Мертвая зыбь - Никулин Лев Вениаминович. Страница 24

Бирк дождался вечера… У него было время поразмыслить над тем, что должно произойти. Значит, организация, о которой говорил Стауниц, существует. Значит, она представляет опасность для Советской страны. Решил немедленно позвонить по телефону, который ему дал Август Иванович Корк, но тут же явилась мысль: надо больше узнать, собрать больше сведений. И Бирк отправился на свидание в кинематограф.

Он мельком взглянул на афишу. Шёл какой-то старый-престарый фильм: «Дышала ночь восторгом сладострастья». У кассы было не много публики, и тотчас Бирк заметил человека высокого роста, который, как было условлено, держал в руке зелёный шарф. Бирк прошёл мимо, человек нагнулся и сказал:

— Вы, кажется, уронили…

Бирк поблагодарил, взял бумажку. Это был билет в двенадцатом ряду. Место человека с зелёным шарфом оказалось рядом с Бирком. Справа кресло оставалось пустым. Когда погасили свет и зазвучал рояль аккомпаниатора, человек рядом сказал Бирку:

— Я — Колёсников, — и, сняв пальто, положил его на пустующее кресло карманом наружу.

Бирк незаметно сунул пакет в карман. Фильм уже начали крутить — на экране дама с белым зонтиком сидела у моря и нюхала цветок.

— Мы должны с вами увидеться, — сказал человек с зелёным шарфом, — адрес — Серебряный переулок… Когда, в какой день? Удобнее всего в среду, около десяти… вечером, разумеется.

— Это безопасно? — спросил Бирк.

— Вполне.

На экране дама в белом рыдала на плече у студента…

20

Наступила среда, и Роман Бирк получил от Лаурица вопросы, которые следовало вручить Колесникову при свидании. Оно должно было состояться на конспиративной квартире в доме по Серебряному переулку.

Взглянув на вопросы, Бирк убедился, что эстонский штаб требовал шпионских сведений о Красной Армии.

Должно быть, чувства Бирка отразились на его лице, потому что Лауриц спросил:

— Вас, видимо, не устраивает такая работа?

— Почему вы так думаете?

— Я видел, с какой неохотой вы шли на первое свидание.

— У меня нет опыта.

Лауриц пристально посмотрел на Бирка и сказал:

— Мы это знаем. Ваши благожелатели в Ревеле хотели вам открыть путь к повышению в должности. Но вас, видимо, эти заботы не вполне устраивают. Кроме того, вы не находите, что ваша деятельность в должности атташе посольства утомляет вас?..

— Что вы этим хотите сказать, господин майор?

— Мы посоветовались с послом и решили, что не будем вас удерживать, если предпочтёте работу в министерстве в Ревеле работе в миссии в Москве.

— Нет, вы ошибаетесь, меня вполне устраивает это поручение, и я постараюсь его выполнить как можно лучше.

Лауриц искоса взглянул на Бирка.

А Бирк подумал, что нельзя больше откладывать, и решил сегодня же позвонить по тому телефону, который ему дал Корк. Пять цифр запечатлелись в его памяти, но в этот день не было предлога уйти из посольства. До встречи в Серебряном переулке оставался один день. А тут ещё, вернувшись в свою комнату, он увидел, что кто-то рылся в его вещах. Конечно, это штучки Лаурица. Бирк за ужином довольно правдоподобно изобразил человека, мучимого зубной болью, и, не съев ни крошки, отправился к зубному врачу.

На всякий случай он прошёл в тот переулок, где действительно жил зубной врач и где в подъезде был телефон-автомат.

Его соединили, и Роман услышал довольно приятный голос:

— Слушаю.

— Я от Августа Ивановича…

Недолгая пауза.

— А… Слушаю вас. Вы бы желали встретиться? Не так ли?

— Да. Это возможно?

— Одну минуту, подождите…

Эта минута тянулась для Бирка долго. Затем он услышал тот же голос:

— Приходите в тот же час и день, по тому же адресу, как вы уговорились по телефону с товарищем Колесниковым.

Это смутило Бирка. Положив трубку, он медленно возвращался в посольство, раздумывая, что бы это могло значить.

Странно, что Роман Бирк в этот день почти успокоился. Но с особой силой волнение охватило его на следующий день, когда он подходил к дому, где было назначено свидание с Колесниковым. Рука дрожала, когда поднёс её к звонку. Дверь открылась. Бирка ждали. Впустил его сам Колёсников, и это окончательно смутило.

Бирк снял пальто, пошёл за Колесниковым в комнату, похожую на столовую. За столом сидел человек. Он поднялся и протянул ему руку. В смущении Роман плохо разглядел его: запомнились лишь шелковистая тёмная бородка и глаза — большие и синие.

— Роман Густавович? Так?..

Бирк узнал голос человека, который говорил с ним по телефону. У него перехватило горло. Он заговорил сбивчиво, сильно волнуясь, но Артузов ободряюще, даже ласково смотрел на него, и Бирк постепенно успокоился. Рассказал о том, как после победы контрреволюции в Эстонии он скрывался, затем нашёл своего дядю, легализовался и в конце концов устроился на службу в министерство иностранных дел буржуазной Эстонии.

— Никогда не отличался твёрдостью характера, был молод, не имел опыта подпольщика, потерял связи с товарищами… И то, что переживаю теперь, — это возмездие мне за мою ошибку. Пока я был просто чиновником, исполнял незначительную работу в министерстве, меня не так мучили угрызения совести, хотя эта работа не подходила мне, бывшему командиру полка эстонской Красной Армии… Но вот меня послали в Москву. Я стал атташе посольства по печати, узнал, какие усилия прилагает советская власть, чтобы залечить раны империалистической и гражданской войн. Было тяжело, когда внутри страны меня рассматривали как типичного буржуазного дипломата маленькой державы — прислужника Антанты… Короче говоря, я это терпел, но меня ожидало нечто худшее. Лауриц, по распоряжению из Ревеля, решил втянуть меня в секретную работу, попросту говоря в шпионаж… Остальное вы знаете. Я сделал вывод из разговора с моим командармом Августом Ивановичем… И позвонил… Вам?

— Да. Это я ответил вам по телефону. Моя фамилия Артузов.

— Я слышал о вас.

Бирк достал из кармана какую-то книжку в переплёте и положил на стол. Из другого кармана он вынул пакет, адресованный Политическому совету МОЦР. Положил его рядом с дипломатическим паспортом.

— Вот пакет Лаурица. Он требует от контрреволюционной монархической организации шпионских сведений. Вот мой дипломатический паспорт. Я отдаю его вам и понимаю, что меня можно арестовать и судить. Но я говорю это не как чиновник эстонской дипломатической миссии, а как ваш единомышленник.

Артузов взял пакет, адресованный МОЦР. Дипломатический паспорт по-прежнему лежал на столе.

— Вчера мне было сказано, что я откомандировываюсь в Ревель, в министерство иностранных дел. Мои отношения с майором Лаурицем не устраивают посла. Я долго думал: как поступить? И вот решил — пусть моя судьба будет в ваших руках. Судите меня, я приму любое наказание. Но одно знаю, убеждён, что со мной поступят справедливо. Но если мне поверите, есть и другой выход: я возвращаюсь в Ревель, в министерство, и в меру моих сил буду помогать вам рушить козни, которые изобретают лаурицы — лакей Интеллидженс сервис. Я буду это делать по убеждению. Это будет моё возмездие за смерть Кингисеппа, Креукса и других товарищей.

Прошли, может быть, секунды, но для Бирка они тянулись долго, очень долго… Артузов и Колёсников молчали.

Дзержинский предоставлял широкую инициативу своим сотрудникам. Он знал, что в их работе могут возникать такие положения, когда надо не только принимать решения мгновенно, но также мгновенно и действовать. Вместе с тем он придавал огромное значение умению наблюдать и анализировать чувства человека, судьбу которого решаешь, отличать искренность от лжи.

Именно такой случай и возник сейчас в работе Артузова.

Он вглядывался в лицо Бирка, вслушивался в его голос, чуть дрожавший, и понял, что решать надо немедленно. Как поступить? Оттолкнуть? Ободрить? Не будет ли это ошибкой? И Артузов решил:

— Спрячьте паспорт. Мы вам верим. Никогда не поздно вернуться на честный, прямой путь и служить революции. Мы принимаем вашу помощь.