В тесной комнате - О'Брайен Джудит. Страница 16

Итак, больше не появлялось никакой информации об исчезновении Марты Кокс. Дни шли, и скоро возбуждение, вызванное исчезновением Марты, пошло на убыль. Даже оператор Бен перестал ею интересоваться.

Теперь, когда я была уверена в своей невиновности, я не могла сдержать раздражения странностью и загадочностью поведения Марты Кокс.

— Все это кажется мне странным, — пожаловалась я менеджеру телестудии. — Не дадим ли мы полиции большего шанса на успех в поисках Марты, если будем постоянно напоминать о ее исчезновении?

— Допустим, — отвечал он. — Но у нас нет материалов, кроме того ролика, где она размахивает жезлом. А мы уже столько раз демонстрировали его своим зрителям.

Потом он внимательно посмотрел на меня:

— Но если тебе удастся разобраться с этим делом об исчезновении, это будет настоящий бум, настоящее везение для студии. Можешь представить, сколько клипов и какие мы выпустим? И как поднимется наш рейтинг!

Он улыбнулся с мечтательным видом.

Я ответила улыбкой и притворилась, что мне плевать на его вожделенный рейтинг и прочие штучки. И все же мне казалось, мы должны что-нибудь предпринять, чтобы помочь Марте. А что, если она потеряла память? А вдруг ее похитили?

Когда я попыталась обсудить эти варианты со своими коллегами, они все воззрились на меня круглыми глазами.

— Прекрати это, Ловетт, — сказал Тед. — Неужели ты не рада, что тебе наконец досталась работа?

— Какая работа?

— Так тебе не сказали? Тебе решили предоставить работу ведущей. Правда, похоже, что нас перекупит конкурирующая телесеть.

Тед сообщил мне обе эти новости с непроницаемым видом. Итак, я получила работу, о которой мечтала, но очень скоро мы все могли лишиться работы.

— Нет, я этого не знала, — ответила я тихо.

Но чувствовала я себя совсем не радостно. И дело было не в том, что нашу студию могла перекупить конкурирующая телесеть, а в том, как мне досталась эта работа. Я бы предпочла получить ее совсем по-другому.

— Ладно, Николь, ты появляешься в эфире в десять.

Я подправила макияж, обвела тонкой линией губы, провела контурным карандашом по бровям, наложила на веки тени потемнее, подрумянила щеки. Я привела волосы в живописный беспорядок и почувствовала себя готовой к бою.

Это был обычный блок новостей. Сообщалось о закрытии школ в связи с наводнением в нижних этажах и подвалах. Художественная галерея выставила экспонат, доступный для восприятия слепых.

Объявлялось о сто втором дне рождения обитательницы дома престарелых. Я читала профессионально, если не обращать внимания на слишком стремительный темп. Стив делал мне знаки, показывая, что следует умерить скорость. «Растягивай чтение, насколько возможно», — пытался он внушить мне, потому что я должна была закончить не раньше, чем истечет положенное эфирное время. Но у меня был свой замысел.

— И наконец, замечание личного характера, — сказала я, глядя прямо в камеру.

Кто-то когда-то сказал, что выдающиеся репортеры — это те, кто умеет сделать камеру своим самым близким и доверенным другом.

До настоящего момента я не разделяла этой точки зрения. Но сейчас камера стала моим самым близким другом в мире. Глазами я умоляла ее передать выражение моего лица как можно точнее. Я старалась не дрогнуть под светом софитов и не выдать своего напряжения.

Я старалась убедить себя, притвориться, что камера — это Кристофер.

— Наша коллега, член нашей телесемьи, канала Восемьдесят девять все еще не найдена. Теперь эта история утратила значение сенсации, но ведь Марту Кокс до сих пор не нашли. Если ты слушаешь меня, Марта, пожалуйста, дай знать о себе и сообщи нам, где ты находишься.

Стив делал мне отчаянные знаки, корчил рожи, которые я старательно игнорировала. Он проводил пальцем поперек горла, давая мне понять, что я его зарезала, подпрыгивал на своих мягких ребристых подошвах. Но я продолжала:

— Вот кресло, ожидающее тебя в отделе новостей. Я держу его для тебя и буду держать, пока ты не появишься. Прошу тебя, немедленно свяжись с нами, по крайней мере со мной. — Я улыбнулась. — Тот фруктовый кекс, который ты у меня утащила, был не из лучших, хотя, как утверждает поговорка, о кексе никогда ничего нельзя сказать наверняка, пока его не попробуешь.

Замигал красный свет, и лицо Стива показалось мне таким же красным.

— Что это такое? Эта сеть не предназначена для обмена информацией личного характера. Ради всего святого! Что это за самодеятельность? Вот когда студией будут руководить новые ребята, ты будешь иметь большой успех.

Я ничего не ответила, взяла свой текст и встала с места.

Я хотела бы порадовать вас сообщением о том, что моя импровизация в эфире сработала и принесла плоды, но этого не произошло. На приборной доске не вспыхнул свет. Никто не выступил с сообщением о том, что Марту Кокс видели на шоссе заблудившейся или потерявшей память. Единственным результатом моего выступления оказалось то, что у меня появились новые неприятности и что я по несчастной случайности въехала в стену гаража.

Но на студию заглянул Кристофер и пригласил меня на ленч, — Это было здорово, — сказал он мягко.

— Вы смотрели?

— Конечно. Я все время смотрел и слушал вас, но мне не хотелось признаваться в этом. Вы сможете удрать и перекусить со мной?

— Конечно. Думаю, смогу удрать не только на ленч, но и на гораздо более длительное время. Я смогу уйти с работы до конца дня.

Мы набрали сандвичей и уселись на скамейке на Оглторп-сквер.

— Здесь красиво, — сказал он, отхлебывая кофе.

Я кивнула.

— Что вы имели в виду, когда сказали, что все время наблюдали за мной? Вы хотите сказать, что еще до того, как мы встретились?

— Да.

— Как? Почему же вы ничего не говорили об этом до сих пор?

— Я не хотел выдавать себя и показаться назойливым. Но я смотрел все ваши шоу. Вы потрясающе манипулировали пластиковым пакетом с едой. Я даже был близок к тому, чтобы заказать один для себя.

— Благодарю вас! Вот это комплимент!

Хотя на комплимент это не особенно походило.

— Значит, я вас все-таки чем-то заинтересовала? Ведь не пластиковыми же пакетами для еды. Может быть, вы не собирались арестовать меня за убийство, но ведь какая-то причина была!

— По правде говоря, была!

Кристофер потянулся к своей сумке, потом передумал.

— Видите ли, мой дед всегда говорил о Саванне с большим воодушевлением.

— Говорил? И с чего бы это?

— Правда, говорил. Он был в Саванне недолго, но пребывание здесь оставило в нем глубокий след. Особенно его знакомство с некой молодой женщиной по имени Адель Ловетт.

С тетушкой Аделью? Неужели такое возможно?

— Так ваш дед был коммивояжером с севера?

— Да, из Дейтона, штат Огайо.

— Почему же он бросил ее у алтаря? — Внезапно меня охватили боль и гнев из-за несправедливости, допущенной по отношению к тете Адели. — Разве он не знал, что искалечил ей жизнь?

— Дело в том, что вся эта история искалечила и его жизнь тоже, если только это может служить извинением или утешением. Ему пришлось оставить женщину своей мечты и вернуться домой к жене и маленькому сыну, моему отцу.

— Он был женат?

— Да. Вот так. Он и не предполагал, что так сильно привяжется к Адели. Настолько сильно, что чуть не поддался греху двоеженства. Дедушка вернулся домой в Дейтон и народил еще нескольких ребятишек. Кстати, он был первым человеком, кто сводил меня в кино, когда я был еще совсем маленьким. Думаю, что именно от дедушки Ральфа я позаимствовал романтическую жилку своего характера.

— Откуда вы узнали обо всем этом?

— А как же фруктовые кексы? Ваша тетя присылала их каждый год, и дедушка Ральф очень любил их. Это продолжалось до тех пор, пока об этом не прознала его жена. Однажды она застала его в амбаре за позорным занятием — он пожирал фруктовый кекс, присланный как раз к очередному Рождеству. И на этом закончилась вакханалия с фруктовыми кексами. Жена дедушки Ральфа договорилась со своей приятельницей на почте, чтобы та ставила на очередной посылке штамп «адресат скончался», и каждая следующая посылка возвращалась обратно с таким штампом и нераспечатанной. Полагаю, это было незаконно, но бабушка была очень решительной женщиной. Дедушка счел, что ваша тетушка Адель отошла в лучший мир, когда кексы перестали приходить, и он горько оплакивал ее. Между нами говоря, вынужден признать, что бабушка обладала известной долей низости и коварства. Но незадолго до смерти дедушка посвятил меня во всю эту историю, рассказал о своей любви к Адели Ловетт. Он рассказывал мне, как лихо она отплясывала чарльстон и так высоко подпрыгивала, что ее чулки были хорошо видны. Они вместе удирали с танцев и тайком покуривали, двое взрослых людей, чье поведение было достойно шаловливых и непутевых подростков. Должно быть, в этом для них заключалась особая прелесть. Детство дедушки было довольно безрадостным. А уж когда он женился на бабушке, то со всеми радостями жизни было покончено раз и навсегда.