Командир и штурман - О'Брайан Патрик. Страница 25

Моуэт продекламировал:

Лежа на койке, мичман погружен

В свои расчеты; делом занят он.

Задачки с синусом и тангенсом решает,

Пришел незваный гость, и он ему мешает.

– Клянусь честью, сэр, и я этим горжусь.

– С полным на это правом, – отозвался Стивен, рассматривавший кораблики, нарисованные вокруг треугольника. – Объясните мне, пожалуйста, что такое корабль на морском языке.

– Он должен нести три мачты с прямым парусным вооружением, сэр, – любезно объяснили ему молодые люди. – И еще бушприт. Мачты должны состоять из трех частей – нижней мачты, стеньги и брам – стеньги, – поскольку мы никогда не называем кораблем полакр.

– В самом деле? – отозвался Стивен Мэтьюрин.

– Ни в коем случае! – воскликнули оба на полном серьезе. – Не называем кораблем и кэт. То же относится и к шебеке. Хотя вы можете подумать, что у шебеки бывает бушприт, на самом деле это нечто вроде набалдашника на носу.

– Непременно буду иметь это в виду, – сказал доктор. – Мне кажется, вы привыкли к своему жилью, – заметил он, с опаской поднимаясь на ноги. – Должно быть, поначалу оно казалось вам тесноватым.

– Что вы, сэр! – возразил Моуэт и продекламировал:

Каютой бедной не пренебрегайте,

Гнездом морских орлов ее вы называйте!

Священный чтите, хоть и скромный, сей очаг,

Геройский дух царит тут как – никак!

– Не обращайте на него внимания, сэр! – озабоченно произнес Бабингтон. – Он вовсе не намеревался обидеть вас, уверяю. Просто у него дурная привычка кривляться.

– Пустяки, – отозвался Стивен. – Давайте осмотрим остальную часть этого средства передвижения по хлябям морским, словом, корабля.

Они направились в нос и прошли мимо еще одного морского пехотинца, стоявшего на часах. Пробираясь в темном пространстве между двумя решетчатыми люками, Стивен споткнулся обо что-то мягкое, которое зазвенело и сердито воскликнуло:

– Не видишь, куда идешь, пидор несчастный?

– Слушай, Уилсон, заткни-ка свое хлебало, – оборвал его Моуэт. – Это один из арестованных, закованный в кандалы, – объяснил он. – Не обращайте на него внимания.

– А за что его заковали?

– За грубость, – с некоторой чопорностью ответил мичман.

– А вот довольно просторное помещение, хотя и с низким потолком. Насколько я понимаю, оно для унтер – офицеров?

– Нет, сэр. Здесь матросы принимают пищу и спят.

– А остальные, полагаю, размещаются ниже?

– Ниже жилых помещений нет, сэр. Ниже находятся трюм и небольшая площадка, используемая как нижняя палуба.

– Сколько же тут человек?

– Вместе с морскими пехотинцами семьдесят семь, сэр.

– Но все они не могут здесь разместиться. Это же физически невозможно.

– При всем моем к вам уважении, вы не правы – могут. На каждого матроса полагается четырнадцать дюймов пространства, на котором он подвешивает свою койку, и он вешает ее в направлении диаметральной плоскости. Ширина судна на миделе – двадцать пять футов десять дюймов. Получаются двадцать два места – видите, тут указаны цифры.

– Но человек не в состоянии разместиться на четырнадцати дюймах.

– Верно, будет тесновато. Но на двадцати восьми он разместится. Видите ли, на судне с двумя вахтами приблизительно половина экипажа находится на палубе, так что их места в кубрике остаются свободными.

– Но даже занимая двадцать восемь дюймов – два фута и четыре дюйма, – моряк, должно быть, касается своего соседа.

– Конечно, сэр, но в тесноте, да не в обиде, и вода за шиворот не течет. Видите, тут четыре отделения. Одно – от переборки до этого бимса, здесь еще одно; затем до бимса с фонарем, висящим перед ним. Последнее отделение кубрика расположено между ним и передней переборкой, что рядом с камбузом. У боцмана и плотника там имеются свои каюты. Первое отделение и часть следующего предназначены для морских пехотинцев. Затем располагаются матросы, которые занимают три с половиной отделения. Так что, расположив двадцать коек в ряд, удается втиснуть всех, несмотря на то что мачта съедает немало места.

– Но получается сплошной живой ковер, даже если лежит лишь половина состава.

– Так оно и есть, сэр.

– Где же окна?

– Ничего похожего на то, что вы называете окнами, тут нет,– ответил Моуэт, качая головой. – Наверху имеются люки и решетки, но, когда штормит, они почти всегда задраены.

– А где лазарет?

– Строго говоря, лазарета у нас нет, сэр. Но у больных имеются койки, подвешенные у передней переборки по правому борту рядом с камбузом. Они пользуются рубкой.

– А что это такое?

– Собственно говоря, это не рубка, а гальюн. Это не то, что имеется на фрегатах или линейных судах, но он выполняет свое предназначение.

– Какое именно?

– Не знаю, как вам и объяснить, сэр, – смутился Моуэт. – Это клозет.

– Нужник? Сортир?

– Вот именно, сэр.

– А как же справляются с этим остальные? У них что, ночные горшки имеются?

– Ну что вы, сэр, избави бог! Они вылезают вон в тот люк и направляются в гальюны, находящиеся по обеим сторонам носа.

– Под открытым небом?

– Так точно, сэр.

– А если погода неблагоприятная?

– Все равно они идут в гальюны, сэр.

– И все сорок или пятьдесят человек спят вповалку в этом темном кубрике без окон? Не дай бог, если в таком тесном помещении окажется хоть один больной туберкулезом, чумой или холерой!

– Боже упаси, сэр, – отозвался Моуэт, пришедший в ужас от такого предположения.

– Обаятельный молодой человек, – произнес Стивен, входя в каюту.

– Юный Моуэт? Рад услышать от вас такое мнение о нем, – отозвался Джек Обри, выглядевший усталым и измученным. – Нет ничего лучше, чем добрые сослуживцы. Разрешите предложить вам глоток спиртного? Это наш моряцкий напиток под названием грог, вы пробовали его? В море он очень кстати. Симпкин, принеси нам грогу. Черт бы побрал этого увальня, копается как черт знает кто…. Симпкин! Тащи сюда этот грог. Чтоб он сгорел, этот сукин сын. Ах, ты принес. Это то, что доктор прописал, – сострил капитан, ставя стакан на стол. – Такое мерзкое утро. В каждой вахте и на каждом посту надо поставить одинаковое количество квалифицированных матросов и так далее. Бесконечные споры. И еще… – Подавшись поближе к доктору, Джек Обри прошептал ему на ухо: – Я допустил непростительный промах… Взяв список личного состава, я зачитал имена Флагерти, Линча, Салливана, Майкла Келли, Джозефа Келли, Шеридана и Алоизия Берка – тех малых, которые получили премию в Ливерпуле, – и брякнул: «Если у нас еще появятся эти проклятые ирландские паписты, то половина вахты правого борта будет состоять из них, и нам на всех не хватит четок». Но сказал я это в шутку. Тут я заметил холодок в их взглядах и сказал себе: «Какой же ты болван, Джек, ведь Диллон из Ирландии, и он может счесть это за оскорбление». Ничего против национального чувства я не имею, просто ненавижу папистов. Поэтому я попытался смягчить впечатление, удачно ввернув несколько шуток, направленных против Папы. Но они, похоже, оказались не такими умными, как я считал, и мне ничего не ответили.

– А вы что, ненавидите католиков? – спросил Стивен.

– Еще бы. И писанину ненавижу. Но, знаете ли, паписты очень подлый народ, с их исповедью и прочими обычаями, – отвечал Джек Обри. – Кроме того, они пытались взорвать парламент. Господи, как мы отмечали 5 ноября! Одна из моих хороших знакомых – такая милая девушка, вы не поверите, – так расстроилась, когда ее мать вышла замуж за католика, что сразу же принялась за изучение математики и иврита – алеф, бет, – хотя она была самой красивой девушкой в округе. Она обучила меня навигации, такая умница, благослови ее Господь. Она много чего порассказала мне про папистов. Я уж и забыл, что именно, но они, конечно же, очень подлые люди. Верить им нельзя. Вы только вспомните про мятеж, который они недавно затеяли.