро, точно боялся, что его не дослушают. — Разве я не вижу, куда эти господа ведут нашу родину, как нагло обращаются с нами «великие» державы! Что для Антанты маленькая Эстония? Картофельная республика! Один из лимитрофов [11]. В буржуазной Эстонии настоящих героев-революционеров держат в тюрьмах, судят полевым судом, а таких, как я, превращают в лакеев. Верьте мне, Август Иванович, для меня мучительно то, что я должен скрывать своё прошлое, свои сокровенные мысли и лгать, лгать, лгать!

Август Иванович молчал, отведя глаза в сторону.

— Я сижу рядам с вами, моим командиром, и не смею вас назвать «товарищ командарм»… И мне это больно! И нет выхода, потому что я чувствую, что даже вы мне не поверите!

— Ты так думаешь? — помолчав, сказал Корк. — Правда, люди меняются, но я все-таки тебя знаю… знал, по крайней мере… Ну и что же ты думаешь делать? Продолжать лгать? Себе и другим?

— Не знаю…

— Вот это скверно, что не знаешь. Во всяком случае, так больше жить нельзя. Надо искать выход. Когда мы отступали, ты оказался в трудном положении. Другие ушли в подполье, связь с товарищами оборвалась, у тебя не хватило сил и воли, и, кроме того, ты не мог бороться в одиночку… Но теперь, когда ты понял, что тебе не место в миссии, — уйди. Что ты делаешь в миссии?

Бирк рассказал.

— Пока ты не делал ничего дурного и ничем не вредил советской власти, но, Роман, где гарантия, что эти господа не используют тебя как орудие против нас? Они ведь не только ведут с нами дипломатические переговоры.

Они занимаются и другими делами.

Бирк молчал. Что он мог сказать?

— Тебе никогда не приходила в голову мысль — уйти, начать новую жизнь, вернуться в среду старых товарищей?

— Август Иванович! Можете мне верить, когда меня назначили атташе миссии в Москве, я подумал: вот выход, останусь в Москве, расскажу всю правду, как бывший красный командир оказался на службе у буржуазного правительства. И каждый раз, когда думал об этом, меня страшила мысль: кто мне поверит? Кто поверит в искренность моих слов? Мои боевые друзья погибли или брошены в эстонские тюрьмы. Здесь, в Москве, тот, кто меня знал, считает погибшим или, хуже, — предателем. Мог ли я подумать, что мой командарм так по-человечески, по-товарищески будет говорить со мной… Счастье, что я вас встретил.

— Слушай, Роман, если ты изберёшь прямой и честный путь, я тебе помогу, как старому товарищу. Вдумайся в то, что происходит. Мы хотим мира, потому здесь, в Москве, и находятся посольства буржуазных стран. Но мы знаем, что кое-кто, прикрываясь дипломатическим паспортом, иммунитетом, занимается шпионажем и помогает контрреволюционерам внутри страны. Ты меня понимаешь?

— Август Иванович!.. Дорогой мой товарищ…

— Успокойся. Вот телефон… Не записывай, а запомни его. Сошлись на меня и будь откровенен с этим товарищем так же, как со мной.

Корк взглянул на часы, пожал руку Бирку и ушёл.

Эта встреча имела громадное значение для Романа.

Спустя несколько дней, входя в кабинет посла, он услышал:

— Так будет со всеми! Мы расплатимся с ними всеми за восемнадцатый год. Никто не спрячется! Мы очистим эстонскую землю от красных!

Бирк понял, что посол говорил о казни Кингисеппа по приговору военно-полевого суда. Он знал Кингисеппа, знал других погибших товарищей, и ему трудно было не выдать своих чувств, когда видел ликование, каннибальскую радость посла и военного атташе Лаурица.

— Мы вызвали вас, Бирк, в связи с абсолютно секретным поручением. Вы должны связаться с одним человеком. Как это сделать, укажет майор Лауриц. От себя могу добавить, что это поручение касается связи миссии с нашими новыми русскими друзьями.

— И если вы его хорошо выполните, это будет иметь значение для вашей карьеры, — ухмыляясь, сказал Лауриц. — Идите и подождите меня в моем кабинете.

«Абсолютно секретное поручение», «новые русские друзья»… Не те ли, о которых говорил Стауниц? Посмотрим, что это за поручение».

Лауриц был немногословен:

— Вам будут звонить по телефону от имени доктора Липского. Вы должны ответить: «Благодарю, нога не болит. Думаю начать сеанс массажа». Дальше вы договоритесь о времени и месте встречи. И доложите мне. Я вас больше не задерживаю.

На четвёртый день после этого разговора Бирка позвали к телефону, и он услышал:

— Доктор Липский спрашивает, как вы себя чувствуете?

Он ответил так, как ему велел Лауриц. Условился о встрече, она должна была произойти в тот же вечер, на последнем сеансе в кинематографе «Художественный», на Арбате.

Начиналось то, о чем предупреждал Август Иванович Корк: Бирка делают орудием шпионажа. Правда, он будет пока только почтальоном.

— Я должен вручить пакет? И это все? — спросил Роман у Лаурица.

Тот ответил сухо:

— С этого дня вы поступаете всецело в моё распоряжение. Человеку, у которого будет в руке зелёный шарф, вы вручите пакет и договоритесь о следующем свидании. На этом свидании — место он вам укажет — вы получите от него ответное, разумеется зашифрованное, письмо. Кроме того, при встрече в кинематографе вы скажете, что желаете увидеть одного из руководителей организации. К этому времени я подготовлю ряд вопросов, на которые эти господа должны ответить. Какого характера эти вопросы, вы, я надеюсь, понимаете.