Метафизика труб - Нотомб Амели. Страница 13

Я посмотрела по сторонам: кругом никого. Секунду назад, я была в этом уверена, здесь был мой отец. Стоило мне отвернуться на мгновение, и он дематериализовался. Я даже не заметила, когда он выпустил мою руку.

Меня охватила страшная тревога: как мог человек так просто улетучиться? Люди так ненадёжны, что их можно потерять без всякой причины и объяснений? Не успеешь и глазом моргнуть, как такой внушительный человек может исчезнуть?

Вдруг я услышала отцовский голос, который звал меня, без сомнения раздававшийся с того света, так как я напрасно осматривалась вокруг, его нигде не было. Казалось, его голос преодолевал вселенную, пока доходил до меня.

— Папа, ты где?

— Я здесь, — ответил он спокойно.

— Где здесь?

— Не двигайся и особенно не наступай на то место, где я стоял.

— А где ты был?

— В метре от тебя, справа.

— Что случилось?

— Я под тобой. Одна сточная канава была открыта, и я туда упал.

Я посмотрела на место рядом со мной. В середине улицы, превратившейся в реку, не было видно никакого люка. Но, приглядевшись, можно было заметить что-то вроде водоворота, который должен был означать крышку стока.

— Ты в мизо, папа? — весело спросила я.

— Да, милая, — ответил он спокойно, чтобы не испугать меня.

Это было его ошибкой: лучше бы он заставил меня паниковать. Я совсем не испугалась. Напротив, это происшествие показалось мне жутко смешным и совсем не опасным. Я разглядывала водяную дыру, которая поглотила отца, и была очарована тем, что он может разговаривать со мной через водяной заслон: мне хотелось попасть к нему, чтобы посмотреть, какова была его водяная обитель.

— Тебе там хорошо, папа?

— Всё в порядке. Возвращайся домой и скажи маме, что я в сточной канаве, хорошо? — попросил он меня с таким хладнокровием, что я не поняла всей срочности этого поручения.

— Иду.

Я повернулась и стала резвиться.

По дороге я останавливалась, ошеломлённая очевидностью: так вот в чём заключалась работа моего отца? Ну да, конечно! Консул означало канализационный рабочий. Он не хотел мне этого объяснять, потому что стыдился своей профессии. Вот скрытный человек!

Мне было смешно: наконец-то я прояснила тайну отцовских занятий. Он уходил рано каждое утро и возвращался вечером, а я не знала, куда он ходил. Отныне, я была в курсе: он проводил свои дни в канализации.

Поразмыслив, я осталась довольна, что работа моего отца была связана с водой, потому что даже грязная вода всё равно была водой, то есть дружественным мне элементом, тем, который более всего походил на меня, в котором я чувствовала себя лучше всего, даже если однажды я чуть не утонула. Не было ли, впрочем, логичным, то, что я рисковала умереть в той стихии, которая больше всего подходила мне? Я ещё не знала, что друзья бывают самыми вероломными предателями, но я знала, что самые соблазнительные вещи были самыми опасными, такие, например, как высовываться слишком далеко из окна или лежать посреди улицы.

Размышляя таким образом, я совсем забыла о поручении отца. Я принялась играть на краю тротуара, прыгать, сложив ноги, в настоящие реки, напевая при этом песенки собственного сочинения. На одной стене я увидела кота, который не решался пересечь улицу из страха намокнуть. Я взяла его на руки и посадила на противоположную стену, не преминув при этом рассказать ему о прелестях плавания и удовольствии, которое он при этом испытал бы. Кот умчался, не поблагодарив меня.

Отец выбрал смешной способ рассказать мне о своём ремесле. Вместо того, чтобы все объяснить, он отвёл меня к месту своей работы, куда и провалился тайком, чтобы произвести наилучший эффект. Ох уж этот папа! Должно быть, здесь он и репетировал свои уроки «но», раз я никогда не слышала, как он пел.

Сидя на тротуаре, я сделала кораблик из листьев гинкго и, пустив его в ручеёк, семенила следом. Странные эти японцы, если для сточных канав им понадобился бельгиец! Наверное, только в Бельгии можно было найти хороших канализационных рабочих. В конце концов всё это не имело большого значения. В следующем месяце у меня день рождения, мне будет три года. Вот бы мне подарили плюшевого слона! Я приумножила намёки, чтобы родители поняли моё желание, но эти люди были иногда глухи.

Если бы не наводнение я бы сыграла в мою любимую игру, которую я называла «бросать вызов опасности»: она состояла в том, чтобы лечь посреди улицы и, мысленно напевая, остаться так, пока не допоёшь, не двигаясь, что бы ни случилось. Я часто задавала себе вопрос, что произошло бы, если бы проехала машина: хватило ли бы мне смелости не покидать мой пост? Моё сердце сильно колотилось при мысли об этом. Увы, когда мне представился редкий случай ускользнуть из-под присмотра взрослых, чтобы поиграть в «вызов», на улице не было ни одной машины.

После этих многочисленных мысленных, физических, подземных и мореходных приключений, я прибыла домой. Устроившись на террасе, я принялась усердно крутить юлу. Не знаю, сколько времени прошло таким образом.

Наконец мать увидела меня.

— А, вы вернулись, — сказала она.

— Я вернулась одна.

— А где же отец?

— Он на работе.

— Он пошёл в консульство?

— Он в сточной канаве. Он просил меня сказать тебе об этом.

— Что?

Мать прыгнула в машину, приказав указывать ей дорогу до искомой канавы.

— Ну, наконец-то вы приехали! — простонал канализационный рабочий.

Поскольку она не могла вытащить его на поверхность, пришлось позвать на помощь нескольких соседей, одному из которых пришла в голову счастливая мысль вооружиться верёвкой. Он бросил её в канаву. Отец был поднят несколькими хвастунами. Образовалась толпа, всем хотелось поглазеть на бельгийца-анадиомена [15]. Зрелище того стоило: существует ведь снежный человек, а это был грязевой. Запах тоже был неплох.

Видя всеобщее удивление, я поняла, что мой родитель не был канализационным рабочим, а я присутствовала при несчастном случае. Я испытала от этого некоторое разочарование, не только потому, что идея иметь родственника в сточных водах мне нравилась, но также потому, что я вернулась к отправной точке моих поисков значения слова «консул».

Нам было не велено больше ходить гулять по улицам, пока не кончится потоп.

Самое лучшее, когда беспрерывно льёт дождь, это ходить купаться. Средство против воды это много воды.

Отныне я проводила свою жизнь на Маленьком Зелёном Озере. Нишио-сан сопровождала меня туда каждый день, спрятавшись под зонтик: она предпочитала оставаться сухой. Я же с самого начала была на стороне дождя, покидая дом в купальнике, чтобы вымокнуть ещё до купания. Никогда не иметь времени для просыхания, таков был мой девиз.

Я ныряла в озеро и больше из него не выходила. Самым лучшим моментом был ливень: тогда я поднималась на поверхность, чтобы полежать на воде и принимать нежный перпендикулярный душ. Вселенная обрушивалась на моё тело. Я открывала рот, чтобы проглотить этот водопад, не отказывалась ни от одной капли, которая была дарована мне. Вселенная была огромна, а мне так хотелось пить, что я могла выпить её до последнего глотка.

Вода подо мной, вода надо мной, вода во мне — водой была я сама. Не случайно в японской версии моего имени было слово «дождь». По его образу, я чувствовала себя драгоценной и опасной, безвредной и несущей смерть, молчаливой и шумной, ненавистной и радостной, нежной и разрушительной, незначительной и редкостной, чистой и захватывающей, коварной и терпеливой, музыкальной и неблагозвучной, но вне всего этого, прежде, чем быть чем бы то ни было, я чувствовала себя неуязвимой.

Можно было защититься от меня, спрятавшись под крышей или зонтиком, меня это не заботило. Рано или поздно не оставалось ничего непроницаемого для меня. Меня можно было выплёвывать, не обращать на меня внимания, но, в конце концов, я все равно просочилась бы. Даже в пустыне нельзя было быть вполне уверенным в том, что не встретишь меня, однако можно точно сказать, что там думали обо мне. Можно было проклинать меня, наблюдая за мной на сороковой день потопа, меня это не трогало.