Свидание в Самарре - О'Хара Джон. Страница 10

Аль рассмеялся. Вот это человек! Эда Чарни знали все от Гиббсвилла и до Рединга, от Гиббсвилла и до Уилкс-Барре. А может, и во всем штате. Вот это да! Носа не задирает. Дал десять долларов ни за что, совершенно ни за что. Считает необходимым все про тебя знать. В этот вечер Аль Греко напился, но не так, как мечтал. Он подождал до следующего вечера, когда выиграл в кости тридцать долларов. Вот в тот вечер он напился как следует, и его вышвырнули на улицу за то, что он избил одну из девиц. И на следующий день он начал работать у Джо Стайнмеца.

Три года более-менее регулярно он работал на Джо Стайнмеца. Никто не мог выиграть у него на бильярде, он очень ловко и удачливо орудовал кием в любой игре на деньги. Раза два в неделю он встречал Эда Чарни, и Эд, здороваясь, называл его по имени. Эд редко играл на бильярде, потому что в бильярдной было всего шесть столов, и, хотя он мог выбрать любой стол, только намекнув, что хочет играть, он никогда не пользовался своей властью. Когда он играл, противником у него обычно был О'Нил Змеиный Глаз, шутник и весельчак из Джерси-сити, который всегда был при Эде и, как говорили, служил у него телохранителем. Змеиный Глаз, или Змей, как называл его Эд, носил в кармане револьвер, какого Аль сроду не видывал. Револьвер этот был похож на обычный, только у него почти не было дула. Змей всегда что-то напевал или мурлыкал про себя. Слов песни он не знал, разве уж если она была совсем старой, поэтому обычно издавал звуки вроде: «Там-та-там, тра-ля-ля, тра-та-та-та-та». Змеиным Глазом его прозвали вовсе не потому, что у него были глаза, как у змеи. Вовсе нет. Это был термин из игры в кости. У О'Нила были большие улыбчивые карие глаза. Высокий и худощавый, он, по мнению Аля, одевался лучше всех. Один раз Аль подсчитал, что у О'Нила было, по крайней мере, четырнадцать костюмов, сшитых на Бродвее по последней нью-йоркской моде. Эд Чарни таким щегольством не отличался. У Эда тоже было несколько костюмов, но он их так часто не менял, порой ходил в мятых брюках, а шляпу иногда надевал так, что бант на ленте оказывался с другой стороны. Лацканы его пиджака были в сигарном пепле. Зато, как знал Аль, нижнее белье у Эда было шелковое. Аль сам видел.

В последний год его работы у Джо Стайнмеца Аль частенько сиживал за столом Эда в «Аполлоне». К тому времени Аль уже так хорошо играл на бильярде, что Джо стал платить ему процент от недельной выручки в бильярдной, и Алю разрешалось, участвуя в игре, пользоваться хозяйскими деньгами. Ему исполнился всего двадцать один год, а он уже подумывал о том, чтобы войти в половинную долю к Джо. Он много тратил, но в зарабатывал немало: от пятидесяти до двухсот долларов в неделю. У него появилась машина — двухместный «шевроле». Он купил фрак. Ездил в Филадельфию на гастроли театра музыкальной комедии, познакомился там с девицей, которая выступала в ночных клубах и варьете, и она спала с ним, если он предупреждал ее о своем приезде. Ему нравилось, что его зовут Аль Греко, и он забыл о том, что когда-то был Тони Мураско. Те, кто сидел за столом Эда Чарни, и не поняли бы, о ком идет речь, если бы упомянули Тони Мураско. Они считали Аля Греко славным малым, которого Эд, по-видимому, жаловал, раз время от времени приглашал к своему столу. Аль Греко не был надоедлив и без приглашения в компанию не набивался. И никогда ни о чем не просил. Он был единственным из сидящих за столом, кто не имел ничего общего с биржей, и от этого уже становилось легче. Все остальные, начиная с Эда Чарни, играли на бирже и лишь на время выбывали из строя.

Сначала Аль жил в отеле «Горни», который считался не самым плохим отелем в Гиббсвилле. К дому, где обитала его семья, он и близко не подходил, а встречая своих братьев и сестер на улице, не останавливался. Они, в свою очередь, тоже не пытались уговорить его вернуться в родные пенаты. Когда им до зарезу нужны были деньги, они посылали кого-нибудь из младших в бильярдную, и Аль расставался с пятеркой или десяткой, но не слишком охотно. Это выводило его из равновесия. Отдав пятерку или десятку, он старался возместить эти деньги с удвоенной энергией и, как правило, проигрывал. Пусть старик сам содержит свою семью. Вместе с Анжело, Джо и Томом. Что он, старше их, что ли? Марии пора замуж, да и остальным тоже незачем всю жизнь ходить в школу. Он-то не ходил. Старик радоваться должен, что не работает в шахте. Аль знал, что отец с радостью пошел бы на шахту, где платят больше, чем в других местах, но, кроме как рыть землю, ничего не умел. Все равно, пусть радуется, что трудится на свежем воздухе, а не вывозит породу из штрека, не ставит опоры и не рубит уголь. Тяжкий это хлеб. По крайней мере, Аль так считал. Сам он никогда не был в шахте и, насколько от него зависит, не будет.

В один прекрасный день Джо Стайнмец не явился на работу. Джо был убежденным противником телефонов, которые, по его мнению, нарушали покой, поэтому когда он и на следующий день не пришел в бильярдную, Аль отправился в Пойнт-Маунтин, где Джо жил с женой. На двери он увидел черный бант. Алю ужасно не хотелось входить, но он понимал, что нужно… Да, это был Джо. Когда у Джо случился сердечный приступ, в доме никого не оказалось, кроме миссис Стайнмец, которая не могла отойти от мужа и лишь попросила соседа вызвать доктора. Доктору же только и оставалось, что прислать гробовщика, потому что к его появлению труп Джо уже успел окоченеть.

Джо оставил все жене. Она пожелала, чтобы Аль продолжал работать у нее, заправлять бильярдной, и сначала он решил, что это неплохая мысль. Но после того как ему пришлось ежевечерне в течение нескольких дней подряд возить к ней домой всю выручку, он понял, что работать на нее не будет. Она предложила ему купить бильярдную вместе со всем оборудованием за пять тысяч долларов, но у Аля сроду таких денег не бывало, а взять взаймы можно было лишь в банке да у Эда Чарни. Но с банками и с людьми, которые там работали, ему не хотелось иметь дело, а просить у Эда было неловко. Он не считал себя достаточно близким знакомым Эда, чтобы просить у него деньги. Во всяком случае, не пять тысяч долларов. Поэтому бильярдная перешла к греку Майку Минасу, приятелю Джорджа Папаса, а Аль стал работать на Эда Чарни. Он пошел к Эду и спросил: «Эд, найдется у вас работенка для меня?» — и Эд ответил: да, подумать только, он сам уже давно собирался предложить Алю работу. Они столковались на пятидесяти долларах в неделю, и Аль приступил к своим обязанностям. Сначала он просто возил Эда по делам и на развлечения, потом ему поручили более ответственную работу: сопровождать грузовики со спиртным. В «нэше», которым он обычно пользовался в таких поездках, он ехал за двумя-тремя фургонами со спиртным, и, если грузовики останавливала полиция или федеральные шпики, Аль обязан был тоже остановиться. Дело это было непростое, за него можно было и в тюрьму угодить. Остановившись, он должен был ухитриться сунуть полиции взятку. Дело это было непростое и потому, что при нем всегда было наличными до десяти тысяч долларов, принадлежащих Эду. Как подкупить полицию, должен был решать он сам на месте. Кое-кто не брал денег, но большинство поступало разумно, если, конечно, их не посылали специально задержать пару грузовиков для острастки. Предлагая взятку, следовало действовать тонко. Некоторые из полицейских были готовы взять все, начиная с золотого зуба и кончая десятью тысячами долларов, но очень нервничали, если к ним применялся неверный подход. Несколько раз, когда полиция отказывалась от взятки, Алю приходилось бежать к ближайшему телефону, звонить Эду и подключать к делу адвоката Эда Джерома Монтгомери. Аль ни разу не был арестован за попытку дать взятку. По правде говоря, он так ловко действовал, что Эд снял его с сопровождения грузовиков и поручил собирать деньги. Эд доверял и симпатизировал ему и дал заработать кучу денег, или, вернее, платил ему кучу денег. Сидя за столом в эту рождественскую ночь, Аль Греко вполне мог выписать чек на четыре с лишним тысячи долларов, а кроме того, в сейфе банка у него хранилось тридцать две тысячедолларовые купюры. Для двадцатишестилетнего парня дела его шли совсем неплохо.