Superwoobinda - Нове Альдо. Страница 9

Она все книжку с собой таскала. И зачитывала мне из книжки. Одно и то же, одно и то же. Альенде автор. Та, которую все бабы в метро читают. А в книжке-то, поди, не все слова одинаковые. Короче, деваху ту я больше не видел.

В октябре дело было. Говно я еще выбрасывал.

И все никак не мог определиться, какую программу вечером смотреть. Помню, в фазу шла передачка «Милан — Италия». А матери до лампочки.

Уже вон тридцать четыре, а я все наклейки собираю. Стремно.

В свои тридцать четыре не с кем в дартс пошвырять. Или пульку расписать. А мне по барабану.

Политику надо менять на корню. Чего-то уже сделать вообще. С детства об этом думаю.

Время сейчас такое, чт

На минуточку хороша собой

Меня зовут Розальба. Мне двадцать семь, и я так на минуточку хороша собой. Поэтому у меня все время члентано во рту. С тех пор как мне исполнилось пятнадцать, у мужиков ну просто крыша поехала. Чуть заметят меня — тут же норовят боеголовку в пасть загрузить.

Это потому, что я Весы, и в асценденте у меня тоже Весы, так что я страсть как люблю перышки почистить. Да и вообще природа девушку не обделила, ведь у меня Венера в тригоне к Юпитеру и четвертый номер бюста, а бедра такие, что хоть напополам разорвись.

Сначала было не в кайф. Наш падре из говназии просил, чтобы я ему спускала. По первому разу он стремался вчерняк. По второму уже меньше, а потом так навис, что я ему прямо выдала: пусть, мол, тебе, святой отец, твоя Мадонна прибор драит, — и получила зачет по религии.

На улице всю дорогу слышишь: эй, мокрощелка, отсосать не хочешь? А я и отсасываю. Только не у всех: у всех не отсосешь.

Тут подруга мне говорит: чего высиживаешь, двигай в порнухе сниматься. Лимон в день, без напрягов, попаришь титьками шершавого — и нормалек, все равно как с шефа надбавку срубить. Айда, познакомлю тебя с Ивано.

Ивано не клеил меня на минет. Он типа хохмил да прикалывался, феньки там разные отмачивал. Думала, все равно ведь потом завафлит. Мужиков послушать, так все мы, женщины, — вафельницы. Им главное смычок тебе вставить куда ни попадя. Ради этого они хоть в лепешку расшибутся, все мозги вплотную запудрят. А под конец начнут колготки стягивать и прочее, будто ты вобла какая. Засранцы.

Но Ивано был не таким. Он свел меня с этим шизанутым красавчиком Марко и сказал, что мы должны как следует побатониться. А еще там был фотограф. Фотограф был бабой. Мне прыснули в рот какой-то прыскалкой для отсосов. Ивано сказал, ты, короче, не суетись, делай так-то и так-то. Велел мне взять под язык Марков причиндал и выставить в камеру экстазный фейс. Ну, а потом меня еще столько херакнутых болтов поимело, что и не сосчитать.

Однажды по сценарию я должна была сплюнуть малафью в дабл. А мне спущенка очень даже по губе, ну, я возьми и сглотни ее по привычке-то. Ивано обозвал меня мандавошкой, засветил по хлебалу и выдал шесть лимонов отступного.

Фонтан воды и струйка крови

Кругом сплошное насилие. Что ни фильм — гоняют друг за дружкой на машинах. Машины то и дело взрываются. Из них выползают окровавленные люди. В других фильмах говорят такие слова, которые я и повторить-то не могу. От таких слов даже матросы краснеют, вот какие это слова. А сами фильмы вообще ни о чем. Там просто говорят слова, а потом сразу раздеваются. И слова там нужны, чтобы назвать части тела, которые тут же и показывают. А их нельзя показывать. Я вышвырнул телик из окна. За это меня штрафанули. С тех пор у сынишки ширма поехала.

Он говорит, что я и его маман типа шизанулись оба. И что он не хочет с нами жить, потому что мы шизанутые теперь. Первым делом мы пошли к священнику. Священник сказал, что, мол, Бог терпел и нам велел. Мы попросили его освятить дом. Не тот случай, говорит. Зайду, говорит, ближе к Рождеству, помолюсь там, чтобы все поскорей унормалилось. А сынуха ни в какую: мол, на дух вас не переношу. Особливо к вечеру. Ну, смекаем, тут надо чегой-то посущественней. Тут одним безмазовым падришкой не обойтись. Не иначе как сынулю нашего бес попутал. Его душа набита телепередачами канала Raitre. В полвосьмого, аккурат к ужину, там показывают мертвецов. Сыночек наш Raitre уже не смотрит. Он уже сам как Raitre.

Раз такое дело, покупаю я «Реальную хронику» и вычитываю там рекламу про колдуна. Ну, он типа дьявола изгоняет, и все такое. Канаем, значится, к нему. Колдун с ходу предъяву кидает: 250.000 лир на бочку. Он, мол, не просто тебе колдун-малдун, а дьявола начисто вышибает. И рекламу в газете дает с фоткой перед хрустальной сферой.

Колдун завернул так: коли отпрыск съехал с катушек, стало быть, им овладел Астианакт. Жена в слезы. Это еще кто, спрашиваю. Хотите знать, отвечает шаман, берите охранительную свечу. Если эту самую свечу не запалить, быть ему мертвым, мертвее не бывает. Короче, еще 700.000 лир за обычную свечу. Свеча за вечное здравие шла по 1.200.000.

Ну, выложил я 1.200.000, аккурат месячную женину получку. Сам-то я 145.000 приношу. Вынул тогда колдун свечу за вечное здравие, засветил. Свеча завоняла дурью. Сказал колдун, что Астианакт — это, мол, нечисть адская такая. А чтобы изгнать ее, надо прямо щас сотворить соляной обряд. Короче, гони еще 2.300.000 и получай в подарок малую хрустальную сферу.

Чего-то ты, говорю, загнул. Тогда колдун мне такое словечко отвесил, какие по телику отвешивают. От них и у матросов уши вянут. Как пошло это ТВ, такие маты теперь и на улице говорят. Повторить их здесь я никак не могу. Взял я свою половину, и пошмонали мы домой. Сын ждал нас у двери. Ключи забыл. Ну, заходи, говорим. Давай, что ли, в большую комнату. Садись уже. Ну, все, все, тихо уже. Я так легонько тюкнул его по шарабану-то.

Короче, привязали мы дитятю нашего к стулу. Жена приготовила ванну — наполнила соленой водой. Разлила соленую воду по бутылям. Пластиковым. Тут и сынуля очухался. Жена подавала бутыли, я открывал руками сынулькин роток, она опрокидонтом в него бытыль с соленой водой. Пей, сынок, пей до дна, приговаривал я, вот увидишь, скоро изыдет твой чертяка. Еще и сыкономим на этом соляном обряде, сами его заделаем, на дому, все равно как лапши наварить; ну и что, что подольше: сам не намешаешь, никто не намешает. А сынулька-то все пьет и пьет: один, два, три, четыре, пять, шесть литров водищи. Уж и в цвете переменился, значится, точно засел в нем нечистый дух — окаянное это Raitre, бесовидение. А под самый конец я так взял да и зарядил сынульку-то нашего в окошко. Всех прохожих позабрызгало. Целый фонтан воды и струйка крови.