Лучше для мужчины нет - О'Фаррелл Джон. Страница 40

Я вел арендованный фургон сквозь лондонскую ночь и вскоре оказался на мосту Ватерлоо – на границе двух моих жизней. Я разглядывал реку, величественное мерцание башни Канарской верфи, Сити – к востоку от меня и Лондонский Глаз [38] – к западу. Вот и Олдвич с рядами тел, съежившихся в картонных коробках. Лондон напоминал мою жизнь. Издалека выглядит роскошно, а вблизи понимаешь, насколько здесь все хреново.

Вот и родной дом. Разгружаться было слишком поздно; фургон оснащен сигнализацией и парой висячих замков, поэтому я не особенно боялся оставлять его до утра. Дом окутывали темнота и покой, я тихо проскользнул в коридор и бесшумно закрыл за собой дверь. После рождения детей Катерина стала спать очень чутко, так что я передвигался на цыпочках, стараясь не слишком сопеть.

На кухонном столе лежала видеокассета – Катерина не забыла записать мою любимую передачу. Хотя я стараюсь об этом не распространяться, но ничто так не смешит меня, как лабрадоры, заехавшие на скейтборде в плавательный бассейн, или малышня, застрявшая в унитазе. В углу стоял штатив с видеокамерой – должно быть, Катерина собралась снять детей.

Я вытащил из холодильника пиво, устроился в гостиной, предупредительно приглушив звук до едва слышимого уровня, и вознамерился хорошенько посмеяться над бедами других людей.

Первый сюжет был явно постановочным: люди, изображая, будто не видят, куда идут, при полном параде маршировали в реку. За свои потуги они получили пять тысяч фунтов, которых хватит на новую видеокамеру, так что дай им бог удачи. Затем дети смущали народ своей патологической честностью. Маленький мальчик сообщил очень толстой женщине: «Ты большая жирная свинья». А когда его одернули, он с нескрываемой обидой ткнул в нее пальцем и возмущенно сказал: «Но она же большая жирная свинья…»

Потом следовало роскошное венчание. Жениха спросили, согласен ли он, чтобы эта женщина стала его законной женой, и он радостно ответил, что согласен. Невесту спросили, согласна ли она, чтобы этот мужчина стал ее законным мужем, она слегка занервничала и попыталась что-то вымолвить. Сейчас упадет в обморок, подумал я. За милю чувствовал, что так и случится. И ошибся. Один прихожанин, сидевший в пятом ряду, внезапно вскочил, размахивая маленьким приемником, в восторге запрокинул голову и завопил: «ГО-О-О-ОЛ!»

Я так ржал, что, наверное, разбудил всю улицу, не говоря уж о Катерине. Я перемотал кассету и посмотрел сюжет еще раз. Во второй раз я ржал так же сильно. Потрясающе. Люблю эту передачу. Ведущему этот сюжет тоже понравился, но он посулил, что следующий будет еще смешнее. Сейчас посмеемся, подумал я, и в предвкушении глотнул пива. Но тут изображение пропало, и я подумал: «Только не это – она испортила запись».

Оказалось, что ничего она не испортила.

На экране появилось мрачное лицо Катерины. «Ты подонок! – прокричала она в объектив. – Ты лживая, себялюбивая, трусливая, ленивая, завравшаяся скотина! Ты хочешь жить отдельно от меня и детей? Ты хочешь иметь свое „собственное место“? Ну так получай же его, засранец. Убирайся к черту!»

Я бросился наверх. Наша кровать была пуста. В детской пусто. В шкафу Катерины – пусто. Часть игрушек и детской одежды тоже исчезла. В спальне царил порядок пустого гостиничного номера. Я стоял посреди комнаты и ошеломленно озирался. Мой разум пребывал в свободном падении. И вдруг, совершенно неожиданно, меня озарило. «Гулл-сити». Ответ на вопрос Саймона – «Гулл-сити». А от меня ушла жена и забрала с собой детей. Мой брак рухнул. «Гулл-сити». Ну, конечно же.

Глава девятая

Куда ты хочешь сегодня пойти

– А это комната детей, – сказал я отцу.

Он перешагнул через ненужные мягкие игрушки и оглядел осиротевшую комнату Милли и Альфи.

– Очень симпатично, – сказал он. – Мне нравится, эти облака на потолке… Это ты их нарисовал?

– Э-э… нет, это… Катерина.

– А.

Вряд ли я мог вообразить, что буду показывать отцу квартиру без Катерины и детей.

– Вот здесь спала Милли, а здесь спал Альфи.

– Да, понятно. А кто это на пуховике?

– На одеяле? Барби, – недоуменно ответил я. Я жил в доме, где Барби поклонялись более ревностно, чем в Ватикане – деве Марии. И мне стало не по себе, что в мире есть люди, которые никогда не слышали о деве Барби. – А вон там Кен.

– Кен – это муж Барби?

– Ну, мне кажется, они не женаты. Кен просто ее приятель. Или, может, жених, кто их знает.

Повисло неловкое молчание.

– Вообще-то они уже лет тридцать встречаются, так что если Кен еще не поднял этот вопрос, Барби пора бы и забеспокоиться.

И я выдавил нервный смешок, но отец, похоже, не уловил шутки. Может, сейчас не самое подходящее время для шуток на тему брака и супружеской верности. Мы немного постояли, отец силился изобразить к детской повышенный интерес.

– С тех пор, как Катерина от меня ушла, я здесь ничего не трогал, – проговорил я жалобно. Слишком жалобно.

Отец задумался.

– Ушла? По-моему, ты говорил, что она забрала машину.

Никто лучше престарелого родителя не умеет обратить внимание на самую несущественную деталь.

– Ладно, не ушла, а уехала.

– А ты где был?

– Грузил барахло из своей квартиры, чтобы перевезти его сюда.

Еще одна задумчивая пауза. Что-то его тревожило – но вовсе не крушение сыновьего брака.

– Так как же она взяла машину?

– Что?

– Как она взяла машину, если ты грузил в нее вещи?

Я изнуренно вздохнул, давая понять, что этот вопрос не имеет отношения к делу.

– Я нанял фургон.

– Понятно. – Пару секунд отец обмозговывал этот факт. – Выходит, ты знал, что ей понадобится машина, чтобы отвезти детей и вещи к своей матери?

– Нет, разумеется, ничего такого я не знал, иначе попытался бы ее остановить.

– Тогда почему ты вывозил вещи из квартиры не на своей машине? «Астра» довольно вместительный автомобиль, к тому же – пикап.

– Послушай, какая разница? Барахла было много; на машине пришлось бы сделать два захода.

Отец молчал, и мы перешли в соседнюю комнату – в нашу спальню. Я слегка смутился, осознав, насколько женское там убранство: одеяла в цветочек, туалетный столик накрыт салфеткой – теперь, когда я спал здесь один, все это выглядело неуместным.

– А это дорого – нанять фургон?

– Что?

– Фургон для перевозки вещей стоит дорого?

– Почем я знаю? Миллион. Папа, при чем тут фургон?

– А ты, случаем, не взял его в длительный прокат? Может, ты на нем теперь ездишь, раз Катерина забрала машину?

– Нет, не брал я в прокат этот долбаный фургон!

Хотя жаль, что не брал, не то задавил бы папашу.

Мое раздражение усиливалось тем, что я не мог не винить отца за уход жены. Верный себе, папа недавно оставил свою подружку ради другой подружки – помоложе. Джоселин жутко расстроилась: должно быть, нелегко оказаться брошенной в пятьдесят девять лет, да еще лишь потому, что тебе не пятьдесят четыре. В приступе ярости она переправила Катерине мое пространную исповедь – дабы показать, сколь ненадежны мужчины из рода Адамсов.

Возможно, именно поэтому папа избегал разговоров о случившемся. По телефону я спросил, прочел ли он мое письмо.

– Ну да, конечно, – весело ответил он.

– Ну и что ты думаешь?

Отец не мешкал ни секунды:

– Твой почерк заметно улучшился, ты не находишь?

Но теперь мне требовались подробности: как именно Джоселин обнаружила письмо, обыскала ли она его карманы, залезла в ящик его стола или как-то еще? Я уже собирался устроить папе допрос, но он сказал:

– Жаль, что ты не пригласил меня несколькими неделями раньше. Было бы приятно встретиться с Катериной и детьми.

Да, жаль, подумал я. Тебе, видите ли, жаль, что от меня ушла жена с детьми. Какая досада. Бедный папа, бедный ты, бедный.

– Да, жаль, что Джоселин прочла письмо, адресованное тебе, иначе Катерина с детьми до сих пор были бы здесь.