В тесной комнате - О'Брайен Джудит. Страница 18

— Вы всегда сможете держать кекс на тарелке нераспакованным.

Безупречное решение! Мы вошли в дом, и я положила кекс на блюдо. Кристофер подошел к одной из фотографий.

— Это мой дедушка!

Он указал на молодого мужчину в жестком крахмальном воротничке. Я могла бы догадаться, что мысль о дедушке Ральфе, запечатленном на одной из фотографий, была первой и последней мыслью моей тетушки Адели ежедневно в течение долгих лет. Кстати, эта фотография была и моей любимой. На ней красивый, щегольски одетый молодой человек держал в руке крокетный молоточек, как теперь принято держать бейсбольную биту.

Лицо его украшала кривоватая улыбка, но по сравнению с другими фотографиями эта производила впечатление наиболее непринужденной. Тетя Адель поместила эту фотографию в самую изящную из всех рамок, серебряную.

— Вот эта фотография вашей тети Адели очень мила, — заметил Кристофер.

— Которая?

— Да вот эта!

Он указал на фотографию спокойной молодой женщины возле портрета его деда. Неудивительно, но я никогда раньше не узнавала ее, свою тетю Адель.

Но, приглядевшись внимательнее, я заметила знакомый блеск в ее глазах, и даже в накрахмаленной блузке и чопорной броши были неоспоримые признаки, обычные для ее туалетов.

— А вы уверены, что это тетя Адель?

— Да, я уверен, что это тетя Адель. Я нашел точно такую же фотографию среди вещей своего дедушки Ральфа после его кончины.

— Вы и не предполагали, что ваш дед ухаживал за другой женщиной в другом городе? Да? Он был женат. Возможно, Саванна была для него волшебной страной, куда он бежал от рутины? — Невольно мой тон стал более жестким, чем мне хотелось бы. — Это место было для него прекрасной сценой, где он мог быть тем, чем хотел всегда стать для женщины, поразившей его воображение. А потом он вдруг встал на дыбы. Такое случается.

Кристофер снова посмотрел на фотографию своего деда, слегка наклонив ее так, чтобы на нее упал свет.

— Ну нет. Он был совсем другим.

— Он был таким, каким его представляю себе я. Неужели вы не понимаете? Вы знали его как славного старичка, милого дедушку, водившего вас в кино и пичкавшего мороженым и леденцами. Я же знаю его как человека, сломавшего жизнь моей тетке, лишившего ее надежды на счастье и сделавшего ее всеобщим посмешищем. И более того, он сделал ее объектом жалости. У нее не оставалось выбора, и она из скромной и нежной молодой женщины превратилась в эксцентричное существо с пурпурными волосами.

— Пурпурными волосами? Не думаю, что старине Ральфу очень бы это понравилось.

— Старина Ральф едва ли имел право высказываться на этот счет. Вы так не думаете?

Незаметно для себя я повысила голос и начала кричать. Я и сама не узнавала своего голоса — в нем теперь звучала непривычная для меня ярость. Кристофер не имел права этого говорить.

Я сорвала фото тети Адели со стены, изъяв из славного окружения, и отошла в угол комнаты, прижимая фотографию к груди.

И в этот момент я поняла, как глупо себя веду. Моя нижняя губа задрожала, и по тому, как защипало у меня в глазах, я поняла, что сейчас из моих глаз хлынут горячие слезы.

Конечно, Кристоферу оставалось только рассмеяться. Он просто обязан был рассмеяться. Вместо этого он взял фотографию своего деда и поднял ее вверх.

— Ты перепутал времена, Ральф. Только потому, что влюбился в мисс Ловетт. Ты не имел права давать воли своим чувствам. Но, по-моему, ты так и не научился их обуздывать? — Опустив фотографию, он посмотрел прямо на меня. В его зеленых глазах отразился мягкий свет напольной лампы. — У тебя было столько проблем и дел. Было бы лучше и правильнее предоставить ее своей судьбе. Конечно, это было трудно. Вероятно, даже невозможно. Но ты ведь никогда так и не узнаешь, что из этого вышло.

— Возможно, вина была не только его, — смягчилась я, глядя на фото тети Адели. — Возможно, она была из породы тех нестойких людей, кто склонен винить в своих неудачах не себя, а других. Сначала для нее это было, должно быть, ужасно. Чудовищно. Она узнала, что значит разделенная любовь. Должно быть, вначале это ее напугало, но потом она решила, что они могли бы быть счастливы.

— Ральф был женат, — твердо заявил Кристофер. — И ничто не могло изменить этого факта. В каком-то смысле он оказался загнанным в угол и не знал, как поступить. Обстоятельства диктовали ему поступки, и в некотором отношении это могло послужить ему утешением. Это снимало с него ответственность и не требовало действий.

— Но настала пора действовать ради всех — ради вас, ради Адели.

— Неужели вы не видите? Я боюсь, Николь. — Голос его стал хриплым. — Я уже любил прежде, я верил в свою удачу в жизни, а потом в какую-то долю секунды все изменилось. И это чуть не прикончило меня.

— Вы должны сделать попытку. Вы должны использовать свой шанс.

— И вы тоже.

Кристофер сделал несколько шагов и оказался рядом со мной. Нежно, очень нежно он взял фотографию из моей руки и, посмотрев на нее с минуту, поставил на полку. Потом водрузил рядом с ней фото своего деда и улыбнулся:

— Вот так. Ну разве они не славная пара? Им многое еще надо решить.

Я была вынуждена признать, что они и впрямь хорошая пара.

— Он женат. Ее родители против их отношений. Они оба мертвы. И все эти небольшие причуды и странности, значившие так много в те времена, теперь утратили свое значение.

Без предупреждения Кристофер подался вперед и поцеловал меня — это был нежный, очень нежный поцелуй. И весь мой гнев, боль и страх — все это мгновенно испарилось. Я была живой, и он был настоящим, и у нас было время наслаждаться и радоваться, а не растрачивать время впустую. И каким-то образом этот поцелуй поставил все на свои места.

И мы провели вечер, старательно избегая в наших разговорах темы его отъезда. Мы говорили о чем угодно, но только не об этом. Потом я приготовила спагетти с томатным соусом, срок годности которых истек прошлой весной.

И как раз когда спагетти были готовы, послышалось дребезжание дверного звонка, а за ним последовал настойчивый стук в дверь.

— Черт! — пробормотала я, опуская готовое блюдо в дуршлаг, чтобы дать стечь воде.

Кристофер последовал за мной к двери и открыл ее. И на пороге мы увидели Ее. Ну конечно, Марту Кокс.

— Марта Кокс! — закричала я. — Где ты скрывалась? Все тебя ищут — и полиция, и коллеги. Все! Твой портрет опубликован на первой странице местной газеты. Ты хоть знаешь об этом?

Но она не улыбнулась.

— Я прекрасно провела время. Точнее сказать, почти.

Не здороваясь, Марта вошла и закрыла за собой дверь. И тут заметила Кристофера.

— Кто это?

— Гм! Ну, просто друг. Не волнуйтесь, Кристофер, это Марта Кокс. Кристофер Куинн.

Он не стал расточать время и силы на любезности.

— Где вы были? — В его голосе я почувствовала беспокойство, азарт и напряженность ожидания, сравнимую только с тугим резиновым обручем. — Вы были с Бу-Бу Майерсом?

И тут Марта впервые широко улыбнулась:

— С Бу-Бу Майерсом? Да вы шутите! Он шутит Николь?

— Нет, боюсь, что не шутит.

— Бу-Бу Майерс! А что, если и так?

Кристофер, как мне показалось, был несколько смущен.

— Право же, я думал… А впрочем, не важно.

— Могу я сесть? — спросила она. — В последнее время я была не в лучшей форме.

Марта опустилась на ближайший к ней стул.

— Я хотела прийти в первую очередь к тебе, Николь. Я слышала, что ты волновалась обо мне, и благодарна тебе за это. Я не думала, что кто-нибудь заметит, если я исчезну на несколько дней.

— Но, как видите, ваше отсутствие было замечено, — сказал Кристофер, садясь на диван. Я примостилась рядом с ним. — Так где же вы пропадали?

— О'кей. Это никого не касается. Я сообщу по телевидению и в газету совсем другую, вымышленную, историю. Но то, что случилось на самом деле… Это… О Господи! Я чувствую себя такой дурочкой!

— Продолжай! — подбодрила я ее.

— Речь идет об одном человеке. Он сенатор от… ну, скажем, от штата Новая Англия. В течение шести месяцев мы встречались, и он уверял меня, что собирается развестись с женой, но хочет дождаться следующих выборов. Об остальном вы можете догадаться и сами. Не думаю, что он всерьез собирался разводиться. Его жена богата и имеет политические связи.